В Пресненском суде Москвы завершается рассмотрение уголовного дела в отношении экс-губернатора Кировской области Никиты Белых. 24 января гособвинение попросило приговорить бывшего главу региона к десяти годам колонии и штрафу 100 тыс. рублей, а также запретить ему занимать должности в органах власти в течение восьми лет. Защита экс-губернатора попросила суд о вынесении оправдательного приговора. Приговор будет оглашен 1 февраля.
В пятницу, 26 января, Никита Белых выступил в суде с последним словом. ТАСС публикует его речь.
"Уважаемый суд, уважаемые присутствующие. Это уже 33-е заседание. 582 дня я нахожусь под стражей. Это 13 тысяч 968 часов, 838 тысяч минут. Каждую из этих минут я думаю, как это произошло, кому выгодно представить меня нарушителем, почему следствию и гособвинению выгодно руководствоваться презумпцией виновности. Я не хочу сейчас досконально возвращаться к юридической стороне дела, все, кто хотел что-то понять, давно уже поняли. Я думаю, признания вины от меня никто всерьез не ждет. Однако после прений с моей стороны было бы неправильно не остановиться на некоторых моментах, которые прозвучали от прокуроров. Я не испытываю иллюзий по поводу мнения государственного обвинения, однако почему-то полагал, что будет создаваться видимость обеспечения законности и обоснованности обвинений.
Итак, по нескольким моментам. Еще раз хочу остановиться на дате 5 марта 2014 года. Почему я считаю эту тему принципиально важной? Во-первых, эта дата четко указана в обвинении. Во-вторых, якобы в этот день произошло некое формулирование требования взятки, с обозначением — за что, с упоминанием акций, крупных купюр и иных деталей "вымогательства".
Дальше нигде, ни в каких переговорах, записях мы не видим ни требований, ни связки с проблемными предприятиями, ни иных элементов причинно-следственных связей. Тем более нужно отметить, что ни в чем, что мы читали, слушали, изучали, нет даже намека на вымогательство. Да, есть просьба, и я это подтверждаю, связанная с участием в благотворительных проектах. Эта просьба озвучивается через три дня после большого совещания в Кирове по этому поводу. И в рамках этой просьбы, без привязки к проблемам предприятия — мы даже не обсуждали проблемы фирмы на встрече в Риге, мы обсуждали тему Ларицкого, проблемы залогового имущества области, — а Зудхаймер и обвинение считают, что все требования о взятке были сформулированы ранее, именно на встрече 5 марта 2014 года.
Проблема заключается в том, что этой встречи просто не было. Просто не было никаких контактов с этим человеком в этот день. Не было темы для встречи, поскольку все решения уже были приняты ранее и обсуждать с Зудхаймером было абсолютно нечего, не было времени для встречи 5 марта — это день между командировками, когда я ночью предыдущего дня прилетел в Киров, а вечером 5 марта улетел.
Весь день — а мы исследовали график этого дня — был расписан поминутно. Зудхаймер не заходил в этот день в правительство, мы это точно установили по базе посетителей, которая сразу была изъята и от нас никак не зависит. Из тех графиков, которые мы изучали, видно, что встречи с Зудхаймером не было, иначе это было бы зафиксировано в рабочем графике. Мы с вами видели все другие, даже 15-минутные встречи, все фиксируется в рабочем графике, в том числе фиксировались 15-минутные встречи с Зудхаймером в другие периоды. Телефонные соединения, которые мы в суде также тщательно проверили, которыми пользовались я и Зудхаймер, указывают, что мы даже не созванивались в этот день. ФСБ сама установила, и мы этот документ изучали, что Зудхаймер заходил в правительство только 15 мая 2014 года. Посещения здания правительства ни 5 марта, ни примерно в этот период не происходило.
Интересно, что прокуроры в прениях ссылаются на то, что он в этот день — это установлено по транспортным документам — прилетал в Киров. Возможно. Прилет человека в областной центр с населением полмиллиона человек вряд ли может свидетельствовать о том, что он обязательно встречается в этот день с главой региона. Если я прилетаю в Москву, это не означает, что я обязательно встречаюсь с президентом или председателем правительства РФ.
Вспоминается старый советский анекдот, когда человека в деревне арестовывают за самогоноварение. Когда он говорит, что не варил самогон, ему говорят, что самогонный аппарат есть и этого достаточно. На что он отвечает: "Пусть тогда арестовывают за изнасилование". Его спрашивают: "Вы кого-то изнасиловали?" Он говорит: "Нет, но аппарат имеется".
То есть факт прилета человека в Киров считается убедительным доказательством с точки зрения обвинения, не подкрепленным никакими другими данными: ни бюро пропусков, ни данными ФСБ, ни рабочим графиком, ни анализом телефонных соединений, — это не принимается во внимание — считается, что встреча была.
По поводу проверки показаний на месте Зудхаймера. Фраза обвинения, что такое невозможно выдумать, не выдерживает никакой критики.
Зудхаймер неоднократно бывал у меня в кабинете, и показать, как мы с ним якобы разговаривали, причем с ошибками — я сидел за столом, за которым я никогда не сидел, — не так сложно. Я понимаю, если Зудхаймер указал бы, что я его встречал в красном фраке с виолончелью, и при обыске в кабинете обнаружили бы красный фрак и виолончель — такое выдумать было бы сложно. Описать стандартную рабочую встречу в кабинете, где человек был неоднократно, не является невозможным, разве что с точки зрения прокурора.
Вообще вся ситуация по этому эпизоду мне напоминает диалог из "Двенадцати стульев" Остапа Бендера с поэтом Изнуренковым:
"Вы зачем казенного поэта обидели?" — "Я его не обижал". — "А он пришел обиженный".
"Вы встречались с Зудхаймером?" — "Я не встречался с Зудхаймером". — "А он в Киров прилетал".
Вообще показания Зудхаймера, которые следствие и обвинение считают "последовательными и не противоречащими", заставляют поднять протокол его допроса здесь 15 ноября 2017 года. Ваша честь, я процитирую, я думаю, вы хорошо помните этот разговор.
"Должен ли Никита Юрьевич сидеть в тюрьме? Я скажу: не должен". "Почему?" — задается вопрос. "Это добрый и некриминальный человек. Если вы таких садить будете, у вас тюрем не хватит".
И вот эти показания человека, который написал заявление и который в показаниях обвиняет меня в совершении особо тяжкого преступления, считаются обвинением последовательными и не противоречащими друг другу.
Еще раз остановлюсь на датах, касающихся первого эпизода, относящегося к началу 2012 года. Следствие, понимая, что оно никакой даты доказать не может, указало в обвинении целый период: март—май 2012 года. Поставили расплывчатую формулировку и, как говорит мой адвокат, уклонились от обязанности установить время преступления.
Так сложились обстоятельства, что Ларицкий, как и Зудхаймер, не проживал в городе Кирове — к счастью или сожалению для Кирова. Поэтому сопоставление графиков Щерчкова, моего, сопоставление данных по социальным сетям, которыми я много лет активно пользовался, с учетом поминутного графика перелетов Ларицкого на частном самолете, позволяет определить только три даты, когда встреча и передача денег Ларицкого Сысолятину и Щерчкову чисто теоретически возможна и когда, по мнению следствия, в вечернее время при работе моей с почтой мне якобы были переданы деньги. Мы это также исследовали.
Эти три даты: 15 марта 2012 года, когда я находился в командировке в Набережных Челнах, чему имеется множество свидетелей; 16 апреля 2012 года, в этот день я улетел в командировку, поэтому не работал с почтой в вечернее время; и 21 марта 2012 года, день, в который тоже не было вечерней работы с почтой, достаточно традиционной для моего графика, в связи с тем, что в этот день был юбилей одного из моих заместителей, на который я уехал после совещания с руководством города и самим Щерчковым. Участвовал в этом юбилее, чему много свидетелей, в том числе сам юбиляр. Что важно, после этого Щерчков уходит в незапланированный отпуск на девять дней. Во все остальные дни Ларицкий или не был в городе, или улетал утром, что противоречит показаниям свидетелей.
Отдельно хочу остановиться на показаниях свидетелей, а точнее, на отношении к этим показаниям со стороны гособвинения, озвученном в прениях. Прокуроры сказали, что к показаниям в суде Ахмадуллина, Мамедова, Лебедева, Галицких и других надо критически относиться. Я напомню, что это все свидетели обвинения. Некоторых из них я лично не знаю либо пересекался с ними исключительно на рабочих совещаниях, где они вели протоколы или были обычными рядовыми участниками совещания.
Следствие и обвинение само заявило этих свидетелей, с точки зрения следствия и прокуроров они должны были подтверждать обвинение. Эти свидетели давали на суде соответствующие подписки об ответственности за дачу ложных показаний и предоставление заведомо ложных сведений. Возможно, обвинение считает, что страх перед следствием должен быть выше, чем страх перед судом, считая таким образом, что следствие — более важный этап, уровень и элемент процесса, чем судебное заседание.
Свидетели поясняли, почему появилась существенная разница в показаниях. Обвинение посчитало некоторые из этих объяснений смешными и некорректными. Пусть суд оценит, насколько смешными и некорректными являются эти пояснения. На мой взгляд, тому есть несколько причин. Сами формулировки вопросов на следствии, которые изначально исходили из презумпции виновности и крайне однобокого понимания вопросов в целом. Классический пример — когда в показаниях представителя департамента экономического развития на следствии задается вопрос: "Действовал ли губернатор в интересах предприятий?" Тот в суде подтверждает, что действовал в интересах предприятия и в интересах области — потому что на следствии его не спрашивали, действовал ли губернатор в интересах области.
Ссылка на какие-то внутренние ограничения, предположения, что они стали давать показания на основании каких-то особых теплых товарищеских отношений, просто невозможна. Некоторых из этих свидетелей я лично даже не знаю, по работе мы никогда не пересекались. Предполагать, как это сделала во время судебного следствия прокуратура, что они мстят за то, что их выгнали из правительства, сложно — некоторых не выгоняли, а, наоборот, они пошли на повышение.
Более того, я и защита считаем, что как раз на эти показания свидетелей в ходе судебного следствия и надо опираться. Это важные источники показаний, и на них изначально было построено обвинение. В судебном следствии была возможность задавать вопросы и стороне защиты, и стороне обвинения. У нас не было с ними очных ставок, поэтому в судебном порядке мы просто проверили их показания, с учетом того, что задавались вопросы и судом тоже.
Конечно, показания в суде более объективны и именно на них надо опираться. Это касается и допросов представителей Министерства промышленности и торговли РФ, когда на следствии спрашивалось, а направлял ли губернатор какие-то сопроводительные письма в адрес министерства о поддержке проектов? Да, направлял. На вопрос, который следствие не задавало, а задавали здесь, в суде, — направились ли письма от других регионов, — представитель Минпромторга говорит: да, это была обычная практика. Даже от Кировской области такие письма носили не единичный характер.
Хочу обратить внимание на тех свидетелей обвинения, на которых обвинение особенно акцентирует внимание. Трое из них — Ларицкий, Сысолятин и Щерчков — находились, а некоторые до сих пор находятся под уголовным преследованием, в том числе не связанным с рассматриваемым уголовным делом. Говорить о последовательных и непротиворечивых показаниях Щерчкова, на мой взгляд, просто абсурд. Первые четыре показания, которые он давал на следствии, противоречат друг другу. То он ничего не знает вообще, то просто передал пакет, в который не заглядывал, то он заглядывал в пакет, то он передавал от меня просьбу Ларицкому и принимал деньги и так далее.
Все остальные свидетели, на которых ориентируется уважаемая прокуратура, находятся в зависимом от Зудхаймера положении, они этого не скрывают — Якубук, Рыжков и Цуканов получают заработную плату, работают у него. И несмотря на наличие противоречий — кто давал указание записывать разговоры, чья это была инициатива, — на все заседания они ходят с одним и тем же адвокатом.
Показания этих лиц странны не только по своим конкретным формулировкам, но и по самой логике. Совещание 25 февраля 2014 года, к которому мы неоднократно возвращались и в ходе судебного следствия, и в ходе исследования материалов, и в ходе прений, на котором присутствовали Якубук и Цуканов, они это подтвердили. Они получили протоколы совещаний. Но искаженную информацию о том, что решили и что обсуждалось на совещании, Зудхаймеру якобы передает Рыжков, который на заседании не присутствовал. А не Якубук, его близкий друг и партнер, которого с Зудхаймером связывают многолетние отношения.
Но обвинение считает, что тут нет никаких противоречий и странностей.
Я не хочу подробно останавливаться на личном деле комсомольца Зудхаймера, хотя, судя по тому, как он проникает в здание, не оставляя следов, правительства и связывается по телефону без оставления следов, он скорее агент Штази.
Показания, которые он дает, противоречат тому, что мы видим в документах. Историю про внезапно обнаружившуюся дочку в Казахстане, которую при всех показаниях — а их было более десяти — в личных данных он, в отличие от других дочерей, не упоминает, хотя дает подписку об уголовной ответственности за достоверность предоставляемых данных, о его платежах за возбуждение уголовного дела, за прекращение уголовного дела в размере $10 млн, о которых он говорит, про решения арбитражных судов, которые однозначно трактуют действия Зудхаймера как умышленные и направленные на вывод активов за пределы российской юрисдикции, про его членство в совете директоров, в котором он то ли был, то ли не был с 2010 года, про его деятельность в компании Remigal, которая сыграла определенную роль в отношениях с правительством и НЛК, про другие противоречия, которые обвинение считает незначительными... Мне кажется, правильно ставит вопрос мой защитник: кому суд должен верить в этой ситуации?
Вообще вся ситуация со свидетелями выглядит очень показательной. Следствием был заявлен, а обвинением утвержден 151 человек в качестве свидетелей обвинения. Но после того, как свидетели стали давать показания, которые, видимо, не устраивали версию обвинения, допросив менее 15% — 21 человека из заявленного списка, — обвинение неожиданно прекратило допрашивать свидетелей. Почему? Ответ, мне кажется, очень простой: они не подтверждают ту версию обвинения, на которой настаивает прокуратура. В этом вся проблема.
Несколько слов буквально о приоритетных инвестиционных проектах. Всем пришлось погрузиться в эту тему, было исследовано большое количество материалов. Только вот выводы о том, что отношение к этим проектам было какое-то особое, — я имею в виду НЛК и УК "Лесхоз" — подтверждения не нашли. Сделать это было просто: надо было изучить материалы, касающиеся прохождения всех других приоритетных инвестпроектов. Сравнить время, замечания, объем переписки по этим проектам с федеральными структурами, вызвать свидетелей с других предприятий, выполняющих интересы других предприятий, реализующих другие приоритетные инвестпроекты, — обвинение не стало вызывать их. А нам очень хотелось задать им вопросы. Мы со своей стороны вызвали собственников и представителей предприятий, реализующих приоритетные инвестпроекты, и они показали, что ситуация была одна у всех и в части отбора участков, и при согласовании и утверждении заявок, и в части нарушений, которые возникали при реализации проектов. Так в чем, собственно, заключались преференции, в чем было особое отношение? Даже формулировки обвинений "радуют" своей конкретностью. "Довольно быстро согласовали". "Довольно быстро" — это как? Какие это сроки и чем они отличаются от сроков по другим предприятиям?
Мы, ваша честь, видели, как исследовали материалы, что часть документов из дела просто выкинута. Некоторые протоколы совещаний по другим компаниям просто отсутствуют. Мы обращали внимание, что просто пропущены страницы. Очевидно, в тех материалах была информация об одинаковом подходе к реализации проектов всеми предприятиями. Еще про свидетелей, которые здесь допрашивались. Обвинение либо их не допрашивает, либо крайне критически относится к их показаниям. Я еще раз акцентирую внимание на показаниях Вершинина, Усенко — показаниях, данных не только в ходе судебного следствия, но и во время предварительного расследования, которым я обещал, что деньги на счетах благотворительных фондов будут до конца 2016 года, причем просил руководителя фонда Усенко заключать договоры, которые предполагают финансовые обязательства, исходя из того, что деньги на счет фонда до конца июня поступят.
Попытка обвинения представить несоответствие моих расходов моим доходам ничем не подтверждается. Более того, мы представили подробные расчеты, касающиеся имеющихся в моем распоряжении денежных средств, мои текущие расходы, связанные с моим проживанием в городе Кирове, мое личное потребление, все мои расходы в деле. Никаких слухов не подтвердилось, в том числе и по рапортам ФСБ.
Где эти взятки, которые я якобы получал? Что на них было приобретено? У Щерчкова — новый автомобиль, у меня — декларация и расходование средств на благотворительность в размерах, значительно превышающих размеры взяток якобы в этот период, официально проведенных и зафиксированных на счетах фондов.
Что касается отношения к событиям 24 июня 2016 года как к провокации — еще раз отмечу, что никаких подтверждений на видеоматериалах, на аудио, которые мы исследовали в суде, что я воспринимал подарок, который был мне подарен со словами "С днем рождения, Никита Юрьевич", как денежные средства, не нашлось.
Также мы установили, что с весны по мне велась работа ФСБ — еще до того, как мы в Риге стали обсуждать с Зудхаймером финансовые вопросы, связанные с участием его и его предприятий в благотворительных, социальных и культурных проектах, которые реализовывались в Кирове.
Хотел бы перейти к более общим, но от этого не менее важным вещам. Что касается моей работы на протяжении семи с половиной лет в качестве губернатора Кировской области. Должен сказать, что мне абсолютно не стыдно за свою работу. Это не означает, что все было сделано или делалось идеально. Естественно, что-то не получалось, были ошибки, но не ошибается только тот, кто ничего не делает.
А я делал. Работал по 12–14 часов в сутки, вы видели графики. Более 200 дней неиспользованного отпуска — все показания свидетелей в этом точно единодушны. Все, что я делал, было направлено не на достижение каких-то личных, корыстных целей. Вообще, для зарабатывания денег точно нет смысла идти работать губернатором Кировской области. У меня есть опыт предпринимательской деятельности, и достаточно успешный, чтобы не нуждаться удовлетворять свои личные запросы и потребности, которые достаточно скромны.
Моей целью было показать, что власть может быть другой, нежели ее воспринимает значительная часть населения. Что власть может быть открытой, демократической, направленной на решение задач населения, общественных институтов и бизнеса.
Поэтому я старался вести деятельность, принимать решения максимально открыто и прозрачно, после многочисленных обсуждений, с учетом всех мнений и позиций. Любой человек — и это не фигура речи — мог обратиться ко мне со своими вопросами и проблемами на улице, в магазине, в соцсетях — где угодно. Конечно, это не значит, что все проблемы могут быть решены. Существует огромное количество ограничений — бюджетных, нормативных, прочих. Но, как и главный герой романа Кена Кизи, я могу с уверенностью, а главное — с удовлетворением сказать: "Я хотя бы попробовал это сделать, черт побери".
Наверное, кому-то это не нравилось. Кому-то интересно поддерживать миф о том, что все чиновники — мздоимцы и думают исключительно о том, как поживиться за счет других. Эти мифы из той же серии, что все правоохранительные и надзорные органы крышуют оргпреступность, суды получают решения по звонку сверху. Эти мифы и другие позволяют легко управлять настроениями людей, решать тактические задачи, на самом деле закладывая мину замедленного действия под государственный фундамент.
По моему глубокому убеждению, развитие государства возможно только при наличии взаимного доверия, уважения и совместной работы населения, гражданских институтов, предпринимательского сообщества и власти. Именно поэтому значительная часть моей деятельности была направлена на повышение активности и развитие самосознания всех участников процесса. Этому посвящены проекты поддержки местных инициатив, открытый народный бюджет, вовлечение бизнеса в развитие территорий, на которых они работают, благоустройство, культурные проекты, создание комфортной среды проживания — этих направлений были десятки.
Именно поэтому я занимался благотворительной деятельностью, вкладывая собственные средства. Да, я это делал публично, но не с целью пиара. Поверьте, для пиара можно потратить деньги более эффективно. А для того, чтобы подавать пример другим и призывать других к подобной деятельности, начинать надо с себя. С той же целью я участвовал в субботниках, сдавал нормы ГТО, организовывал донорское движение — чтобы дать ответ на вопрос: а готовы ли вы сами делать то, к чему призываете?
Любая мысль о преследовании мной корыстных интересов представляется нелогичной и абсурдной. Коррупционная суть — как беременность: нельзя быть чуть-чуть беременным и нельзя быть чуть-чуть коррупционером. Ты либо ставишь общественные интересы выше своих, либо нет. Промежутков не существует. Можно один раз обмануть много людей или много раз обманывать одного человека, но нельзя постоянно обманывать большое количество народа.
Поверьте, берет ли кто-то взятки или нет, предпринимателям и народу известно, шила в мешке не утаишь. Тем более удивительным кажется, что о взятках заявляет предприниматель, который не живет в регионе, не любит ездить в Киров и Россию, а предпринимательское сообщество, постоянно работающее в регионе и живущее там, — а среди них много иностранных инвесторов — ничего об этом не знает. Эксперты специализированных институтов развития: АСИ, других структур, проводящие анонимные опросы бизнеса по инвестиционному климату, тоже ничего об этом не слышали.
Странно все это и странно, что гособвинению это не кажется странным. Видимо, кто-то считает, что это не нужно, что не так надо работать. Ну, как говорили римляне, я сделал что мог, кто может — пусть попробует сделать лучше.
Я искренне желаю процветания Вятскому краю, жителям и бизнесу Кировской области. Очень благодарен тем людям, которые прислали мне письма и телеграммы со словами благодарности за работу, со словами поддержки, кто не отвернулся от меня в этой ситуации, в которой я оказался. Спасибо им за это.
Меня очень сильно лично задело, что в прениях прокуратура заявила, что мои действия дискредитируют государственную власть. Марина Георгиевна и Светлана Сергеевна, как умные дамы, — а я действительно считаю их умными дамами — не могут не понимать, что это их действия дискредитируют государственную власть. Но, как они сами сказали, работа у них такая.
Как известно, существуют две конкурирующие теории, объясняющие неприятные и трагические эксцессы, происходящие в жизни: теория заговора и теория хаоса, ее иногда называют "теория бардака". Я не сторонник заговоров, я просто надеюсь, хочу надеяться, что суд разберется в этом хаосе. Сейчас у меня одно желание и одна мечта — быть рядом с людьми, которых я люблю и которые любят меня, быть рядом с женой, заниматься своими сыновьями — а сейчас у меня их четверо, и они в таком возрасте, когда важно лично заниматься воспитанием. Я действительно много им недодал, близким людям, моей семье, и это моя ошибка. Так получилось. Так расставил приоритеты еще в молодом возрасте: сначала работа, потом все остальное. А поскольку работа занимала все время, в графиках и режимах не хватало места для тех, кто в этом нуждался важнее всего. И что бы дальше не произошло, я должен эту ситуацию исправить. Для всего этого нужно здоровье, которое за последнее время сильно поистрепалось. В меня вкололи столько капельниц и уколов, сколько не было за всю прошедшую жизнь. А мне уже 42 года. Я понимаю, что это купирование проблемы, а не полноценное лечение.
Благодарю вас, ваша честь, за то, что при организации судебного процесса вы шли мне навстречу в трудных ситуациях, связанных с моими болячками, иначе последствия могли быть более печальными. Я прошу извинить меня тех, кто ждал сегодня политических заявлений, — я не хочу этого делать. Я хочу одного: чтобы суд разобрался в ситуации и принял справедливое решение. В заключение своей речи прошу уважаемый суд, ваша честь, прошу вынести справедливое решение по моему делу и полностью меня оправдать".