Заместитель директора Национального исследовательского центра эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф. Гамалеи Минздрава России Денис Логунов в интервью ТАСС рассказал, как создание вакцины от лихорадки Эбола повлияло на разработку вакцины от коронавируса, как ученые готовятся к появлению новых инфекций, а также о перспективах борьбы с ВИЧ.
— Денис Юрьевич, расскажите о вакцинах Центра им. Гамалеи против лихорадки Эбола. Используются ли они сейчас в Африке?
— В Африке вакцина от Эболы "ГамЭвак-Комби" применялась в рамках клинических исследований, которые проводились в Гвинее совместно с Военно-медицинской академией им. С.М. Кирова. Есть еще вакцина "ФилоПан", но ее разработка завершилась на первой фазе клинических исследований. Это четырехвалентная вакцина, клинические исследования которой проводились только на территории Российской Федерации. Контингент испытуемых был ограниченным — по-моему, 50 человек. На основании вакцинации была определена иммуногенность вакцинного препарата в отношении каждого из входящих туда штаммов — трех видов лихорадки Эбола и лихорадки Марбург. Если появится запрос на применение этой вакцины в Африке, естественно, наши производственные мощности могут быть подключены для решения этого вопроса.
— Некоторые вакцины, например от гриппа, необходимо периодически обновлять под новые циркулирующие штаммы. Видите необходимость в такой модификации вакцины от Эболы?
— Не видим, потому что лихорадка Эбола — это не грипп и не ковид. Природно-очаговые вирусы не мутируют так быстро, как вирусы, уже являющиеся устойчивыми антропонозами (инфекционными заболеваниями, возбудители которых могут паразитировать только в человеческом организме — прим. ТАСС).
— Помог ли опыт работы с вакциной от Эболы при создании вакцины от коронавируса "Спутник"?
— Когда мы работали с лихорадкой Эбола, мы поняли, что укола одним вектором будет недостаточно, чтобы сформировать мощный иммунитет. Поэтому в разработке вакцины мы перешли на схему прайм-буст, когда обеспечивается двухвекторная иммунизация: вектором на основе вируса везикулярного стоматита и аденовирусным вектором. Потом ту же историю мы апробировали при разработке вакцины против MERS — ближневосточного респираторного синдрома, а после и против SARS-CoV-2.
Не будь Эболы, мы бы не пришли к концепции гетерологичной прайм-буст-иммунизации. То есть без вакцины от Эболы мы бы не пришли к двухкомпонентному "Спутнику V".
— Широко ли "Спутник V" используется в мире?
— Несколько стран регистрировали и использовали наши вакцинные препараты. В частности, я знаю об опыте применения в Гвинее. Вообще в мире 71 страна одобрила использование "Спутника". Вакцина довольно хорошо применялась и применяется. В некоторых странах были прения по поводу применения полного двухкомпонентного "Спутника V" или половинного "Спутника Лайт". Других критических вопросов в отношении "Спутника" не возникало.
— Как сейчас Центр им. Гамалеи сотрудничает по вопросам здравоохранения со странами Африки?
— Сейчас мы не ведем прямую работу с Гвинеей или с какой-либо из стран Африки, но мы понимаем, что этот континент может являться потребителем целого ряда вакцин против некоторых возбудителей, в частности лихорадки Ласса и лихорадки Марбург. Мы уже реализовали одно госзадание: у нас разработана панфиловирусная вакцина, которая прошла первую фазу клинических исследований против всех патогенных филовирусов человека — и Марбурга, и вариантов вируса Эбола. Кроме того, сейчас мы проводим первую фазу клинических исследований вакцины от лихорадки Ласса ("ГамЛассаВак") — это тоже эндемичный (свойственный определенной географической местности — прим. ТАСС) для Африки возбудитель.
Соответственно, у нас есть целый пул проектов и линейка продуктов, которые потенциально могут быть использованы как на территории африканских стран, так и в Российской Федерации в случае завоза инфекций. Кроме того, сейчас мы делаем вакцину против лихорадки Западного Нила, которая тоже может быть завозной инфекцией. Мы всегда ориентируемся на взаимодействие и возможное применение наших препаратов не только в России, но и в странах Африки.
— Заинтересованы ли страны Африки сейчас в этих вакцинных препаратах?
— Мы работаем по факту обращения. У центра есть протокол общения с зарубежными территориями и международный отдел Минздрава России. Соответственно, если возникает какая-то потребность, как было с лихорадкой Эбола, мы реагируем.
Сейчас мы идем по пути создания так называемых консервов — основ для будущих вакцин. Есть особо опасные патогены, которые могут создавать угрозу и в Африке, и в Российской Федерации. Мы должны иметь набор вакцинных препаратов, не обязательно доведенных до массового производства, но прошедших первую и вторую фазу клинических исследований, которые могут при необходимости быстро транслироваться в медицинскую практику. Мне кажется, это правильный путь, при котором мы независимы от веяний и точно понимаем, что можно сделать.
— На ваш взгляд, какие свойственные для Африканского континента заболевания обладают сейчас наибольшим пандемическим потенциалом?
— Наверное, лихорадка Западного Нила. Она уже попала в Россию, поэтому мы обращаем на нее особое внимание.
В принципе, есть масса всяких вирусов, относящихся к группе арбовирусных инфекций (группа инфекционных заболеваний, вызываемых арбовирусами, переносчиками которых являются членистоногие — прим. ТАСС), которые очень часто заносятся на наш юг или уже там существуют. Но мы пока не рассматриваем их как актуальные патогены, против которых необходимо разрабатывать вакцинные препараты, потому что речь идет либо о единичных случаях заболевания, либо и небольшом количестве случаев.
— Почему беспокоит именно лихорадка Западного Нила?
— Главный для нас показатель — наличие заболеваемости. Если мы видим, что заболеваемость растет, есть вспышка, значит, мы потенциально находимся под риском. Этот риск просто нужно отработать — иметь ту самую "консерву", которую при необходимости можно использовать либо массово, либо в группах риска, либо по индивидуальному назначению.
Вирус Западного Нила в основном передается комарами от птиц, потом он попадает в человеческую популяцию. Поскольку эта инфекция еще несвойственна для России, но может стать таковой, мы, естественно, разрабатываем вакцину для своей популяции. Однако эта инфекция свойственна для Африки, поэтому мы можем и планируем транслировать наши разработки для африканских стран.
Есть несколько антигенных вариантов для будущей вакцины, которые мы сейчас планируем испытать, и, соответственно, несколько антигенных форм. В этом году будет создано примерно три–пять конструкций, в ближайшие три года мы дойдем до клинических исследований. Если будет позитивный отклик со стороны государства или со стороны зарубежных стран, это можно транслировать в практику, как в случае с лихорадкой Эбола.
— Как вы считаете, какова вероятность завоза лихорадки Марбург в Россию?
— Вероятность завоза, конечно, есть. Например, при перелетах. Естественно, в мире были завозные случаи лихорадки Марбург, поэтому нет гарантии, что у нас такого не будет. Эта инфекция менее трансмиссивна (заразна — прим. ТАСС), чем грипп и ковид. Нужно просто иметь некий резерв вакцины, которая будет покрывать группы риска. Вряд ли нам потребуется массовое производство вакцины против лихорадки Марбург.
— В прошлом году на планете фиксировалась вспышка оспы обезьян. Общее число заразившихся в мире, по данным Всемирной организации здравоохранения, превысило 86,7 тыс. человек. Центр им. Гамалеи планировал изучить стойкость иммунитета против оспы обезьян у людей, привитых от натуральной оспы?
— Да, результаты уже опубликованы в научном журнале Frontiers in Immunology. Это было большое исследование, проведенное совместно с департаментом здравоохранения Москвы. Оно показало то, что мы и ожидали: все, кто провакцинировался когда-то от натуральной оспы, имеют больше антител. То есть чем старше человек, тем больше у него антител. Но на эти цифры нужно смотреть очень аккуратно, потому что они очевидные. Их нельзя транслировать так, что, если инфекция станет устойчивой в человеческой популяции, такие цифры и показатели антител будут предотвращать заражение и пусть небольшую, но смертность от оспы обезьян.
— Еще одной актуальной для всего мира проблемой является ВИЧ-инфекция. Вакцины против ВИЧ до сих пор нет. В чем сложность ее создания?
— Есть много моментов. Один из них — способ персистенции (способность патогенных видов микроорганизмов к длительному выживанию в организме — прим. ТАСС). Вирус иммунодефицита человека становится частью нашего генома — вы не можете вытащить из случайного места провирус (встроенный в ДНК клетки хозяина геном вируса — прим. ТАСС) и, таким образом, освободиться от него.
Мишенью для ВИЧ становятся много клеток, но в первую очередь это Т-хелперные лимфоциты CD4+ — Т-клетки, регулирующие работу других клеток иммунной системы, они крайне важное звено иммунитета. Собственно, из-за чего развивается СПИД? Когда погибают все CD4+ клетки, человек попадает в иммуносупрессорное состояние и в результате этого погибает.
Еще один важный момент — ВИЧ крайне изменчив. В организме пациента всегда есть депо вируса, производящее его. Эти вирионы (вирусные частицы — прим. ТАСС) меняются в результате мутационного процесса. То есть наш иммунитет не успевает обогнать эту эволюцию и прервать цепочку передачи внутри организма. Получается очень разнообразная популяция штаммов, которая постоянно уклоняется от наших антител и Т-клеток. Но есть и нонпрогрессоры — люди с ВИЧ, у которых длительное время болезнь не проявляется. Их в популяции крайне немного.
— Как вы считаете, может ли появиться вакцина, учитывая изменчивость вируса?
— Естественно, мы об этом думаем. Понятно, что люди в последние лет 40 бьются над идеей создания вакцины, но пока не очень получается. В принципе, существует некая феноменология, которая позволяет опереться на нее в попытках создать новые варианты вакцинных препаратов. Поэтому нужно продолжать создавать вакцины. Здесь может помочь мРНК-платформа для создания вакцин — вы можете иммунизировать пациента часто, много и долго, даже слабыми Т-клеточными иммуногенами. Здесь эта технология может выстрелить.