Удивительна история создания нашего маленького музея в Переделкине. Когда отгремят юбилейные торжества по случаю 95-летия Булата Шалвовича, собираюсь организовать выставку, которая будет называться так: "Вот приедет Путин... Три дня рождения маленького музея". А зарождалась идея выставки из истории о трех чудесах, посланных Булату Шалвовичу.
Дома в Переделкине давали очень крупным партийным писателям, чиновникам советской власти, но в 1960-х началось послабление, власть линяла и сходила на нет, и тогда дачи начали давать Евгению Евтушенко, Белле Ахмадулиной — тем, кому такое и не снилось. А ведь здесь намоленное место, тень Пастернака скользит по аллеям, место творческое... Пустили в Переделкино новописателей, новопоэтов — Вознесенского, Рождественского... И до Булата Окуджавы дошла очередь. После долгих сомнений ему тоже предоставили дом. Здесь была наша дача. Прелестный чистый воздух, тишина, сосны, птицы узнавали Булата, он здесь прекрасно себя чувствовал, здесь был его кабинет — кабинет писателя...
Ах, как же здесь было отрадно, а какие соседи! Единомышленники, союзники — поэт Олег Чухонцев, через забор — Белла Ахатовна Ахмадулина, чуть в стороне Анатолий Рыбаков, дальше Евтушенко, Вознесенский…
Когда не стало Булата, было понятно, что вся память о нем только здесь...
Не знаю, как сработал этот механизм, но появилось слово — музей. Но тогда выступило Министерство культуры с крайним недоумением: какой-то гитарист с усиками, и вдруг ему музей в Переделкине? Здесь музей Пастернака, Чуковского, при чем тут Окуджава?
Не могу сказать, что я одна сражалась и воевала. Сражались все, писали письма. Мне же говорили, что, понятно, конечно, Ольга Владимировна, вы ведь дачу хотите себе сохранить... А ведь я ни одной ночи после того, как Булата не стало, не могла провести в этом доме. Я вернулась из Парижа одна в горьком июне 1997 года, а уезжали мы вдвоем. Вошла в наш тихий дом, сняла с полки четыре-пять книг, повернулась и ушла. Я никогда не претендовала, никогда даже и не думала присваивать эту дачу себе. Но музей для Булата, для памяти о нем был необходим. И я тоже начала воевать.
Говорили мне так: "Каждая вдовица хотела бы здесь поселиться, но это невозможно. Извините, большая очередь". Потом говорили: "Знаете, Ольга Владимировна, все-таки есть более великие поэты, которые не имеют своего музея, как-то неловко будет предоставить музей Булату Шалвовичу". Неловко.
Я написала письмо Владимиру Путину. Шел 1998–1999 год. По легенде, я точно не знаю, но, возможно, его передала Ирена Лесневская Валентине Матвиенко, а та — по адресу… Тогда еще такое было возможно.
Результат говорил сам за себя: письмо прочел премьер-министр, которым тогда был Владимир Владимирович. На краешке он написал: сделать, как она просит. И тут уже все сказали: "Ах, какая прелесть, какая прекрасная идея".
Я хотела, чтобы нас сделали самостоятельным музеем федерального подчинения, и никто уже не смел противиться. Нам дали очень высокий статус. Это был первый день рождения музея.
Конечно, хотелось доказать, что мы достойны. В музее всегда работали ревнители, помощники, у меня собралась чудесная команда людей. Так мы просуществовали много лет.
А потом нас вдруг перевели в подчинение Московской области. Это был 2003–2004 год. Областные были в ужасе, что мы им сели на шею, денег не давали. И мы страдали, и все страдали. Мы писали, мы молили. К президенту обращался даже губернатор области Громов. Жили трудно. Концы с концами едва сводили. И тогда я снова написала Путину, но до него не доходило мое письмо. И в это время появился новый министр культуры — изумительный, чудо природы, таких министров очень немного — Александр Алексеевич Авдеев. Он заехал в музей, попил чайку, посмотрел, поговорил с сотрудниками и забрал еще одно письмо для президента. Что именно тогда написал Владимир Владимирович на "краешке письма", я не знаю, но нас буквально на следующий день перевели обратно в Москву — с федеральным статусом. Состоялось второе рождение музея.
Мы вновь зажили счастливо. Нас всех соединяла любовь к Булату Шалвовичу, объединяло почти родственное отношение к нему, к его творчеству, к значению его творчества, и твердая уверенность, что маленький музей достоин своего высокого статуса и что мы должны все самое лучшее нести людям — не только стихи Булата. Мы проповедовали любовь и дружбу, совесть, благородство, достоинство, доброжелательность, музыку, поэзию. Это не просто красивые слова, у нас действительно так было всегда. Люди приходили и говорили: "Какая аура! Какая атмосфера!" Даже невесты приходили в белых платьях. Есть такая байка: если под нашей осиной посидеть на скамейке, будет в семье счастье. Нам несли цветы, нам несли яблоки ведрами. Нас все очень поддерживали. И мы старались, очень старались. Вот так мы счастливо и жили. А потом наступил конец счастью.
Пришли очень серьезные люди и сказали: "Хватит — вы будете не музей, а отдел". Мне предложили быть заведующей этим отделом, а я отказалась. Мой кабинет опечатали, сторожам сказали не пускать меня даже на территорию. Сотрудников уволили, ликвидировали прекрасный сайт. Сорвали с потолка колокольчики, которые так его украшали и были нашей фишкой. Размонтировали витрины и вывезли всю мебель, ничего не осталось. Остались голые стены и потолок, все было ликвидировано и куда-то вывезено. При этом многое был утрачено. У нас была прелестная картина, которую нарисовал Владимир Войнович, — "Роза красная в бутылке из-под импортного пива", она пропала. История на этом должна была закончиться навсегда, но нам повезло и в третий раз.
На защиту маленького музея встали известнейшие люди. К Владимиру Владимировичу шли письма, Спиваков обращался лично. Но все послания, просьбы разворачивали и отвечали, что они отправлены в Министерство культуры. А это все и сделано было министерством — какой смысл был посылать туда наши мольбы?
Все будто бы кончилось, я ушла. У меня на этой улочке есть собственный небольшой дом, дача. Конечно, ездить мимо своего музея было совсем некомфортно. Но жила я счастливо, лечилась от серьезной болезни и, слава Богу, вылечилась. Потом у нас появилось помещение на Арбате, которое существует и поныне.
Я вздохнула свободно, занялась экспозицией, мы создали изумительный маленький музейчик в центре Москвы. Но с Переделкиным проститься сразу я так и не смогла. Там жила память. И здесь судьба вновь улыбнулась нам. Или Госпожа Удача. Не буду описывать детали, но мне удалось встретиться с Владимиром Владимировичем еще раз. Я попросила его вмешаться. Мне удалось сказать ему лично: "Беда..."
Письма, которые подписывали, тут же ему передали. А они были подписаны 24 крупнейшими деятелями нашей культуры. На защиту встали: Хуциев, Данелия, Захаров, Миронов, Калягин, Спиваков, Мацуев, Норштейн, Бардин, Владимир Васильев, Дашкевич, Камбурова и многие другие. И Владимир Владимирович услышал меня, он сейчас же потребовал это письмо, увидел все имена, и уже на следующий день меня вызвали в Министерство культуры, чтобы сказать, что мечтают вернуть нам наш музей и статус федерального подчинения.
Так в третий раз случилось чудо. Спасение. И конечно, я не могу об этом не помнить, не могу не быть благодарной тем трем моментам в жизни музея, когда нам была протянута всемогущая рука. И выставку я сделаю, соберу в экспозицию все казенные письма, все отказы, отписки, всю эту документальную историю.
А что сейчас?
Сейчас наша задача — "заманивать" людей в культурное пространство. Одна из необходимых тем для музея — пытаться найти дружеский контакт с детьми и школьниками, участвовать в их воспитании. Методы применять самые разные — завлекательные, рекламные, если хотите. Это особая культурная политика. В музей идут за счастьем, однажды сказала директор Третьяковской галереи Зельфира Трегулова. Именно за счастьем приходят в наш маленький музей. Тот, кто однажды зашел, получает здесь тепло, любовь. Мы пытаемся донести до посетителей почти забытые нынче такие понятия как пресловутые "совесть, благородство и достоинство".
И когда в наш маленький музей приходят школьники, изумительные экскурсоводы рассказывают о Булате Шалвовиче, говорят о поэзии, о музыке. А школьники сидят с жвачкой во рту, слушают вполуха. А потом выходит во двор такой шалопай, подходит к экскурсоводу с уже проснувшимися глазами: "Вот вы читали этот стишок, а где его можно найти?" Ура! Значит — зацепило! И для нас это праздник, который мы стараемся устроить.
Про Булата Шалвовича говорят, что он национальное достояние. Нет. Он — маленькая часть национального богатства. И мы, пользуясь его наследием, учим детей — совести, благородству, достоинству, любви к Родине — не основам шумного, часто фальшивого патриотизма, а подлинной любви к Отечеству, к его истории, к его победам.
И еще хочу сказать: Булат всегда считал, что есть вещи, о которых надо скорее молчать, чем кричать. Главное — дело. А красивые слова нынче значат все меньше.
И вот сейчас кто-то обвиняет Булата Шалвовича в том, что он не патриот. Я скажу одно: есть люди, которым просто недоступно понимание личности Окуджавы, его искренней и подлинной любви к Родине, без крика и ура-патриотизма, показного главным образом. Всем бы быть такими подлинными патриотами.
Надо хранить и защищать Переделкино, чтобы было где говорить о Булате, помнить о нем, помнить его удивительную прозу, его чудесные мудрые стихи и изумительные песни. Переделкино — это весомый шанс оставить подлинный отпечаток его личности.
Очень боюсь, что, когда меня не станет, все здесь действительно превратят в отдел кластера. И школьники здесь ничего такого необходимого для их будущего уже не услышат. Будет все казенно. Надеюсь, что любовь к Булату и память о его несравненно редком таланте и уникальной личности спасут это место.