Экономика в России претерпевает серьезную структурную трансформацию: в одних секторах ожидаются потери, в других — открытие новых возможностей. Но чего точно эксперты не ожидают в экономике, так это возвращения к лихим девяностым или нулевым годам.
Такая же глубокая трансформация ждет и банковскую систему РФ, но рядовые потребители вряд ли ощутят ее последствия. О том, как будет происходить "перестройка", в интервью ТАСС в преддверии ПМЭФ-2022 рассказал глава Аналитического кредитного рейтингового агентства (АКРА) Михаил Сухов.
— Сейчас все говорят о том, что российская экономика входит в период структурной трансформации. Как это будет выглядеть?
— Я считаю, что трансформация будет иметь несколько компонентов. Совершенно очевидно падение реального ВВП в этом году. Если несколько месяцев назад мы говорили, что спад будет 10%, сейчас наша гипотеза — порядка 8%. Но даже такой спад по сравнению с уровнем прошлого года — это достаточно много. Затем неизбежен определенный подъем, но в процессе этого подъема я думаю, что, по оптимистическому сценарию, мы к уровням 2021 года в реальном ВВП придем не ранее чем через пять лет.
Я думаю, что порядка трети того, что мы производим в стране, за это время изменится в качественном смысле. Это как раз другая составная часть структурной трансформации экономики. Поясню на примере импорта, когда у нас одни торговые марки уйдут, а другие придут. Возможно, новые товары будут дешевле, но в мире ничего бесплатного не бывает, и, скорее всего, более дешевый бренд будет эксплуатироваться непропорционально меньше, чем прежний, более дорогой. Поэтому трансформация — это изменение не только цены, но и, возвращаясь к прежней терминологии, потребительной стоимости того, что страна производит и потребляет.
Где-то мы будем терять, возможно, что-то появится новое, но чего точно не будет в экономике, так это лихих девяностых или нулевых.
Дороги, что построили за это время, жилье, управленческие технологии, средства связи и коммуникации — все это никуда не денется из жизни страны
То же самое можно сказать про культуру бизнеса — малиновых пиджаков уже нет и не будет. Все это уже сложно перестроить в связи с наложенными ограничениями или еще чем-то.
— То есть, по сути, бояться нам нечего, а все "пустоты" будут заполнены?
— Пугаться не нужно, но и не стоит питать каких-то избыточных иллюзий, что все будет легко и хорошо и через какое-то время мы весь импорт заместим или произведем те же товары сами. В импортозамещении крайне важна экономия на масштабах. Если в трех точках мира что-то эффективно производится, не всегда это может производиться в четвертой точке. Погоня за неэффективным импортозамещением приводит к бесполезной потере ресурсов.
Не надо бросаться словами "Почему наша власть за восемь лет все быстро не заместила?" — не для всего этого есть возможность. Все равно даже такая большая страна, как Россия, должна жить в определенном разделении международного труда, и от этого никуда не уйдешь. Возможно, без государственной поддержки часть потребления не восстановится, но, скорее всего, выпадающий состав не будет критичен для привычного образа жизни, здоровья и безопасности.
— Эксперты отмечают, что пока наша экономика живет на запасах, а что произойдет, когда они иссякнут?
— Не все эксперты делают на этом акцент. Оптимист говорит о структурной перестройке, а пессимист — о конечности запасов. По продовольствию, по всему, что связано с энергоемкими производствами, вероятно, замещение запасов не будет существенно заметно. А по каким-то другим позициям, например легкой промышленности, электронике, — более различимо. При жестких рестрикциях стоимость "запрещенных" товаров в моменте зависит от эффективности "вторичных" санкций на компании, которые толерантны к санкциям "первичным". Нужно иметь в виду, что часто искать "уклонистов" контролерам за применением санкций дороже, чем не обращать на них внимание. Поэтому в современном мире воздвигнуть непреодолимую преграду товару или услуге сложно.
С одной стороны, высокая стоимость будет фактором, ограничивающим потребление, с другой стороны — стимулом внутренних инвестиций в импортозамещение.
— Если все-таки нефтяное эмбарго будет реализовано, что это сулит российской экономике?
— Нефтяное эмбарго еще никто не вводил как таковое. Да и структура этой отрасли такова, что даже те страны, в отношении которых оно формально вводилось, например Иран, достаточно долгие годы экспортировали определенные объемы, и ничего никто с этим поделать не мог. Все понимают, что полный уход России с этого рынка может повлечь за собой новые ценовые шоки. Нефть — это не та история, когда ты открыл вентиль и что-то быстро полилось. Даже в тех же ОАЭ нужно осваивать новые месторождения, делать новые инвестиции, и не факт, что они будут готовы делать это быстро. Если цены растут, может быть, и не стоит делать инвестиции, а можно просто продавать нефть дороже. Поэтому все потенциальные ограничения, связанные с покупками сырья, в определенной степени приведут к перестройке страновой географии экспорта, что-то будет компенсировано ценами.
Однозначно говорить сейчас про величину выигрыша или потерь российских компаний я бы не стал. Я не вижу условий, при которых в 2022 году выручка от экспорта нефти в долларовом исчислении может снизиться более чем на 10% при всех, даже жестких для России, сценариях. Но с точки зрения бизнеса нужно иметь в виду, что все российские нефтегазовые компании сильно зависят от бюджетных условий и достаточно долго бюджет может регулировать финансовое состояние этих компаний. Рано или поздно это окажет инфляционное воздействие, но на несколько лет, я думаю, этого ресурса хватит.
— С нефтяным сектором все понятно, а что будет с российской банковской системой, где сейчас серьезные изменения происходят?
— Банковскую систему, я думаю, ожидает трансформация не менее глубокая, чем все остальные отрасли экономики. В отличие от многих других отраслей рядовой потребитель, возможно, будет это замечать меньше, так как у нас достаточно продвинутые банковские технологии, особенно розничные. Они во многом даже опережают крупные западные банки.
Что касается внутренней жизни банков, то любое падение ВВП приводит к определенному ухудшению кредитного качества ряда заемщиков, даже если в итоге им окажут господдержку. С этой точки зрения встает тема дополнительной капитализации сектора, и она уже, по сути, началась. Государство в этом году отказывается от 800 млрд рублей дивидендов, по сути, вкладывая капитал в те банки, которые их не платят.
Одновременно я вижу попытку государства сэкономить, закрыв публичную отчетность банков. Деньги любят тишину, и нужно дать время заемщикам банков перенастроить свою деятельность с тем, чтобы или избежать потерь, или их сократить, растянув во времени. Не думаю, что стоит этого серьезно бояться. Лучше довериться государству как собственнику крупных банков и банковскому надзору, они с этим разберутся.
— Можно говорить и о том, что у банков появились какие-то возможности в текущих условиях?
— Как говорят, нет худа без добра. Возможности финансового рынка как конкурента уменьшатся потому, что иностранных инвесторов сейчас меньше, да и у внутренних инвесторов поменьше свободных денег. Мы оцениваем падение новых размещений на рынке облигаций в этом году по сравнению с 2021 годом примерно в 2,5 раза. Многие эмитенты не делают новых размещений, потому что приходят в банки за кредитами. С моей точки зрения, потенциал рефинансирования кредитами банков погашаемых на рынке облигаций — не менее 750 млрд рублей за год.
Для нас как для рейтингового агентства это не лучший момент, потому что выручки за счет эмиссий станет меньше. Но тут ничего не поделать. Но если Банк России повернется в сторону национальных производителей рейтингов при применении базельских стандартов в банковском регулировании, то банки получат возможность более эффективно управлять достаточностью капитала банка без избыточного риска и затрат, спрос на рейтинги вырастет со стороны наиболее надежных компаний.
— А что касается консолидации банковского сектора, которая, возможно, уже началась?
— Основной потенциал консолидации лежит в государственном секторе.
Если государство возьмет линию на то, чтобы у нас было 3-4, максимум 5 универсальных крупных банков под контролем государства, то в конечном итоге выиграет и потребитель, и государство
Возможно, рядом будет какое-то количество специализированных банков, но их не должно быть бесконечное количество десятков.
— Это актуально на каком-то временном отрезке, такое огосударствление сектора?
— Это актуально всегда, просто заметно на этом периоде времени. Банки могут приносить хорошие доходы в какой-то период времени, но если проводить консолидацию даже в спокойное время, они будут приносить еще больше доходов. Продать участие в банках через какое-то время можно будет, если рентабельность капитала будет превышать текущие показатели лучших банков из-за повышенных оценок инвесторами страновых рисков. Поэтому консолидация — необходимое условие дальнейшей "предпродажной" подготовки.
— А как вам идея создания банковских объединений, предложенная ЦБ, где небольшим банкам будет дана возможность присоединяться к крупным без выкупа долей?
— Основную сложность я вижу здесь в том, что клиентская база крупных банков относительно однородная ("физики", ипотечные заемщики или несколько десятков крупных компаний). Чем от них отличаются банки средние и ниже? К ним идут заемщики, которые не попали в крупные банки. Эти клиенты уже менее похожи между собой. Соответственно, когда крупный банк, который не взял такого клиента на обслуживание, смотрит за другим банком, который этого клиента взял, взгляд у него не столь оптимистичный, как у руководителя небольшого банка или у его владельца. Тогда стоимость подобных активов он уже видит по-другому. У крупных и небольших банков разные стандарты бизнеса. Как это все совместить? Не знаю. Если владельцы готовы будут в ноль отдавать свои банки, возможно. Но под взглядом покупателя стоимость падает до отрицательных величин, и взаимопонимание найти непросто. Потенциал приобретений крупными банками меньших по величине ограничивается рамками первой сотни по величине активов, да и то не все из них, в принципе, продаваемы.
— ЦБ также заявлял о том, что прорабатывает нестандартные схемы докапитализации банков, но не назвал их.
— Недавно СМИ писали о том, что Минэкономразвития РФ подготовило законопроект, благодаря которому российские подсанкционные банки смогут очистить свои балансы и рассчитываться с кредиторами из недружественных стран замороженными активами. По сути, это нестандартный способ поддержки капитала банков. Причем достаточно серьезный. Он, конечно, имеет свои ограничения и "связанные моменты". Конечно, вернуться в международный бизнес после всей истории банку и его владельцам, не договорившимся с кредиторами, будет не просто. Если у владельца банка есть международные активы, они тоже окажутся под рисками. Но это уже решения, определенных банков, которые захотят воспользоваться этим механизмом.
Стандартные пути вложения средств государства в капитал также не очевидны, потому что любая поддержка капитала банка — это бюджетный расход. На любой триллион средств, не вложенных в капиталы банков, у бюджета есть альтернатива, очередь большая. С точки зрения государственных интересов банкам нужно искать наиболее экономные пути докапитализации. Я не исключаю, что для целей оживления ликвидности проблемных активов с долгими сроками восстановления кредитного качества могут использоваться возможности секьюритизации с дальнейшим выводом инструментов под рефинансирование Банка России.
— Глава ВТБ Костин предложил вместо "Базеля" создать систему национального банковского регулирования под брендом "Воронеж-1". Как вы считаете, нужно ли нам сейчас отказываться от базельских стандартов?
— Банк России всегда шел в русле всех требований Базельского комитета, в том числе чтобы поддерживать международный инвестиционный рейтинг Российской Федерации. Сейчас темы инвестиционного рейтинга нет, но в полном объеме отказываться от Базеля не имеет очевидного смысла. Базовые базельские стандарты — это лучший профессиональный опыт. Надбавки к капиталу, которые после реализации "Базеля-3" в 2013 году в России критиковали некоторые банкиры, сейчас сыграли свою роль экономии средств для защиты кредиторов. Выявление потерь многих банков, по предварительным оценкам, ограничится сформированными буферами. В группе системно значимых банков, по нашим оценкам, нет кандидатов на докапитализацию за счет внешних источников при обесценении кредитных портфелей не более чем на 5%. Даже при обесценении кредитных портфелей до 10% запрос на капитал для соблюдения минимальных уровней не очевиден. Поэтому есть некоторая вероятность, что при адресной поддержке заемщиков, по крайней мере крупнейших банков, внешняя поддержка капитала банков для целей компенсации потерь не потребуется. При условии невыплаты ими дивидендов по итогам 2022 года. Поэтому базельские буфера капитала выполнили роль не якоря развития бизнеса, а спасательного круга в трудные времена.
Другой вопрос в том, нужно ли в долгосрочной перспективе воспроизводить требование к банкам накапливать эти буферы. Сейчас и международные рейтинговые агентства, и иностранные инвесторы таким стимулом не являются. И Центральный банк, по-моему, не закрывает сейчас этот вопрос. Тем более Россия в полном объеме не реализовала все требования Базельского комитета. Например, так и не введен крайне чувствительный для небольших банковских систем норматив концентрации кредитных рисков без учета льгот для наиболее надежных заемщиков в России.
Воронеж и Базель роднит то, что они города не столичные, можно для начала предложить их сделать побратимами
Тем более что Швейцария — страна нейтральная. Тогда и общий язык регулятору с банкирами найти будет легче.
— Вы говорили, что финансовым посредникам сложнее придется жить. Как будет развиваться бизнес рейтинговых агентств в России в текущих условиях?
— Проще не будет никому. Но мы, кстати, не наблюдаем сейчас сокращения спроса на рейтинговые услуги. С начала года портфель АКРА вырос более чем на два десятка новых имен. Мы прогнозируем сокращение эмиссий, впрочем, выручка с этого сегмента не является доминирующей в наших доходах. Поэтому с финансовой точки зрения вряд ли "рейтинговый пирог", который сейчас составляет около 1,2 млрд рублей выручки в год на все агентства, сильно изменится в 2022 году. Новые клиенты частично компенсируют падение доходов от рейтингов эмиссий. Революции возможны, если изменятся условия регулирования с точки зрения допуска агентств к регулированию.
— Вы ожидаете, что поменяется что-то сильно?
— Не вижу объективных условий для подобного рода изменений. Пока по существенным параметрам ничего не меняется.
— А как на вас повлиял и повлияет уход с российского рынка международных рейтинговых агентств?
— У нас несколько разные ниши. Основными потребителями информации "Большой тройки" были иностранные инвесторы. После переформатирования российского рейтингового рынка в 2015 году "Большая тройка" не давала рейтинги по национальной шкале, в отличие от нас. Поэтому да, они так ушли, не попрощавшись, объявив стране полудефолт. Только 44 более чем из 250 компаний, имевших международные рейтинги, не имели в дополнение российских, поэтому рост рынка национальных агентств за счет этого фактора носит ограниченный характер.
Другое дело, что международные агентства работали по процедурам, которые сложно было оспорить с точки зрения независимости рейтинга от финансового результата рейтингового агентства. Поэтому рейтинги "Большой тройки" с оговоркой на различие методологий можно было сравнить с продуктом национальных производителей по кругу из около 200 компаний и банков, которые имели национальные и международные рейтинги. Сейчас такого "бенчмарк" нет. Поэтому в российских условиях уход "Большой тройки" актуализирует необходимость укрепления регулирования и надзора за национальным кредитными рейтинговыми агентствами.
Другая возможность для нас — рейтинг по международной шкале как продукт. АКРА производит этот продукт, у нас есть клиенты и опыт. В случаях, где регулирование Банка России использует до сих пор рейтинги "Большой тройки", я надеюсь, АКРА получит возможность работать на равных. Мы не ставим вопрос об импортозамещении в нашей отрасли, но о равных условиях — да.
— А как вы смотрите на дружественные страны и на экспансию в этом направлении?
— У нас есть портфель рейтингов в Казахстане, Белоруссии, Узбекистане, возможно, еще другие страны в ближайшее время появятся. Присутствие в странах с развитым финансовым рынком, Казахстане, мы считаем для себя важным. АКРА — единственное национальное рейтинговое агентство на всем постсоветском пространстве, имеющее международную и суверенную методологию. Маленькое рейтинговое агентство либо экономически неэффективно, либо это структура, которая не может давать независимые качественные оценки. В России свыше 750 компаний и банков имеют те или иные кредитные рейтинги. В соседних странах спрос гораздо меньше. Не то чтобы страны отсталые и у них нет своих рейтинговых агентств, нет, просто это достаточно дорогая история по внутренним издержкам на персонал и работу с данными. Соответственно, мы можем делать на рынке ближайших соседей те же самые действия, которые делают международные рейтинговые агентства, в сфере кредитных рейтингов, ESG-оценок, верификаций и т.д. только существенно дешевле. Мы над всем этим работаем, быстро ничего не получается.
— Вернемся к макроэкономическим показателям. Какой у вас прогноз по курсу рубля?
— В прошлом году я говорил о том, что курс доллара 100 рублей не будет. И я подтверждаю эту гипотезу, по крайней мере до следующего ПМЭФ. Трехзначные цифры, конечно, запоминаются, но я не ожидаю трехзначные цифры в этом году. В России сейчас валютный курс формируется во многом за счет заниженного импорта. Эта величина не учитывает тех будущих импортных поставок, которые будут делаться под замещение технологий, товаров. Соответственно, импорт к концу года, я думаю, изменится по объемам. Поэтому спрос на иностранную валюту, возможно, с этой стороны увеличится. Мы ожидаем, что тенденция на укрепление изменится уже летом, но это будет не трехзначное значение.
По нашим прогнозам, среднегодовое значение курса будет на уровне 75 рублей за доллар. Сейчас актуальны гипотезы не потолка курса рубля, а его нижней границы. Я не уверен, что доллар упадет ниже 50 рублей, да и в диапазоне 60–50 рублей его пребывание долго не продлится.
Стоит отметить, что свободной конвертируемости рубля у нас пока нет, так как введен валютный контроль. Поэтому курс формируется не со стороны рыночного спроса и предложения, а со стороны спроса и предложения, отрихтованного по линии валютного контроля
На самом деле эта ситуация не столь необычная. Если посмотреть на международную историю, то к свободной конвертируемости и плаванию валютного курса европейские страны пришли после Второй мировой войны только в начале 70-х, отказавшись в полном объеме от тех или иных ограничений или систематических интервенций. То, что было после войны в Западной Европе, не сравнить с тем, что у нас есть сейчас, по охвату и инструментам — их состав был гораздо шире.
Под влиянием геополитических факторов изменился трансмиссионный механизм влияния процентных ставок на инфляцию. Девальвационная сила снижения процентной ставки и раньше не была решающей, а сейчас сила этого фактора вообще ушла в тень. Я думаю, что в этом кроется определенный потенциал для снижения ключевой ставки, что сейчас и делает Центральный банк. После снижения ключевой ставки 10 июня я не ожидаю более одного пересмотра до конца лета.
Вместе с тем снижение ставки вносит сейчас гораздо меньший вклад в восстановление кредитования. Банки опасаются кредитных рисков и незавершенности механизмов государственной поддержки отраслей и предприятий. Поэтому ситуацию с кредитованием развяжут денежные инъекции государства, прямые и косвенные субсидии, инвестиционные программы и т.д. Тогда банкам будет более понятно, кого кредитовать, а пониженные ставки дадут прирост кредитного портфеля, который в полной мере будет заметен в четвертом квартале 2022 года.
— Минэкономразвития заявляло о риске дефляционной спирали на фоне снижения спроса, видите ли вы такие риски?
— У нас таких опасений нет, дефляция не входит в периметр тех явлений, которые мы видим сейчас. Пока мы ожидаем по итогам года инфляцию около 18%. Вполне возможно, что будет лучше, чем 18%, сейчас прогнозы не только быстро формулируются, но и часто корректируются. Мы снизили свои ожидания с тех, которые были несколько месяцев назад, но временные корректировки цен на фоне их роста не вписываются в традиционный термин "дефляция", который сравнивает год к году. Мы ожидаем трансформацию профицита федерального бюджета в 2021 году в дефицит более 2% ВВП, что означает несколько триллионов дополнительных расходов бюджета. В таких условиях о дефляции говорить сложно.
— Ну и в конце беседы не могу не спросить, остались ли еще "черные лебеди", которые не прилетали на наш рынок за последние 30 лет?
— Легко рассуждать о каких-то вещах, в которых, во-первых, ты не участвуешь, а во-вторых, не можешь ни подтвердить, ни опровергнуть. Остается только прилет инопланетян на Землю спрогнозировать. Возможно, они с собой perpetuum mobile (вечный двигатель) привезут, чем спасут Вселенную от энергетического кризиса и экологической катастрофы.