"Я никогда не сочинял так быстро, как сейчас", — вспоминал Шостакович о работе над 7-й симфонией. Произведение в блокадном городе исполнил оркестр Ленинградского радиокомитета под управлением Карла Элиасберга, единственный оставшийся тогда в городе крупный музыкальный коллектив.
Письмо Шостаковича
В 1942 году советские войска все еще несли страшные потери. Обстановка на фронтах была тяжелейшей. В осажденном Ленинграде после первой и самой страшной блокадной зимы оставался дирижер Карл Элиасберг. Вместе со своим оркестром он с первого дня блокады не прекращал давать концерты, но с середины декабря пришлось прекратить: в живых из всего оркестра осталось около 20 человек. Находясь в госпитале, Элиасберг принял тогда посетителя — одного из своих оркестрантов, а также исполняющего обязанности директора Ленинградской консерватории Григория Фесечко.
"Фесечко привез ему предписание о том, что Элиасбергу предлагается создать оркестр и исполнить в блокадном Ленинграде 7-ю симфонию Шостаковича. А Элиасберг лежал в тот момент на стационаре, куда попал с женой, — у обоих был диагноз дистрофия. Наверное, это предписание и подняло его тогда с блокадной койки", — вспоминает обозреватель ТАСС Олег Сердобольский беседы с дирижером.
Партитуру симфонии на военном самолете доставили в Ленинград летом 1942 года. Когда четыре тетрадки оказались в руках дирижера, он понял, что подтвердились его и лучшие, и худшие подозрения. К партитуре прилагалось письмо Шостаковича с почти невыполнимой просьбой-требованием.
Из воспоминаний Элиасберга: "Я читал партитуру и одновременно с восхищением, которое вызывала у меня симфония, испытывал острое чувство тревоги. Передо мной было грандиозное произведение, написанное для увеличенного состава оркестра. Сумеем ли мы осилить, поднять его?"
Замыслом композитора Элиасберг очень дорожил, всегда очень точно ему следовал, не позволяя себе никаких переосмыслений. Дирижерская философия Элиасберга вообще была строга: рассказывают, что, даже когда он выступал с оркестром на улице в холодное время года, скидывал пальто и дирижировал во фраке.
"Это был подтянутый, строгий человек в очках, очень похожий на музыканта (смеется). Я перед ним был, конечно, мальчишка. Тон нашего разговора был очень спокойный, сосредоточенный, Элиасберг запомнился мне дисциплиной рассказа — он был очень четок в том, что он говорил. А говорил он как раз о блокадном исполнении 7-й симфонии. Это была титаническая работа — надо было дать понять каждому музыканту: если ты жив, у тебя нет уважительной причины, чтобы не прийти на репетицию", — вспоминает свои беседы с дирижером Олег Сердобольский.
Это был, без преувеличения, идеальный кандидат для решения такой неподъемной задачи.
Сменить оружие на скрипку
Элиасбергу нужно было собрать минимум 80 музыкантов, тогда как в его распоряжении не было и трети от нужного числа. Многие оркестранты были в то время на фронте, и отозвать их с войны, чтобы сыграть одну симфонию, казалось затеей наивной и немыслимой. Тогда на помощь пришел маршал Советского Союза Леонид Говоров, выдав дирижеру соответствующую бумагу.
"У Элиасберга на руках было распоряжение командующего Ленинградским фронтом генерала Говорова. Согласно этому распоряжению, Элиасберг имел право затребовать с фронта любого музыканта. Любой боец Ленфронта или матрос Балтфлота без замедления командировался в его распоряжение прямо с передовой. Такое распоряжение было дано и подписано моим дедом", — рассказал Алексей Говоров, внук маршала Говорова.
Благодаря этому решению 30 марта состоялась первая после зимнего перерыва репетиция оркестра Ленинградского радио и, по сути, его возрождение. Впрочем, добор музыкантов не прекращался почти до самой премьеры. Так, например, имя кларнетиста Виктора Козлова, в действительности игравшего на блокадном концерте, ни в одном доступном списке не упомянуто. Просто кто-то не дожил совсем немного, а Козлова заявили в последний момент.
Люди уходили очень быстро, а тем, кто оставался, предстояло каждый день работать на пределе своих возможностей. Скрипачам нужно было заново обучить свои закостенелые холодные пальцы быстроте и ловкости, трубачам — запастись силами, чтобы выдерживать темп с хорошим звуком, а Элиасбергу предстояло быть безжалостным.
"Как может человек, который катастрофически недоедает, который находится в полуобморочном состоянии, держать скрипку? Просто держать ее? А самое главное — держать столько времени на весу правую руку, — удивляется скрипач, второй концертмейстер Заслуженного коллектива России Академического симфонического оркестра филармонии имени Шостаковича Павел Попов. — Тем более когда исполняешь 7-ю симфонию, а она идет больше часа, это физически выматывает. Это выматывает нас, здоровых и крепких мужчин, а как это смогли сыграть в блокадном Ленинграде, я просто не представляю".
По его словам, навыки и скорость моторики восстановить со временем можно, однако это процесс долгий, в котором даже один день пропуска имеет неподдельный вес для профессионального музыканта. Нужно было ежедневно тратить много сил, а где их было взять?
"Элиасберг регулировал все организационные вопросы относительно в том числе и дополнительного пайка, который обеспечивали музыкантам, чтобы у тех находились силы играть", — объяснил журналист и краевед Алексей Ерофеев.
По словам Ерофеева, людям все равно было неимоверно тяжело. Он рассказал про один известный эпизод, связанный с ударником оркестра Жавгетом Айдаровым. Как-то тот не дошел до репетиции, и Элиасберг нашел его уже в мертвецкой. Элиасберг наклонился к нему, и то ли Айдаров чуть шевельнулся, то ли тончайший музыкальный слух дирижера услышал слабое биение сердца, но Элиасберг понял, что Айдаров жив. Его перенесли в госпиталь, который располагался в гостинице "Астория", вернули к жизни, и 9 августа он принимал участие в концерте.
Участники того коллектива были дружны до самого конца и не раз собирались вместе, чтобы в юбилейную годовщину блокадной премьеры Седьмой вновь, уже с молодыми музыкантами, исполнить симфонию в Большом зале филармонии.
Покровительство и помощь маршала
Маршал Советского Союза Леонид Говоров помогал Элиасбергу не только с отзывом музыкантов с фронта, но и с дополнительными пайками для них, а также выдал дирижеру разрешение передвигаться на велосипеде.
Когда Говоров только прибыл в Ленинград в апреле 1942 года, первое, что он сделал, — перевел борьбу с вражеской артиллерией на системную основу. Суточная норма снарядов тогда составляла три единицы на орудие, поэтому ни о какой эффективной борьбе с артиллерией противника речи быть не могло.
По словам его внука, это был человек твердых принципов, несгибаемый, педантичный и пунктуальный. При этом за внешней его суровостью скрывалась личность глубоко интеллигентная — маршал никогда не повышал голоса на подчиненных, все вопросы старался решать лично, неплохо разбирался в искусстве, любил ходить в театр, а также дружил с писателем Алексеем Толстым.
Маршал Говоров, как считает его внук, к весне 1942-го уже наверняка слышал какие-то фрагменты симфонии и потому, скорее всего, понимал ее силу и важность для жителей и защитников Ленинграда. Поэтому, когда руководство города обратилось к нему с просьбой сделать так, чтобы вражеские снаряды не взрывались вблизи филармонии во время концерта, он разработал целую военную операцию.
"Контрбатарейная борьба была приоритетной у деда. Ему удалось добиться увеличения поставок боеприпасов с Большой земли, чтобы в его распоряжении была разведывательная корректировочная авиация", — подчеркивает Алексей Говоров.
Операция "Шквал"
Примерно за месяц до премьеры Говоров начал разрабатывать операцию, которая получила кодовое название "Шквал". Заключалась она в том, чтобы, разведав цели противника, заблаговременно вывести артиллерийские части за пределы города и, начав шквальный огонь по противнику, отвлечь его на себя. К 80 минутам самой симфонии прибавлялось время театрального разъезда, когда публика собирается в филармонии и когда она разъезжается по домам. Таким образом советским батареям требовалось отвлекать внимание около двух с половиной часов.
"Дед, как он всегда любил, обстоятельно, скрупулезно, с секундомером подошел к решению поставленной задачи, — рассказывает Алексей Говоров. — Он рассчитал, сколько примерно снарядов потребуется выпустить за это время, и оказалось, что по количеству это месячная норма боеприпасов".
В день премьеры маршал с раннего утра обошел все позиции на передовой, раздал последние указания, а потом приехал на концерт в филармонию и занял место в зале вместе с остальными зрителями, давая понять, что ручается за безопасность каждого человека, находящегося в тот день в Большом зале филармонии.
"После исполнения, по рассказам, он зашел в артистическую, пожал руку Элиасбергу, поблагодарил всех исполнителей и сказал: "Нас тоже можно считать участниками исполнения вашей симфонии", — отмечает Алексей Говоров.
Элиасберг тогда не понял, о чем речь: он не знал об операции. Ни один снаряд во время исполнения симфонии действительно не потревожил ленинградское небо.
И зажегся свет
Вспоминавшие день премьеры все как один сходятся во мнении, что в зале был аншлаг. Несмотря на лето, в не отапливаемом всю блокадную зиму Большом зале филармонии было холодно. Далеко не у всех была возможность выглядеть парадно, даже среди музыкантов.
"Одежда музыкантов на блокадной премьере была самая разношерстная. Кто-то был в кителе, кто-то в ватнике, единственный, кто был в традиционном фраке, — Элиасберг", — подчеркнул заместитель художественного руководителя Филармонии имени Шостаковича Евгений Петровский.
Тем не менее обстановка была торжественной. Благодаря операции "Шквал" был отдан приказ светомаскировку не соблюдать. Сияли огромные, великолепные люстры Большого зала филармонии, создавая ощущение настоящего чуда.
"То, что симфония была воспринята на таком редком эмоциональном подъеме, говорит о том, что она действительно была голосом миллионов людей. Просто они так переживали те события, а композитор это так выразил — гениально", — вспоминает свои беседы с Шостаковичем Олег Сердобольский.
Значимость этого концерта хорошо иллюстрирует эпизод уже послевоенный.
"Элиасбергу сообщили, что с ним хотели бы встретиться два туриста из Германии. Оказалось, что это солдаты, которые участвовали в боях под Ленинградом и услышали по приемнику трансляцию 7-й симфонии из осажденного города, — рассказывал дирижер Олегу Сердобольскому в 1960-х годах. — Они сказали, что это было самым большим потрясением в их жизни и что они в тот момент поняли, что Ленинград никогда не возьмут".
Память
Филармония имени Шостаковича каждый сезон открывает в день рождения композитора — 25 сентября, и обязательно его музыкой. По словам Петровского, после войны даже сохранялась традиция открывать каждый сезон именно Ленинградской симфонией. Память о великом подвиге хранят также и стены Дома Радио — именно здесь репетировал Элиасберг с оркестром, отсюда неоднократно звучал голос самого Шостаковича.
Еще одно место в Санкт-Петербурге, которое хранит, пожалуй, главное собрание экспонатов именно о блокадном исполнении 7-й симфонии, — удивительный народный музей "А музы не молчали…" школы №235 имени Шостаковича. Вопреки приставке "школьный" музей обладает крупной коллекцией — в его фондах около 20 тыс. экспонатов.
Как рассказала директор музея Виктория Крылова, основал его учитель физкультуры Евгений Линд, который совместно с учениками создал настоящую точку исторического притяжения. Здесь хранятся автограф Шостаковича, музыкальные инструменты блокадных исполнителей, дирижерский фрак и палочка самого Элиасберга. Все это было передано в музей на добровольных началах.
"В начале семидесятых благодаря нашему музею состоялась особенная, памятная встреча оставшихся в живых музыкантов и зрителей того концерта. Были там, кстати, и бойцы операции "Шквал", — подчеркнула Крылова. — Это было очень душевно и трогательно, каждый из них ощущал себя частью этого огромного подвига, каждый прекрасно понимал, что все это было не зря".
Шостакович и Ленинград
Летом 1941-го Дмитрий Шостакович был в добровольной пожарной команде профессорско-преподавательского состава и дежурил на крыше консерватории, выступал на Ленинградском радио, но главную свою помощь Ленинграду оказал именно тем, что умел лучше всего.
Этот город был любимым у композитора. Исполнять все свои новые произведения композитор тоже любил именно в Ленинграде. В Малом зале филармонии у него было любимое место, на котором (уже после его смерти) в день его рождения, 25 сентября, всегда лежали цветы.
"Меня очень тронула его простота и искренность в общении. Не было абсолютно никакого ощущения, что репортер разговаривает с гением", — вспоминает Олег Сердобольский.
Тем не менее если начать восстанавливать портрет Шостаковича, то в его характере можно обнаружить все те же черты, роднящие его с исполнителями своей великой симфонии, — пунктуальность, педантичность, сильнейшая преданность делу.
Олег Сердобольский, Сергей Рыбаков