Джефф МакКормак, также известный как Уоррен Пис, три года гастролировал с Боуи, занимаясь перкуссией и бэк-вокалом. В 1973 году они возвращались из тура по Японии в Великобританию на поезде — Боуи боялся перелетов. Так рок-музыканты оказались в СССР. Многие фотографии того периода, который сделал МакКормак, стали культовыми. В этом году музыкант и продюсер представил их в Санкт-Петербурге, а также рассказал корреспонденту ТАСС о том, что ему запомнилось.
Царская роскошь
Владивосток был тогда закрытой зоной, и мы направились из Иокогамы в другой город — в Находку. Мы оказались в поезде — по-настоящему красивом французском поезде царских времен, где все вокруг было обшито деревом и бархатом, а на столах были белые скатерти и серебряные приборы. Все в этом поезде поражало воображение, и мы подумали в предвкушении: "Это будет прекрасное путешествие".
Мы отправились на ужин. Насколько я помню, на борту был русский журналист. Дэвиду тогда подарили книгу об искусстве, и журналист ею очень заинтересовался. Дэвид сказал ему: "Вы хотите такую книгу? Возьмите ее". И тот тут же ответил: "Нет-нет, я не могу ее взять. Только если вы могли бы мне ее прислать". Дэвиду показалось это странным.
Еще я помню, что на пароходе "Феликс Дзержинский", на котором мы добирались из Иокогамы в Находку, были двое мужчин, которые изо всех сил старались с нами подружиться. Они забросали нас вопросами о том, откуда мы, куда направляемся, что собираемся делать и тому подобное. Они выглядели и говорили, как американцы. Одеты были, как американские военные моряки, и мы не могли понять сразу, кто перед нами — американцы или русские. А может быть, это были американцы, которые работали на русских. Но они нас допрашивали, что было очень забавно.
Там же, на борту парохода "Феликс Дзержинский", состоялось самое первое "выступление" Дэвида в России. Экипаж судна тогда выступил перед пассажирами с постановкой-кабаре, и Дэвид тоже решил не отставать и исполнил несколько песен.
Лондонские сумасшедшие
Но вернемся на поезд. Мы были очень счастливы оказаться в такой роскоши. А на следующее утро мы поняли, что нам нужно было покинуть его и пересесть на другой поезд, который и был настоящим Транссибирским экспрессом. Оказалось, что предыдущий поезд просто доставлял пассажиров парохода. Теперь вокруг была пластмасса. У нас были свои спальные места, свое купе в мягком вагоне.
Это было очень необычно. Мы только прибыли из Японии, куда всегда мечтали попасть, — это было как будто внеземное место. Все там было другое: конечно же, язык, очень много людей со своей организацией жизни, отсутствие уличных указателей. Это было по-своему здорово, было такое ощущение освобождения от нашей потерянности. Когда мы приехали в Россию, все как будто продолжилось — я имею в виду ощущение отрыва, но оно уже было другим.
В Японии Дэвиду поклонники вручили огромного плюшевого медведя, и он подарил его проводнице в нашем вагоне. Она была так счастлива. Ни она, ни кто-либо другой не знали, кто едет вместе с ними, — она думала, что мы просто парочка сумасшедших из Лондона. Но многие от нас шарахались, как будто мы заразные.
Спонтанный вечер
У Дэвида с собой была гитара, но он ничего не сочинял тогда. В один из дней путешествия у нас случилась спонтанная вечеринка. Мы позвали пару французских туристов, хотя, возможно, они были из Бельгии или Дании. У меня были бонго, у Дэвида — гитара. Мы получили тогда совершенно необычный опыт: проводники превратились в танцоров, в артистов, они пели для нас, и мы подумали: почему бы нам не спеть для них? Это был своего рода культурный обмен.
Мы курили тогда французские сигареты "Житан", и пачка была очень красивая — на ней была изображена танцующая фигура в облаке дыма, это было произведение какого-то французского автора, которого звали М. Понти. У нас оставалась всего одна сигарета. С нами был еще француз, у которого была с собой небольшая бутылка вина. И мы торжественно разделили эту бутылку и этот последний "Житан"… После этого мы вынуждены были курить русские сигареты — такие, с фильтром, который нужно было сжимать пальцами; они оставляли обжигающее ощущение.
Долгая дорога
Мы часто выходили на станциях, чтобы размяться. Среди пассажиров поезда была одна англичанка, которая, каждый раз выходя из поезда, прыгала на скакалке. Мы покупали ряженку, яйца и прочие продукты, вино, пиво. Еще в поезде все время звучала одна и та же музыка — это были перепевки "Битлз" на плохом английском. Лучше бы там была русская музыка.
Вообще мы привыкли к длительным путешествиям на поезде еще в Америке, поэтому нам не было тяжело. Иногда было невыносимо скучно, потому что из окна поезда были видны только бесконечные березы. Когда мы проезжали маленькие деревушки, нам удавалось сделать несколько кадров. Там были сплошь деревянные дома, и мы думали о том, как люди вообще выживали там — наверное, они разводили цыплят, коров ради молока. Мы спрашивали себя о том, как они переживали эти суровые зимы? Жизнь там была очень тяжелой, это было очевидно. Что меня больше всего поразило — там совсем не было цвета, все было землистого оттенка. Все, что выделялось, — лишь деревянные заборы, которые жители окрашивали в разные цвета.
Вообще русские люди очень тепло нас принимали. Люди, которые нам тогда встретились, были очень открытыми, любопытными и всегда готовыми улыбаться.
Мы немного общались с русскими в поезде. Там были солдаты, и некоторые из них были совсем молодыми, еще подростками. Мы выпивали с ними, и когда мы спросили у них, чем они занимались, они рассказали, что служили в строительных батальонах. Чем больше мы пили — а пили мы вино, водку, пиво, — тем лучше понимали друг друга.
Черная икра, московское метро и странные консьержи
В Москве Дэвид снимал своей новой камерой первомайский парад из окна гостиницы. Он никогда до этого путешествия не пользовался такой техникой, и это впервые, когда он начал вообще снимать. То же самое и со мной — я никогда до этого не пользовался фотоаппаратом. Помню, что было очень много французов на том майском параде и много красных флагов.
Вообще у нас не было какого-то негативного опыта в России. Единственным странным моментом было то, что в гостинице "Интурист", где мы жили, консьержи были на каждом этаже. Когда мы выходили из лифта — там сидела женщина за столом в конце коридора, которая все время смотрела за тем, что происходит. Это было, наверное, самое странное впечатление.
Будучи в Москве, мы пошли в отличный ресторан, где, по всей видимости, бывали официальные лица и политики. Там было очень красиво. Мы заказали черную икру, после чего официантка надела пальто и исчезла. Мы подумали, что чем-то ее обидели, а оказалось, что она просто ходила за икрой.
Мы были на Красной площади, в ГУМе. Там я купил куклу по имени Юрий для моей сестры. Это единственная вещь, которую я приобрел в этом магазине. Он как будто сказал мне: "Я хочу поехать в Англию и остаться там на 45 лет". И сейчас он вернулся на родину, в Россию, но он, возможно, снова поедет обратно.
Еще мы катались в московском метро. Жаль, что я не взял тогда с собой фотоаппарат. Люди оглядывались на Дэвида — кто этот сумасшедший в желтой одежде, на высоких каблуках? Жаль, что мы не так много снимали в Москве. Но когда ты молодой, у тебя такое отношение ко всему, что ты думаешь многое сделать, когда вернешься в следующий раз. А потом ты никогда не возвращаешься.
Но Дэвид Боуи вернулся. Три года спустя он привез в СССР своего друга Игги Попа, а еще через 20 лет, 18 июня 1996 года, музыкант выступил с единственным концертом в Кремлевском Дворце съездов.
Фотоснимки Джеффа МакКормака можно увидеть в Павильоне на острове Новая Голландия в Санкт-Петербурге до 16 декабря.
Александра Подервянская