Летчик Ярошенко: я бы сделал все, чтобы вернуть россиян из американских тюрем на родину

Российский летчик Константин Ярошенко, который был приговорен к 20 годам лишения свободы в связи с обвинениями США в контрабанде наркотиков, месяц назад вернулся домой, в Россию, его обменяли на американца Тревора Рида. Ярошенко пришлось пройти через пытки во время задержания в Либерии, а в тюрьме ему не оказывалась никакая медицинская помощь. Сейчас летчик получает российские документы и приходит в себя в психологическом плане. По его словам, на восстановление здоровья уйдет немало времени. О том, чем планирует заниматься в России, когда поедет в родной Ростов-на-Дону, будет ли поддерживать отношения с Виктором Бутом, — в интервью ТАСС рассказал Константин Ярошенко.   

— Константин, рады вас видеть. Вашего возвращения ждала вся страна. Вы дали много интервью за этот месяц. Скажите, какой вопрос был самый сложный?

— Спасибо за такие приятные слова. Мне очень приятно, что моя землячка берет у меня интервью. Наверное, самый тяжелый был, да и до сих пор им остается, вопрос, касающийся моей матери. Я все еще не могу на него без каких-либо серьезных переживаний отвечать. Это очень сложно. Ее американские власти положили в гроб. То есть, если бы я был дома, она была бы жива. Она билась за меня очень долгие годы, сделала все возможное, чтобы меня вернуть. И для меня это самый болезненный вопрос пока. Очень тяжело на него отвечать. Потому что она меня не дождалась. Не дождалась она, не дождались многие другие мои близкие люди, это и двойняшка моей супруги, мать моей супруги, моя сестра — эти люди, я считаю, были бы живы, если бы со мной американцы такие вещи бы не совершали, они все были бы живы. Ну вот такой для меня самый болезненный вопрос, что касается моей матери и других моих близких.

— Вы вернулись спустя 12 лет домой, в Россию. Как вы себя здесь ощущаете? Есть ли сложности? Какие документы восстановить удалось?

— Больше десяти лет я провел в американских застенках ни за что. И я не ожидал, что именно в этот год, что сейчас совершится этот обмен. Я уже был настроен на то, что, возможно, мне бы пришлось досидеть полный срок — это еще, может быть, восемь лет, может быть, шесть лет. И поэтому, конечно, я себя чувствую очень счастливым, и я очень рад, пока еще не могу насытиться всеми минутами счастья, которые я ощущаю: быть в кругу семьи, со своей супругой, со своей дочерью рядом, со своим народом, мне очень приятно, что я на родине.​​​​​

Да, сейчас я восстанавливаю документы, паспорт вот получил. Я же прилетел, у меня ничего не было, ни документов каких-либо, подтверждающих мою личность.

— То есть изъяли все документы, которые у вас были при себе во время задержания, и даже когда вы собирались на обмен, вам ничего не дали с собой забрать?

— Мне ничего не дали с собой забрать, ни единого документа, потому что мне, когда забирали из тюрьмы, было запрещено что-либо с собой брать, кроме медикаментов, которые мне необходимы постоянно, от давления и тому подобное, мне разрешили взять эти медикаменты. Все остальное было запрещено с собой брать: записи, документы, книжки, телефоны, справочники, фотографии, письма, открытки, то, что мне писала мать, и родня, и простые россияне, которые писали в поддержку. По каким причинам, я до сих пор не знаю.

Сейчас я пытаюсь восстановить какие-то документы, СНИЛС сделал, паспорт, медстраховку. Прошел месяц, надо уже думать, что делать дальше. Я уже не могу быть летчиком.

— Сертификаты, удостоверения планируете восстанавливать?

— Скорее всего, пилотом я уже быть не могу по состоянию здоровья. Американцы по факту сделали из меня инвалида. 12 лет назад я был пилотом гражданской авиации.

— Врачебно-летную комиссию (ВЛК) не пройдете?

— Нет, сейчас даже об этом речи идти не может. Более того, 12 лет — очень большой перерыв. И я как профессиональный летчик понимаю: у меня будет очень долгое и медицинское восстановление. Поэтому летная деятельность и карьера — думаю, вряд ли.

Сейчас настрой такой, [что] все мои знания, умения, может быть, как-то пригодятся в российской общественной жизни, [чтобы] показать, какие американцы по факту. Знаю немного американские законы, как американские власти нарушают фундаментальные законы, конвенции, пакты, акты. Очень много нарушают, грубо, умышленно. Я бы очень хотел попытаться привлечь к ответственности или хотя бы просто показать мировому сообществу все факты нарушения американскими властями фундаментальных международных законов. Конечно, можно еще говорить и о нарушении их законов, и о нарушении российских законов, но хотя бы показать, как американцы нарушают многие международные договоренности умышленно. Поэтому сейчас я смотрю в этом направлении. Да, конечно, в небо тянет полетать.

— Авиакомпанию восстанавливать не будете?

— В связи с этими санкциями я так понимаю, что сейчас и летчиков очень много осталось без работы. Тем более сейчас летают на современных самолетах, а я летал еще на советской технике — Ан-25, Ан-24, Ан-12. Современные самолеты уже в кнопочках какие-то. Можно, но я не знаю, какая компания будет заинтересована во мне.

— Больше к общественной деятельности тянетесь?

— Да, больше к общественной деятельности, скорее всего. Потому что 12 лет я провел эту борьбу с американскими властями, я более плотно был занят изучением законов, собиранием фундаментальной базы и доказательств нарушений американцев. Там у них пропагандистско-лживая машина, потому что американские СМИ (в основе СNN, Fox News, CNBC, ABC) манипулируют, лгут откровенно в отношении РФ. Очень сильная русофобия.

— Вы говорили, что дело сфабриковано в отношении вас. И все же какая была глобальная цель США в вашем деле? Это дискредитация России? Как вы считаете? Какие еще страны могли быть в этом замешаны? Это же все в Киеве началось?

— Эта история очень долгая, я до сих пор свожу все концы с концами, потому что очень много замешано больших людей, компаний. В 2009 году, был июнь месяц, я долгое время находился в Конакри, это Гвинея. На меня выходит некий господин Пэдди Маккей. Это гражданин Великобритании, до сих пор есть ордер о его аресте, один из директоров компании Executive Outcomes — компания до 2001 находилась в Йоханнесбурге, это наемники. Потом эта компания после своих преступных деяний на Африканском континенте — это резня в Сьерра-Леоне, Анголе и тому подобное — меняет название на Black Water, Grey Goose под управлением ЦРУ. Сейчас она снова меняет название, возможно, эти наемники на Украине тоже идут воевать.

Более того, в моем деле фигурирует сын [бывшего] президента Либерии (Эллен Джонсон-Серлиф — прим. ТАСС) Серлиф, она сама американка, он директором службы безопасности Либерии был на тот момент, но тоже гражданин США. Высшее руководство страны Либерии тоже замешано в деле по моей подставе и по фабрикации, в дальнейшем — фальсификации дела. Цели — дискредитация российского руководства.

Все эти несуществующие наркотики, которыми меня американские власти облили грязью с ног до головы и оболгали, меня до сих пор раздирает от этой лжи.

Потом мы встретились с этим господином Маккеем в Киеве. Это было в 2009-м, а потом в 2010 году в отеле "Интерконтиненталь". Позвонил мне, говорит: "Ты не желаешь купить самолет Ан-12?", я говорю: "Да, конечно". У меня как раз была работа на нем — перевозить охлажденные морепродукты с Кабо-Верде, с Дакара на юг Испании, Франции. Поэтому да, мне нужен был такой самолет. Никаких наркотиков несуществующих, слова "кокаин", "героин" не звучали. Это выдумки, фантазии агентов. Все дело специально планировалось. Даже подчеркну, все эти агенты, основные супервайзеры, которые фабриковали дело в отношении Виктора Бута, те же самые лица фабриковали дело в отношении меня. Только там звучало оружие несуществующее, а в отношении меня звучала несуществующая дипломатическая почта (имелось в виду, что это наркотики).

— Как вы думаете, почему обмен произошел именно сейчас, когда между нашими странами непростая ситуация? Вы говорили, что не знали о подготовке. Только ваша супруга Виктория вам позвонила и сказала: "Собирай вещи".

— Я столько пытался узнать какие-то вещи, но они до сих пор остаются в секрете. Вчера прилетел ко мне мой адвокат американский Алексей Тарасов.

— А он знал, кстати?

— Какие-то догадки у него были свои, возможно, но до сих пор неизвестно, как и что. Я не знаю эту информацию. Для меня это было большим сюрпризом, в который я не мог поверить. В том году в июне месяце, когда наш президент [Владимир Путин] каналу CNBC давал перед встречей с [Джо] Байденом интервью американскому журналисту и сказал обо мне, у меня появилась надежда, что сейчас все будет хорошо. Но к концу года ситуация кардинально поменялась, отношение [в тюрьме]. Вся моя вера, что я, может, скоро вернусь, сошла на нет. И после конца февраля [этого года] думал, что все, придется досиживать весь срок. Отношение со стороны администрации [тюрьмы], простых американцев — без каких-либо физических действий, но ухудшилось.

— Обычные американцы в тюрьме тоже к вам как-то пренебрежительно относились?

— Сейчас там дичайшая русофобия. Даже в Нью-Йорке у кафе "Русский самовар" меняют название. Держат ресторан армяне, украинцы. Сейчас все американские каналы, СМИ промывают мозги американскому населению, они не знают, что происходит. Основная масса американцев необразованная.

— У вас же есть хороший друг, испанец, с которым познакомились в тюрьме. Вы с ним поддерживаете отношения?

— Каждый день. Он [Дэвид Мендоза] мне уже почти как брат.

— Он, получается, тоже уже вышел из тюрьмы?

— Да, он освободился. Он очень грамотный, он баск (один из народов Европы — прим. ТАСС). Родился в Америке. Он выиграл Верховный суд Испании. Он помогал всем заключенным, помогал остановить экстрадицию Ассанжа. Он мне помог с делом, когда я английский язык еще не знал, когда нужна рутинная работа, он вычитывал, делал заметки и моему адвокату помог.

— Вы сидели в одной камере?

—  Нет, мы были вместе в тюрьме Форт-Дикс (Нью-Джерси — прим. ТАСС), сидели в разных юнитах. Его тоже осудили ни за что, в Америке такое правосудие — судят не за действия, а за какие-то даже намерения. Меня судили за что по факту? За понимание, не за участие в чем-то и не за согласие участвовать в чем-то, а за понимание, это вот дословно.

— С Виктором Бутом планируете ли поддерживать отношения, с его семьей?

— Про Виктора — первая встреча с этим агентом Маккеем, я вхожу к нему в комнату, мне задает вопрос: "Константин, а ты знаешь Виктора?" Я говорю: "Какого?" Он: "Ну Виктора Бута". Говорю: "Да, ес. Я знаю". Но опять-таки, как знать? Знать лично или знать со средств массовой информации — совершенно разные вещи. Этого человека я знал только со СМИ, когда против него в 2008 году начали фабриковать дело, арестовали в Таиланде. Не более того. Я с ним пару раз так быстро пересекался в 2010 году, переводили нас, [поздоровались] "привет, привет, как дела?", потому что я человека не знал, связи с ним не поддерживал. Может, какие-то связи жены поддерживали, были какие-то коммуникации. Я в одной сижу тюрьме, он в другой. У нас был раньше общий адвокат, меня вел Алексей Тарасов, он тоже его дело вел, а потом они в том году взяли другого адвоката.

По Виктору я знаю, читал его дело в системе — то же самое дело, только у меня наркотики, а у него оружие, под копирку. Поэтому человек тоже сидит ни за что. Насколько я понимаю, он полетел в Таиланд, его выманили, как и меня в Либерию. Хотя я понимаю, он прилетел для переговоров по самолету, насколько я знаю. Его похитили, лживо осудили.

Я бы, конечно, тоже хотел, чтобы он вернулся к своей семье, к своей дочери, супруге, матери. Я бы очень хотел. И какая бы нужна была от меня помощь, я бы сделал все, чтоб помочь его с этого ада выдернуть. Потому что американские тюрьмы — худшее, что есть. Я смотрел передачу про самые суровые тюрьмы, показывают самые суровые российские тюрьмы, но это на уровень лучше, чем я находился в Данбери.

Как это возможно, что на тюрьму в 1 100 человек всего лишь один доктор, и то гинеколог. Понимаете, это абсурд! И то, [чтобы] к нему попасть — к гинекологу в мужской тюрьме, — нужно ждать три месяца. Абсурд. Условия содержания, питания, медицинское обслуживание — на нуле. Я благодарен нашему посольству, особенно Антонову Анатолию Ивановичу, Надежде Шумовой, многим другим. Они писали сотни, может, тысячи документов, что [у меня] серьезные проблемы со здоровьем. Но все эти вещи тупо игнорируются. А у нас [в российской тюрьме] можно в любой момент пойти в санчасть, там же так нельзя. Ты напишешь бумажечку и будешь ждать месяц, два, три, если тебя в лучшем случае примут, и то медбрат. Знаю, что там сейчас очень тяжело и с питанием, и с условиями содержания, там все построено на деньгах. Ни передачи, ни медикаменты — все запрещено. Выживай, как хочешь.

Нужно наших всех поддерживать россиян, которые находятся в американских тюрьмах, тем более в настоящее время, когда отношения хуже некуда между РФ и США. Я бы сейчас сделал все, чтобы вернуть наших граждан на родину. В особенности Виктора, Романа Селезнева и других граждан, которые там находятся [в американских тюрьмах]. Как это все будет выглядеть, чем я могу помочь — я сейчас пытаюсь пока сделать все, что могу. Хоть и прошел очень маленький период — месяц, но я уже знаю, что бы хотел делать. Это одно из направлений. Плюс Дэвид Мендоза, который мне очень сильно помогал, у него сейчас много [связей в] западных СМИ, и я пытаюсь через западные СМИ донести до мира, чем по факту являются власти США.

— А обращаются к вам западные СМИ?

— Вчера я дал [интервью] ABC. Не хотел давать, потому что они могут все перевернуть с ног на голову.

— По состоянию здоровья: как вы себя сейчас чувствуете, что удалось сделать, какие планы?

— Психологически уже более или менее пришел в себя, а физически — пока еще все остается [как есть]. Пока не знаю, куда идти и к кому обращаться. Пока еще ничего не сделал.

— Вы в Ростов-на-Дону когда планируете поехать?

— Может быть, в следующем месяце. Пока не знаю. Сейчас пока пытаюсь сделать все документы. Пошел [в стоматологию] по зубам, зубов нет. Я пока не могу питаться нормально [из-за проблем с зубами]. Сейчас такие цены, очень дорого. А я только приехал, такие вещи не могу потянуть сам.

Первое, что я сделаю в Ростове, — схожу на могилу матери.

Беседовала Гулия Леваненкова