20 лет назад был объявлен технический дефолт. Российское большинство объясняет 17 августа 1998 года, как и значительную часть событий 1990-х, довольно негативно. И скорее всего, отрицательные трактовки еще долго будут преобладать над мудрой объективной оценкой происшедшего. На это переосмысление потребуются годы…
Я позволю себе отмотать пленку истории на несколько лет назад до случившихся событий. На десятилетие назад.
Вспомнить этот период необходимо, чтобы понимать — проблемы, настигшие нас в 1998 году, накапливались долго, с 1988-го, если не раньше, и первые опыты экономических реформ не что иное, как попытка вывести (а не разрушить) страну из тупиковой неэффективной советской экономической системы.
Время перестройки и ее действующие герои сыграли свою роль. Конечно, нельзя сказать, что они тогда определили будущее нашей страны, но, по крайней мере, создали условия для перемен. Это было время кардинальных изменений, довольно болезненных для общества. И если с политическими успехами Горбачева все было более или менее очевидно (я говорю о гласности, о восстановлении многопартийности, о свободных выборах), то с экономическими все было значительно сложнее.
У нас тогда была тяжелейшая задача, и она заключалась не в том, чтобы провести Первый съезд народных депутатов и объявить там, каких больших успехов мы уже добились на почве гласности и демократизации. По такому сценарию предполагается, конечно, что после восторженной речи все расходятся в уверенности, что мы одержали колоссальную победу.
Да, в действительности, это была победа, но я как экономист понимал, что главные проблемы впереди, потому что кризис советской экономической системы нарастает
В 1989 году подешевела нефть, цены упали, а дефицит бюджета размером в 20% было непонятно, как закрыть. Стало очевидно, что, если мы не решимся на жесткие меры, ситуация сильно ухудшится.
Вместе с Григорием Явлинским мы начали работать над реформой по переходу к рыночной экономике. Мы прописали три варианта. Явлинский придерживался более радикальных изменений. Я выступал за умеренную политику. Потому что, честно говоря, было страшно. Я предлагал постепенное снижение доли госзаказа, увеличение доли рынка и либерализацию цен. Последнее подразумевало отказ от твердых цен в пользу рыночных, регулируемых спросом и предложением. Тут нужно было проводить довольно жесткую денежную политику.
Нашу программу попытались использовать, но выбросили из нее ключевые моменты. В результате в 1990 году Рыжков выступил с заявлением о повышении цен на продовольственные товары в два раза и на хлеб — в три раза, и его отправили в отставку.
В том же 1990-м, если я не ошибаюсь, в августе мы начали работу над планом "500 дней". В кратчайшие сроки программа была готова. Верховный Совет РСФСР принял ее в считаные дни. Но Верховный Совет СССР долго тянул и в итоге отказался от него. Этот план был отброшен.
О причинах я могу только догадываться. И одна из моих догадок — в этом принимало участие консервативное окружение Горбачева, вся команда правительственных экономистов выступила против.
Партийное множество, которое уже через год осуществляло августовский путч, было против рыночных преобразований, ну или во всяком случае в таком решительном варианте, который предполагался в программе "500 дней". Отчасти обе программы получили вторую жизнь уже в реформах Гайдара.
В 1996 году я написал Черномырдину, который тогда возглавлял правительство, письмо, в котором обращал внимание на необходимость принятия мер, чтобы решить увеличивающиеся проблемы с бюджетом, а также указывал, что нужно сокращать расходы, а иначе мы попадем в кризис, который, собственно, и случился спустя два года.
Технический дефолт 1998 года был предопределен. И надо скорее говорить о причинах, а не о виновных в нем. Это, во-первых, долги, которые нам остались от СССР, экономический кризис 1989 года, падение цен на нефть, когда стало понятно, что нефть в качестве важного ресурса подъема экономики страны не работает
А еще нарастал кризис в странах Юго-Восточной Азии, который сильно ударил по Корее и Японии. Нас предупреждали, кстати, что азиатский кризис дойдет до нас. С этим обстоятельством мы ничего сделать не могли.
Ну и сработали исключительно внутренние причины, связанные с тем, что мы, наверное, не совсем удачно, не совсем вовремя приняли решение относительно выпуска ГКО
Все доходы бюджета стали уходить на выплаты по обязательствам, поскольку доходность гособлигаций стала расти. Мы прекратили выплаты 17 августа. С одной стороны, это облегчило ситуацию в стране. Стали получать зарплату офицеры, врачи и учителя. Но финансовые рынки и банковская система в силу незрелости не выдержали.
Кроме того, в стране отказывались от всякого влияния рынка. Рубль по отношению к доллару стоил 6 рублей 20 копеек — в течение длительного времени. Было очевидно, что не нужно удерживать эти 6 рублей 20 копеек как стабильный курс, необходимо было позволить, чтобы взаимоотношения валют определялись рынком.
Должно быть ясно, что претензии к августу 1998 года связаны с рыночными реформами 1992 года, с деятельностью Гайдара, Чубайса, Шохина. Есть мнение, что можно было работать по другому сценарию, менее решительному. Конечно, этот сценарий предполагал отстранение от участия в руководстве страной либералов, которые до этого играли наиболее важную роль.
Все проблемы, казалось, собрались в ком. И лавиной обрушились на проводимые в стране преобразования. Реформам в России был нанесен тяжелейший удар.
Все считали, что это наконец признание поражения тех, кто его заслуживал. Ну что я могу сказать, это было неправдой.
Это было такое положение, когда многие считали необходимым отстранить либералов-реформаторов. В конце концов цель была достигнута, но дальнейшее развитие событий показало, что все-таки говорить о поражении реформаторов недальновидно, рыночные реформы все-таки были проведены, и эффект от них продолжал нарастать до 2008 года. Сейчас я считаю важным это отметить, хотя тогда чисто человеческое поражение можно было констатировать как факт
Но жизнь очень часто поворачивается в другую сторону.
17 августа 1998 года я думал, что это крах и что дальше нам ничего не светит. Но довольно быстро — к концу 1998 года (при правительстве Примакова) — стало ясно, что мы сдюжим.
Я стал приходить в более уравновешенное состояние, хотя и понял, что персональный состав людей в руководстве будет изменен.
Август 1998 года уже не повторится, в том числе и потому, что таких стремительных изменений в экономике и политике, которые происходили тогда и которые частично спровоцировали кризис, сейчас не наблюдается.