Кирилл Варламов: цифровая экономика без человеческого капитала несостоятельна

Директор Фонда развития интернет-инициатив (ФРИИ) Кирилл Варламов рассказал в интервью ТАСС о том, как новые технологии меняют привычные рынки услуг и традиционные производства, сколько IТ-специалистов не хватает российской экономике, как вырастить стартап и чем робот лучше менеджера по кадрам.

— Цифровая экономика стала очень популярной темой. Ни одно выступление руководителей государства и правительства не обходится без упоминания необходимости развивать новую экономику. Но насколько нам нужно ее развивать в условиях, когда основной доход мы продолжаем получать от сырья и в принципе неплохо себя чувствуем?

— Про цифровую экономику надо понимать одну простую вещь: любое предприятие, чем бы оно ни занималось, даже в таких традиционных отраслях, как железнодорожные перевозки, медицина или сельское хозяйство, если его нет "в цифре" — через десять лет его просто не будет как бизнеса. А про компании из отраслей, больше подверженных цифровизации — банки, логистика, такси, — и говорить нечего. Кто бы мог подумать, что таксопарки поменяют весь свой бизнес за пару лет.

Незаметно революция произошла. Компания Uber, которая делает не очень сложное программное приложение, стоит дороже, чем Ford и GM, вместе взятые. Как так получается? Дело в том, что Uber меняет этот рынок. И в этом смысле мы можем спорить, нужна или нет цифровая экономика, но она уже здесь и меняет нашу жизнь.

Вопрос один: чьи это будут сервисы — российские или нет? Будет это Uber или "Яндекс.Такси", Google или "Яндекс", "ВКонтакте" или Facebook. И чем дальше, тем больше таких вопросов будет возникать. Потому что технологии будут проникать везде. В сельском хозяйстве уже есть датчики, которые измеряют температуру на поле, влажность, удобрения, скорость движения трактора — это все технологии, которые позволяют увеличить урожайность зерновых культур на 20–25%.

И в любом бизнесе появятся платформы, которые будут повышать производительность, предоставляя свои услуги. В итоге 25% вашей прибыли будет зависеть от стороннего IT-решения. В этом контексте ответ на вопрос, относится ли, например, сельское хозяйство или медицина к цифровой экономике, очевиден.

— Но надо ли государству в это вмешиваться? Возьмем самый простой пример — рынок такси. В течение 20 лет московские власти не могли создать цивилизованный рынок перевозок, не помогали ни административные меры, ни рыночные. Но благодаря "Яндекс.Такси" и другим сервисам без влияния со стороны государства рынок полностью самоорганизовался и самоотрегулировался к пользе и таксистов, и потребителей. Здесь не надо было ни президенту, ни мэру "заболевать" цифровой экономикой, все произошло само собой. Что мешает такой опыт масштабировать на всю экономику?

— Ничего не мешает. В теории. Большинство компаний работают по устоявшейся годами бизнес-модели, привыкли работать в определенной экономической парадигме и в некотором смысле стали ее заложниками: им сложно сделать шаг вправо или влево, не говоря уже о том, чтобы шагнуть вперед.

У ФРИИ более 200 партнеров — государственных и частных корпораций, мы с ними постоянно общаемся. И видим, что большинство пока мыслят горизонтом год-два-три, стратегически на перспективу мыслят очень немногие: "Росатом" думает в терминах 2030 года, Сбербанк активно меняется в этом направлении, развиваются "Сибур", МТС, Х5, "Ростелеком". Например, с "Ростелекомом" у нас запущена совместная акселерационная программа, в рамках которой мы начали набор технологических стартапов. В апреле мы проводим мероприятие для поиска инновационных компаний в агроотрасли совместно с "Росагро", Cargill, "Агротерра", Bayer и другими игроками рынка.

Независимо от отрасли ситуация простая. Вам может принадлежать компания — подобно тому, как таксисту может принадлежать автомобиль, на котором он работает. Но львиную долю своей маржи вы рискуете начать отдавать просто за технологии, которые позволяют заниматься вашим основным бизнесом. То есть вы все равно не будете владеть прибылью от этого бизнеса — ее будет забирать сторонняя платформа.

— Но платформа поставляет вам клиентов, генерит потребительский трафик...

— Она вам диктует цену. Она вам определяет, сколько вы заработаете на каждом конкретном клиенте или не заработаете. Объявленная программа цифровизации может для кого-то звучать как страшилка, но сама задача и постановка этой задачи абсолютно оправданны.

— В публичном пространстве эта угроза в тех терминах, что говорите вы, не ощущается. Все поверили, что цифровизация приходит в какие-то понятные вещи типа рынка такси или доставки продуктов через интернет, но не более того.

— Никто не защищен, я вас уверяю. Приведу еще примеры.

Мы вырастили компанию Stafory. Ребята сделали робота, который сам ищет резюме, может их анализировать, может звонить кандидату, разговаривать с кандидатом, дозаполнять резюме, приглашать соискателей на собеседования, отвечать на основные вопросы по будущей вакансии. То есть они создают "умного" робота с тем, чтобы при подборе персонала он смотрел отклонения от идеального кандидата и выбирал наиболее близких к идеалу. И они за год заключили контракты с 200 крупнейшими компаниями в России, которые покупают их услуги по рекрутингу.

Казалось бы, это работа с людьми, ее нельзя роботом заменить. Но если дать 100 резюме человеку и 100 резюме роботу, у второго будет лучше результат. Просто потому, что ему где-то не лень лишний раз позвонить и дозаполнить какую-нибудь информацию о кандидате, которую тот забыл указать. А человек обычно отбрасывает эти резюме как некачественные. Робот одновременно может сделать 10 тыс. звонков для уточнения, а человек — только один. И в итоге у робота оказывается результат лучше, чем у человека. При том, что он стоит на два порядка дешевле.

Мы таких примеров видим все больше. И в банковской сфере, и в сфере юриспруденции. Искусственный интеллект анализирует все данные по делу, автоматически формирует заявления в суд. Более того, предсказывает с вероятностью 86% исход дела в любом арбитражном суде в РФ.

Цифровая экономика не когда-то придет, она уже пришла. Но мало кто хочет это понимать.

— Возможно, никто не хочет слышать еще по одной причине. Кроме того что российская экономика сырьевая, она еще и глубоко социально ориентированная. Для государства стабильность на рынке труда имеет очень высокую ценность. А если мы говорим о технологиях, то это очевидно потерянные рабочие места.

— Я даже знаю, сколько точно потерянных рабочих мест.

У нас в стране примерно 75 млн рабочих мест. В ближайшие десять лет, если ничего не делать, примерно 6,5 млн рабочих мест просто исчезнет. А еще примерно 20–25 млн изменят качественно требования к тому, что будет делать человек. То есть, по сути, мы потеряем 26,5 млн текущих рабочих мест и приобретем 20 млн новых, но с другими требованиями. Нам нужны будут люди с другими компетенциями.

Фундаментально в этом никакой проблемы нет. Мировая цивилизация знала много таких технологических сломов — например, когда все пересели с лошадей на автомобили. Людям, которые выращивали и подковывали лошадей, стало не с чем работать, но появились другие специализации: обслуживание и производство автомобилей, дорожное строительство. Всегда так происходило и будет происходить. Но вопрос лишь в том, где и в каком виде возникнут новые вакансии.

— Но для государства потеря 6,5 млн рабочих мест — это высокая социальная цена.

— Можно и нужно идти в сферу информационных технологий. Мы изучили этот рынок с точки зрения потребности в рабочих местах. По оптимистичному сценарию, сфера IТ нуждается в 189 тыс. человек в год, по пессимистичному — примерно 120 тыс. человек. А на текущий момент на рынок попадают примерно 79 тыс. Получается, что в год дефицит таких специалистов составляет около 100 тыс., или 1,5 млн в горизонте десяти лет. Помимо чисто IТ-специалистов есть еще дизайнеры интерфейсов, маркетологи, продакт-менеджеры, менеджеры проектов. То есть реальная потребность в кадрах в несколько раз больше.

— Какой эффект для экономики может принести такой сдвиг в профессиональной ориентации?

— Есть много разных ракурсов. Например, рост экспортной выручки отрасли. Мы считаем, что экспорт IТ-услуг может к 2028 году вырасти с нынешних $6–7 млрд до $25 млрд. В сельском хозяйстве эффект от внедрения цифровых технологий может составить порядка 300 млрд рублей в год дополнительной прибыли к 2028 году.

— А в целом по экономике какой эффект может быть?

— У нас подготовлена стратегия развития цифрового предпринимательства на ближайшие десять лет, в которой определены конкретные шаги по развитию индустрии. Если ее реализовать, то объем экспорта IТ можно нарастить в четыре раза. Только за счет IТ ВВП может прирастать на 0,3–0,4% в год. Еще около 2% роста ВВП — эффект от влияния новых технологий на традиционные отрасли.

— Что нужно сделать, чтобы этот сценарий был реализован?

— Здесь очень много условий. Первый ключевой фактор — это кадры. Цифровая экономика без человеческого капитала несостоятельна. То есть если у вас не будет этих 2 млн IT-специалистов, не будет ничего.

Второе условие — нужно предпринимателям создать мотивацию работать в России и реализовывать свои бизнес-проекты именно здесь. Предприниматели — конечная точка сборки всех технологий. Технолог, изобретатель, ученый могут что угодно придумать, но полезность дает именно предприниматель. Потому что если его нет — у вас нет бизнеса, у вас не развивается технология, у вас не появляются новые деньги на воплощение и дальнейший рост. Во ФРИИ мы помогаем развить идею в бизнес, но что важно — параллельно открываем новые возможности, меняя законодательство: телемедицина — это пример закона, открывающего целый рынок. У предпринимателя появляется больше поводов работать здесь. Поэтому тот факт, что мы открываем рынки, — это один из пунктов создания такой мотивации.

Не менее важный фактор — изменение долгосрочной стратегии в крупных корпорациях: когда здесь и сейчас начнут решать задачу, как же они будут конкурировать через 12–15 лет. А сегодня у нас компания Samsung патентует в российском праве больше изобретений, чем все российские корпорации, вместе взятые.

Возвращаясь к условию номер один, то есть к кадрам, неотъемлемое условие цифрового будущего — модернизация системы образования. В процессе цифровизации оно играет фундаментальную роль, потому что как институт отвечает за качество человеческого капитала.

— Насколько наше образование готово к этим вызовам?

— Сейчас существует пропасть между тем, как мы работаем с талантами, и тем, как надо работать. У нас начальное образование по мировым рейтингам примерно на 28-м месте, среднее — примерно в шестом десятке, высшее — в девятом десятке. Есть какое-то количество форматов внеклассного образования, но общей вовлеченности, например на школьном уровне, нет. И что хуже — нет единой системы ведения и передачи таланта из начальной школы в среднюю, затем в вуз и далее к работодателю.

— И что с этим делать?

— В целом можно долго жаловаться на то, что не хватает специалистов, но мы пошли другим путем и изучили, почему не хватает, где они "выпадают" и как исправить эту ситуацию. Поэтому мы начали активно работать не только с предпринимателями, но и со школьниками и студентами, повышая их профориентацию, вовлекая в практическую работу и интегрируя детей и подростков в реальную среду.

Наше исследование показало, что в российских школах меньше 6% проектных работ ориентированы на получение практического результата и что лишь 6,2% от общего числа учащихся 5–11-х классов вовлечены в форматы, прививающие прикладные навыки по профессиям.

Мы начали работать с педагогами — через них хотим уже в этом году обучить до 150 тыс. школьников, чтобы они задумались об интернет-предпринимательстве или о профессии в IТ. В частности, в конце прошлого года мы запустили программу "Преобразование", она уже работает в трех областях — в Ярославской, Новгородской и Московской. В течение шести дней лучших преподавателей региона обучают навыкам предпринимательства. Чтобы они на своем опыте поняли, о чем идет речь. И дальше могли обучать школьников тому же самому. Аналогично с вузами: мы разработали и передали университетам курс интернет-предпринимательства — с его помощью студенты 127 вузов получают практические навыки, начинают понимать процессы создания собственных продуктов и в качестве выпускного задания даже их делают.

Параллельно с образовательными программами надо создавать спрос на качественных умных людей со стороны нашей промышленности, прежде всего госкомпаний и госкорпораций как наиболее крупных игроков экономики.

— При этом в стране существует огромное количество институтов развития, включая вас, которые озабочены инновационным развитием.

— Их около 200, мы считали. С учетом региональных корпораций и фондов регионального развития.

— И как этот "зоопарк" институтов развития выполняет свое предназначение?

— Каждый такой институт инноваций должен отвечать за конкретный сегмент экономики. При этом у него должны быть прописаны четкие критерии эффективности, чтобы можно было понятно, какой вклад в развитие и ускорение роста в отрасли этот институт внес.

ФРИИ, например, по факту отвечает за интернет-предпринимательство и развитие IТ. Что значит "отвечает" за отрасль? Это значит, что должны и изменения в законодательстве лоббировать, и правила игры задавать. Например, мы в прошлом году разработали три отраслевых стандарта по интернету вещей, потому что нам это было необходимо для развития наших компаний.

Мы активно участвовали в разработке закона о телемедицине. Подготовили поправки в законодательство о государственно-частном партнерстве, чтобы IT-системы могли быть объектом ГЧП. Сейчас только недвижимость может быть объектом ГЧП и концессий, но мы рассчитываем, что законодательство в этой части изменится.

— Во сколько вы оцениваете вклад ФРИИ в рост IT-индустрии в России?

— Когда мы начинали работать, в стране ежегодно возникало примерно 700 новых стартапов, а сейчас — 4 тыс. Фонд инвестирует примерно 64% всех ранних, предпосевных раундов в стране: в портфеле — более 400 компаний, и есть потенциал, чтобы сделать больше. Примерно 60 проектов ФРИИ — состоявшиеся быстрорастущие компании, которые уже создают продукты, меняющие рынки и претендующие стать цифровой платформой, лидерами и драйверами экономического роста.  

— Ваше отношение к подготовленной в прошлом году программе "Цифровая экономика". Насколько она отвечает тем вызовам, о которых вы говорите?

— Там написано многое из того, что надо сделать. Цели в общем-то заявлены правильные. Но самое интересное будет содержаться в конкретных мероприятиях программы по отраслевым направлениям.

Глава Минкомсвязи Николай Никифоров сказал, что программа потребует на три года более 500 млрд рублей и около 100 млрд рублей бюджетных денег. Цифры пока не до конца понятны: когда мы считали инвестиционную модель отрасли, мы поняли, что информационные технологии и телекомы сами по себе инвестиционно привлекательны. Собственные инвестиции участников могут составлять 450 млрд рублей в год. Этого недостаточно для развития всех направлений, надо добавить миллиардов 200 в год, и тогда программа цифровизации экономики будет выполнена.

Предпринимательство — это механизм реализации программы "Цифровая экономика". Чтобы она состоялась, необходимо растить новых IТ-чемпионов, новых цифровых лидеров.

— Исходя из вашего опыта, как может быть организована такая работа?

— Отрасль IТ в России сейчас состоит из пяти крупных компаний с оборотом более 60 млрд рублей: "Яндекс", "большая тройка" операторов мобильной связи и "Ростелеком". Остальной рынок — небольшие и средние компании, суммарная выручка которых составляет меньше 10% общего объема.  

Важно понимать, что будущие цифровые лидеры — вчерашние стартапы. Google, Amazon, Facebook еще 10–15 лет представляли собой довольно спорную бизнес-концепцию. Чтобы в России появилась своя GAFA, нужно больше и последовательнее инвестировать в молодые проекты на разных стадиях.

При этом нельзя просто раздать условные сотни миллионов рублей каким-то ребятам с, казалось бы, классной идеей — нужно последовательно с ними работать: выдавать деньги поэтапно, на достижение конкретных целей, а уже затем переводить на новый этап инвестирования. Только так компания будет грамотно и быстро расти.

Пока компания не понимает ценности своего продукта для клиента, пока нет первой продажи, пока нет гарантийного письма от потенциальных клиентов, больших денег давать в такие компании нельзя. Можно дать 3–4 млн рублей на проверку гипотезы и разговоры с потенциальными клиентами. А давать сотни миллионов до этого момента — просто вредительство для рынка. Вместо того чтоб выращивать бизнес, такая компания начнет заниматься реализацией фантазий. Первое, что мы заставляем делать в акселераторе ФРИИ, — от галлюцинаций перейти к реальности.

— Если перейти с макроуровня на микроуровень — как вы оцениваете качество тех цифровых предпринимателей, с которыми работаете. Насколько они соответствуют мировым требованиям и стандартам?

— В России довольно хороший уровень технологической экспертизы, есть хорошие разработчики, и мы об этом всегда говорим.

Но уровень предпринимательской экспертизы, знаний маркетинга и продвижения довольно невысок. Это проблема, но она преодолима такими программами акселерации, как наша: мы добавляем именно предпринимательские знания и компетенции в маркетинге.

В целом в России процент людей, которые хотят стать предпринимателями, гораздо ниже, чем в тех же Штатах. Но и с этим можно и нужно работать. Например, мы сделали в 2017 году мероприятие Russian Startups Go Global, на которое пригласили лучших спикеров со всего мира — руководителей акселераторов, руководителей технологических направлений крупнейших международных компаний. И к нам со всей страны приехали полторы тысячи человек. В этом году мы будем делать мероприятие Global Pitch в Кремниевой долине вместе со Сбербанком. Мы вывезем туда примерно 20 стартапов, которые уже готовы выходить на глобальный  рынок.

— Не мешает вашей работе с внешними рынками тот политический контекст, который сложился вокруг России: санкции, русские хакеры, которые виноваты во всех мировых бедах?

— Не особо. Простой пример. Осенью прошлого года, когда американцы приняли очередной санкционный закон против нас, люди в Кремниевой долине сказали нам дословно: "Не слушайте их, мы с вами будем работать". На наши конференции приезжают топ-менеджеры из крупнейших американских компаний, например Microsoft или Google. Какие еще нужны подтверждения? Они готовы работать с нами, и как приезжали три года назад, так и сейчас приезжают.

Но с точки зрения продаж на американском рынке проблемы существуют. У нас есть несколько стартапов, которые начинают развивать свои продажи в США и чувствуют предубеждение к российским сервисам и технологиям.

При этом всем предпринимателям, которые приходят во ФРИИ, мы всегда говорим, что российский рынок нужно рассматривать лишь как один из рынков. Потому что на самом деле рынок для бизнеса — весь глобальный мир.

— А не надо ли нам создать у себя подобие Китая, который построил абсолютно герметичную систему внутреннего интернета, но при этом вырастил собственные технологические компании, которые не уступают американским технологическим гигантам, а по аудитории их даже превосходят?

— Китай, безусловно, не наш путь. Нужны три фактора для повторения китайского пути. Во-первых, огромная собственная платежеспособная аудитория, которой у нас нет. Во-вторых, нужны колоссальные инвестиции в собственные разработки, чтобы они были круче американских. В-третьих, сложный комплекс скоординированных технических мероприятий, которые действительно ограничивают доступ к иностранным продуктам. Все мимо.

— Как ФРИИ в целом оценивает качество регулирования интернета в России?

— Нашему развитию регулирование отрасли не мешает. Прогресс остановить очень сложно. Сейчас для российских IТ-предпринимателей созданы все инструменты поддержки — начиная с самой ранней стадии формирования идеи. Стартовать легко, при этом не обязательно быть программистом. Многие проекты начинают зарабатывать очень приличные деньги. Но самое важное: участвовать в этом может буквально каждый.

Беседовал Максим Филимонов