Он выбирал тех, у кого нет "паралича воли". Владимир Машков об Олеге Табакове

В одном интервью Олег Павлович замечательную историю рассказал о войне. Летит эскадрилья, а рации нет, и вот командир эскадрильи делает небольшое движение крыльями, и оно означает: "Делай как я". Вот это его девиз был: "Делай как я". Другое дело, как делать так же, как он, если ты другой, у тебя другая степень таланта, другой способ существования. Ну, значит, нам просто нужно тратить больше времени на то же самое. Работоспособность, энергоемкость, внимание, сотрудничество — самое главное, чему он нас научил в нашей работе, а создание спектакля — это и есть создание актера. 

До поступления к Олегу Павловичу я обучался и в Новосибирском театральном училище, полгода в Школе-студии МХАТ, но так получилось в моей судьбе, что мне снова нужно было поступать. Олег  Павлович  Табаков до этого преподавал в ГИТИСе, и это был первый курс, который он набирал в Школе-студии МХАТ. Я уже знал, что Табаков был одним из лучших, может быть, даже лучшим педагогом, который передавал актерское ремесло, а его передать чрезвычайно трудно.

Помню, что количество претендентов было огромное. Нам всем казалось, что попадут сильнейшие, и гарантий ни у кого никаких не было.  Было тревожно еще и потому, что Олег Павлович на прослушиваниях  не давал понять, что ты ему интересен. Он выглядел отстраненным, слушал иногда достаточно быстро, особенно тех, кого сразу видел каким-то образом своим учеником. Человек  начинал читать, только произносил две-три фразы, как Олег Павлович говорил: "Все, спасибо!" Многие думали, что это провал, а было как раз наоборот, Олег Павлович понимал, что на данный момент его все в человеке устраивает и он его забирает себе. Это были секунды, но секунды абсолютного внимания, которые делали отбор Табакова максимально точным. Хотя потом начиналась селекция.

Поступление мое было стремительным. После первого тура меня сразу отправили к Олегу Павловичу. Он послушал, как я читал, внимательно так со мной знакомился, потому что у меня уже была некая история, репутация, я уже учился в школе-студии. Меня тут знали, даже, может, надеялись, что я в другой вуз уйду, но я опять в школу-студию полез. И Олег Павлович принял решение меня взять. Знаю, что хорошие слова обо мне сказал Георгий Михайлович Тарханов, спасибо ему за это огромное.

А дальше началось пятилетнее очень плотное совместное существование. Табаков был нами увлечен, у нас была большая практика на пятом курсе, с дипломными спектаклями мы объехали всю страну, посетили даже некоторые страны зарубежья ближнего и дальнего. Были обменные гастроли с прекрасной бродвейской школой The Juilliard School, английским Королевским национальным театром. Мы были образованны, видели, как работают хорошие режиссеры, понимали, что, несмотря на различия в языке, язык театра один — правдоподобие чувств и искренность страстей в предлагаемых обстоятельствах. Олег Павлович давал нам возможность широкого взгляда на мир.

Вот-вот должен был, уже официально, открыться его театр. Все происходило на наших глазах, и наш курс сразу же принял в жизни открывшегося театра самое активное участие. Такое начало было. Я был настырным, а Олег Павлович последовательным в своих разгромах и в объяснении того, что было правильно. В такой атмосфере — "не принимай и не отвергай" — и рождаются артисты. А внутри были наши радости, отчаяние, боль, открытия, новые люди, события жизненные. Вот это и была та самая жизнь, суть которой так точно отразил Олег Павлович в названии своей книги "Моя настоящая жизнь".

Как-то Олега Павловича спросили: "Как вы учите детей?" Он ответил: "С показа". С показа. Это его формулировка. Актерский показ заключается в наглядной демонстрации очень точной  грани, может, несколько преувеличенной, но все равно очень точной, эмоции или того зарождающегося инстинкта, не чувства, потому что чувство играть нельзя, но вот инстинкта действия. Это какой-то толчок, импульс, как искра в аккумуляторе, раз, вспыхнула — и  все, поехала машина, понятно, что у машины тысяча режимов, но вот эта первая искра — актерский показ. Направление развития.

Кто-то из нас пытался точно копировать показы Олега Павловича. Устоять было сложно, потому что он был невероятно обаятелен и притягателен, когда что-то делал или показывал, не важно кого: старика, молодого человека, ребенка, девочку, женщину… В этом, видимо, была суть его актерской режиссуры.

Я, когда только пришел в театр, быстро неофициально собрал актеров и предложил им между спектаклями и штатными репетициями поработать со мной. Мы сделали "Звездный час по местному времени" по замечательной пьесе Гора Николаева, главную роль играл мой однокурсник Евгений Миронов. Показали спектакль Олегу Павловичу, и он просто сказал: "Играйте!"

Табаков видел нашу энергию. Он потом в книге писал, что я все время пытался ему что-то предъявить, а он мне место уже определил. Но я этого не знал, если бы знал, мои усилия, возможно, были бы не такими яростными. Мне казалось, что работать нужно много и предъявлять ему. Замечательно, что я не чувствовал какого-то особенного его ко мне отношения, Олег Павлович меня не выделял никак. Но иногда хвалил. Махал так рукой, нормально, мол, давай продолжай. И это была высшая похвала. А потом, когда я поставил спектакль "Номер 13" во МХАТе, Олег Павлович был очень им доволен и сказал, что это лучший спектакль десятилетия — вот это величайшая похвала учителя. И я ей очень горд. Но вообще, между нами всегда была эта дистанция "ученик — учитель".

Хотя Олег Павлович мог себе иногда позволить что-то. Он так шалил. Это была провокация. Кто-то мог, поддавшись ей, неосторожно заступить, перейти невидимую грань, попытаться выйти с ним "на сцену" и встать рядом… И все, там его ждал полный провал. Это были этюды Табакова, творческие акции, они рассыпаны по всей его жизни. Он всегда был актер. Вообще очень правильная формулировка: "Актер всегда актер". Это не значит, что человек все время что-то исполняет. Но хороший актер, главным критерием которого, я считаю, внимание, всегда очень наблюдателен и уместен в любой ситуации. Или же остро не уместен. Так вот, Олег Павлович прирожденный актер. Если он слышал фальшивую интонацию, то не мог на нее не реагировать. Если вечер становился слишком уж пафосным, он начинал его "крушить".

Табаков всегда добирался до сути любого образа, события. Такая была школа не только мхатовская, но и школа, которую он прошел в "Современнике". Олег Павлович очень любил Евгения Александровича Евстигнеева, считал его выдающимся артистом, а Евгений Александрович принимал его бойкость, энергию, восторженность, работоспособность. Табаков видел перед собой Ефремова, Евстигнеева — вот они, боги с Олимпа, перед ним, великие актеры. Олег Павлович всегда считал свои первые годы в "Современнике" лучшими годами. Ведь актеры "Современника" подписали свой манифест о том, чему они следуют в искусстве, во что верят в театре, манифест своего товарищества — кровью. Театр подразумевает такие романтические жесты. В моей жизни тоже был такой жест. Когда мне пришлось уехать из театра, так как началась очень активная моя жизнь в кино и я понимал, что это невозможно совмещать, Олег Павлович меня отпустил в академический отпуск. Мелочь, конечно, но моя трудовая книжка всегда лежала здесь, в Театре Табакова. И я нигде на стороне, кроме кино, не работал.

Один раз, с разрешения Олега Павловича, я поставил в театре "Сатирикон" спектакль "Трехгрошовая опера". Хотя не могу сказать, что Табаков отпустил меня с легким сердцем и был рад этому, мол, мог бы и здесь поставить. Но тогда у нас был только Подвал, а мне хотелось вырваться на большую сцену, на простор и, конечно, хотелось поработать с Константином Аркадиевичем Райкиным, блистательным актером, которого я очень люблю, и мне было невероятно интересно с ним рядом творчески существовать. А так, я больше никогда и нигде в спектаклях на стороне участия не принимал. Олег Павлович это знал. Когда приходило время и я был нужен, то я всегда возвращался и был рядом с ним. Такая генетическая, своего рода кровная связь. Олег Павлович Табаков — это тридцатилетняя часть моей жизни. Я жил с ним, в его пространстве, больше, чем без него. Мое формирование, радости и недопонимание — все было, но было всегда в рамках уважительной творческой дистанции.

Для любой победы нужна энергия, нужна атака, как говорил Чингисхан. И вот в этом состоянии атаки Олег Павлович Табаков всегда и существовал. Рядом с ним я чувствовал себя уверенно. Если Олег Павлович что-то впускал в свой театр, в свои мысли — это было как знак качества для меня. Подтвердил? Все. А дальше, внутри, уже только мои чувства, его рассказы, достаточно интимные, важные для нашей работы. Мы всегда с ним говорили только о работе. Это было самое интересное.