Сейчас в законе «О биомедицинских клеточных продуктах», который вступил в силу год назад, постулирована «недопустимость создания эмбриона человека в целях производства биомедицинских клеточных продуктов». Однако его действие не распространяется на «обращение клеток и тканей человека в научных и образовательных целях», а также на «разработку и производство лекарств и медицинских изделий».
«С законодательной точки зрения никакие изменения в эмбрионы вносить нельзя. Есть так называемая предимплантационная генетическая диагностика, где вы можете из числа эмбрионов отобрать более здоровые, но никаких изменений ни на уровне генома, ни на уровне метаболома — это прямо не запрещено, но, так как это вне системы регулирования вообще, никто не рискует это делать… Сейчас у нас нет прямого запрета на какие-то вмешательства, [технологии которых] ранее были неизвестны. Теперь они [эти технологии] стали известны, и требуется для них регулирование», — пояснил «Чердаку» директор Института живых систем БФУ имени И. Канта Максим Патрушев.
По его словам, пункт в дорожной карте «неожиданный»: технологии редактирования генома развиваются во всем мире, и Россия отреагировала на это развитие «на удивление быстро — мы-то ждали, откровенно говоря, что года через три-пять начнет наша регулирующая машина раскачиваться». Патрушев считает, что если в России появятся нормы, позволяющие использовать такие технологии, это стимулирует и фундаментальную науку.
Технологии, которые стали известны
Вопрос о том, можно ли редактировать геном половых клеток и клеток эмбриона (при таком вмешательстве «правки» достанутся всем клеткам будущего организма и его потомства), совсем недавно из абстрактного этического стал сугубо практическим: взрывной рост внимания к системе CRISPR-Cas после 2012 года закончился тем, что точность ее выросла в достаточной мере, чтобы не ограничиваться уже только испытаниями на клетках мышей.
Весной 2015 года китайские ученые сообщили о первом эксперименте по редактированию генома эмбрионов человека — не особенно удачном (внести нужную правку получилось в 28 эмбрионах из 86, сохранилась она только в четырех), но от этого не менее передовом. За месяц до китайской публикации на волне слухов о ней американские ученые призывали к добровольному мораторию на такие исследования, позже их поддержали, например, в Международном комитете по биоэтике при ЮНЕСКО.
Моратория, однако, не получилось: 1 февраля 2016 года стало известно, что британское Управление по оплодотворению человека и эмбриологии выдало доктору Кэти Ниакан из института Френсиса Крика разрешение на редактирование эмбрионального генома. Ниакан, которая занимается исследованием развития эмбриона и специализации эмбриональных стволовых клеток, получила трехлетнее разрешение работать с эмбрионами не старше 14 дней.
Через полгода другая группа из Китая первой отредактировала уже геном взрослого человека, и стало очевидно, что остановить это движение не удастся, но его можно попытаться возглавить. В итоге в феврале прошлого года национальные академии наук США пришли к выводу, что разрешить редактирование половых клеток и эмбрионов все-таки можно, но только в медицинских целях и под строгим контролем. И почти сразу после этого генетики из США тоже успешно отредактировали геном человеческого эмбриона: Шухрат Миталипов и его коллеги исправляли мутации в одном гене, которые приводят к развитию неизлечимого заболевания, гипертрофической кардиомиопатии (об этом «Чердак» тоже писал).
У России на геномные технологии большие планы: в феврале на совете по науке и образованию в Новосибирске президент России поручил разработать и принять программу масштабных геномных исследований. До этого замминистра образования и науки Григорий Трубников рассказал о многолетней программе «Постгеномная магистраль» (это связанные программы, но не одно и то же, пояснил корреспонденту «Чердака» замминистра), которую ведомство уже разработало и готовится представить в правительство. За 6−7 лет и 18,3 миллиарда государственных рублей (еще 10,7 миллиарда принесут внебюджетные источники) технологиям редактирования генома найдут, в частности, «ограниченное и высокоэтичное медицинское применение, чтобы скорректировать геном неизлечимо больных людей», говорил Трубников. Так как замминистра ничего не говорил об эмбрионах, надо думать, имеются в виду взрослые люди — это как раз терапевтическое применение CRISPR-Cas, на которое тоже возлагают большие надежды, скажем, в области борьбы с ВИЧ-инфекцией.
Получить оперативный комментарий Минздрава «Чердаку» не удалось, но мы продолжим следить за этой темой.
Ольга Добровидова