Евгений Балицкий: Запорожская область — форпост России на Днепре

Запорожская область в последние месяцы остается наиболее горячим местом на линии боевого соприкосновения в зоне специальной военной операции (СВО). Именно этот регион стал точкой приложения усилий Вооруженных сил Украины (ВСУ) в попытках проведения контрнаступления. Вопреки всем усилиям Киева, регион продолжает жить своей жизнью, а 10 сентября здесь пройдет единый день голосования. В беседе с ТАСС врио губернатора Запорожской области Евгений Балицкий рассказал об обстановке на линии боевого соприкосновения, встрече с президентом страны и перспективах, которые стоят перед регионом.

— Здравствуйте, Евгений Витальевич! Давайте про оперативное сначала поговорим. Как вы оцениваете на сегодняшний день ситуацию на линии боевого соприкосновения?

— Вы знаете, линия фронта практически не поменялась, скажем, за третий, наверное, месяц так называемого контрнаступа. [У ВСУ] есть там продвижение где-то на 3, на 5, на 7 км, но это все еще до первой линии. Перед первой линией находится еще опорный комплекс: те опорные пункты, которые являют собой тоже достаточно крепкие укрепления, но предназначены для быстрого оповещения, что противник наступает. [На сегодняшний день] противник не дошел до первой линии, боевые действия достаточно активные, достаточно мощные.

— А что скажете о настроении наших бойцов?

— Ребята наши стоят очень стойко. Недаром президент недавно наградил одно из подразделений орденом Ушакова. Могу сказать, что сами по себе бои, которые сейчас идут, они уже имеют совсем другой характер по сравнению с тем, что было вначале. Тогда у противника было подавляющее преимущество в людях. Примерно 600–650 тыс. стояло на линии фронта, у нас было где-то 300–350 тыс. Это непосредственно те, которые в окопах, те, кто находился на линии боестолкновения. Так вот сейчас ситуация меняется, и показателем этой ситуации является Харьковское направление. Это не совсем мой участок ответственности, но могу сказать, что, сняв оттуда, стянув со всего фронта [силы] под Работино, противник сегодня все равно теряет там.

— Вы упомянули Работино, какова там обстановка сейчас?

— Мы контролируем главенствующие высоты, а они находятся практически справа и слева от Работино. Если посмотреть на географическую карту, то можно понять, что противник просто заходит в ловушку и находится постоянно под обстрелом. Это огневой мешок. Плюс наша авиация сегодня имеет возможность не подходить так близко к линии фронта за счет этого выступа, подходить на удаление, с которого ее не достает С-200, С-300. Это тоже дает нам преимущество.

— Периодически появляются сообщения о сдаче в плен военнослужащих ВСУ. Как охарактеризуете украинских военных?

— Мы сейчас часто берем пленных, барахловый народишко, конечно. Если раньше шли, знаете, "нацики" — ему приятно в глаза посмотреть, это противник, ты понимаешь, это идеологический враг, то сейчас такие трактористы, доярки, фермеры. В основном мы сейчас берем людей, которые из Одесской области, Харьковской, Кировоградской, немножко Полтава, то есть, в общем-то, восточные регионы. Цинично, просто прагматично, понимая, что это все равно будет наш потенциал, что все равно это будут наши люди, они их выхватывают и в окоп, и народ там погибает.

— А как вы могли бы охарактеризовать людей, попадающих в плен? О чем они думают? Каких взглядов придерживаются?

— Они не понимают [происходящего], говорят, что они воюют за Украину. Спрашиваю, а что для тебя Украина? Один такой идеологический вроде бы, крепенький мальчишка. Я ему говорю: "Ты вот за что воюешь?" — "Я за Украину". — "А вот теперь давай разберемся, что такое Украина". — "Это наша земля". Подожди, говорю: землю твою продали, Зеленский твою землю продал, причем без референдума, который обещал: земля не твоя. С этим разобрались. Дальше — заводы, предприятия, они не твои, они прошли приватизацию, никогда твоими не будут. Максимум ты будешь на нем рабом, ну, там, что-то, там, точить. Я говорю: дальше давай, ты говоришь про свою родину, где твоя культура, где твоя история? Она вся строится на том, что эту территорию освобождали и строили то Советский Союз, то русские цари. Какая вообще ваша роль? Вы говорите, что аннексия Крыма — это плохо. Да, допустим, для вас это плохо, а когда забрали в интересах Украинской ССР пять областей, в частности Львовскую, Ровненскую, Ивано-Франковскую, — та аннексия, это было хорошо? Человек не понимает, как ему ответить на этот вопрос. Причем, знаете, интересная рабская философия: не боятся и брать в руки оружие, и умирать за "английскую корону", боятся хештег написать, пост какой-то написать, не дай бог сфотографировать там где-то. Это настолько народ запуган, что этого боятся, а умирать с автоматом не боятся.

Единственное, в чем я с ними согласен, — когда я им говорю о том, что мы вам построили дороги, мы то, мы се, мы вам столько всего сделали, мы вас освободили, мы вас присоединили, а он говорит: а мы хотели, чтобы вы нас присоединили, вы у нас спросили вот тогда, в 1939 году? Тут да, тут есть о чем поговорить. По большому счету, они хотели быть задницей в Австро-Венгрии, и надо было их оставить.

— Как вы считаете, что ждет в будущем этих пленных?

— Мы готовим законодательную инициативу сейчас о том, чтобы временно задержанных — потому что у нас же все, кого мы взяли в плен, они сейчас не являются военнопленными, — мы предлагаем с ними заключить специальный договор. Будет написано, что он готов три года, к примеру, или пять лет работать на принудительных работах добровольно. А государство российское его освобождает от преследования как человека, с оружием попавшего в плен на линии боевого соприкосновения. В данном случае будет какая-то справедливость.

Я считаю, что восстанавливать мир — не только строить города и дома, надо еще бороться за умы. Это очень важный момент. И с этими людьми-то все равно ты будешь что-то делать, завтра будет Запорожье, Днепропетровск, Винница, может, Львов. Все равно придется с этими людьми что-то делать, их надо все равно ставить в систему наших ценностей, нашей веры. Если человек, допустим, отработал на многих работах, он может занимать руководящие должности и т.д. Понятно, что за всем должно следить ФСБ, но руки-то все равно нужны.

— Практически ежедневно в своем Telegram-канале вы информируете о ситуации на линии боевого соприкосновения, в том числе о потерях ВСУ. Какова, на ваш взгляд, общая картина в этом вопросе?

— Соотношение [потерь] сумасшедшее. У меня есть знакомые ребята, которые из батальона [Cудоплатова], которые рассказывали такое, что свихнуться можно. Один говорит: я за ночь убил 40 человек, стреляю, они падают, другие идут. Теробороновцы — когда мы их берем в плен, многие из них уже имеют бронежилеты, которые уже были прострелены и со старыми кровоподтеками.

Бывает, что рота [наступает] подкрепленная пятью-восемью единицами техники. Это не джип, это, как правило, какие-нибудь "Брэдли" (американская боевая машина пехоты — прим. ТАСС). Опять же, наша артиллерия отрабатывает, они горят, ползут, много сдаются в плен. Ночь была одна, девять человек взяли, бывает, один-два за ночь. Как они делают: миномет накрывает, они ложатся, все оттягиваются, а два-три человека лежат, иногда, правда, трехсотые (раненые — прим. ТАСС), но в основном просто лежат, а потом ближе к ночи выходят на нашу частоту, на "Волгу" (частота 149.200, с помощью которой можно связаться с российскими военными и сдаться в плен — прим. ТАСС), просто ползут вперед, руки поднимают, мы в "теплаки" (тепловизоры — прим. ТАСС) видим вообще, поэтому не стреляем.

Народу там такое количество наколотили. Они своих не забирают. А по ночам народ раненый кричит в полях. Это, конечно, ужасная история. Наши потом иногда забирают в плен, кого могут взять. Но наемников не берем, оставляем лежать на поле.

— Евгений Витальевич, если все-таки предположить, что ВСУ удастся подойти к первой линии обороны, что тогда?

— Первую линию им пройти будет капец как сложно, они не понимают, с чем они будут иметь дело. Это пока только выносные точки, то есть те опорники, которые сейчас они проходят.

— А какая ситуация у них с техникой? Закончится ли она у них когда-нибудь?

— Техники сегодня у них очень большой минус, потому что на направлении 58-й армии, правее 35-я стоит, вот между 58-й и 35-й мы насчитали что-то около 70, неделю назад было порядка 50 "железяк". Это подбитые "Брэдли" и [танки] "Леопарды", джипы не считаю, джипы — это барахло. Как и говорил [президент РФ] Владимир Владимирович Путин, происходит демилитаризация и денацификация, вот как ни крути. 

— Недавно США поставили Украине кассетные боеприпасы. Как они повлияли на ситуацию на фронте?

— Это очень неприятная история. Почему они запрещены Женевской конвенцией, как и противопехотные мины? Потому что кассетный заряд взрывается на высоте порядка 30 м и, соответственно, такие мелкие шарики или стрелы разлетаются, там их тысячи, миллионы.

Поэтому очень много раненых из-за этого заряда. Но, опять же, уже научились их слышать, научились видеть. У нас люди, которые слушают выход обязательно всегда, но я думаю, что у противника тоже. Когда стреляет пушка, какая-нибудь Д-20 или Д-30, или там М777, неважно, человек кричит — "выстрел!", "выход!". Соответственно, все попрятались: к нам, не к нам, неважно. Если человек на своем посту, правильно слушает, то это помогает. Во многом хороший "слухач" дорогого стоит, потому что именно это спасает сегодня жизни. Технологии меняются, я могу сказать еще одну вещь: мы стали применять то, что нам в начале спецоперации казалось вообще чем-то, знаете, сказочным. Беспилотники — они были, но их было так мало. Сейчас их такое количество у нас, ну и у противника, к сожалению, тоже. Мы сейчас имеем даже колесные [дроны]. Там 12,7 мм калибр, на всякий случай. В атакующих действиях он очень хорошо сегодня применяется при подавляющем огне, просто когда противник не может поднять голову, что позволяет приближаться нашей пехоте. Технологии настолько пошли вперед, что, мое глубокое убеждение, эта война вообще для цивилизованных стран, скажем так, у кого есть культура войны, культура производства вооружения, эта война — последняя, которая делается человеком.

— Евгений Витальевич, не так давно вы встречались с президентом, и в ходе вашей встречи Владимир Владимирович обещал помочь региону. Скажите, в чем больше всего, на ваш взгляд, нуждается регион на данный момент?

— Я хотел бы подчеркнуть, что президент уделяет огромное внимание сегодня не только спецоперации, но и мирной жизни в регионах, и мы встречаемся практически раз в месяц, раз в два месяца. Президент очень живо и очень подлинно интересуется каждой мелочью. Я считаю, что самое основное сегодня, на этом этапе — это безопасность людей. Люди устают от войны, понятно. Они уезжают, многие — срываясь со своими семьями с насиженных мест. Они бегут от войны, потому что противник, конечно, нас постоянно тревожит своими попаданиями. Не все может сбить ПВО. Энергодар, Каменка-Днепровская, Днепрорудное, Васильевка, Пологи, Токмак, Розовка, Куйбышево — вот города, которые непосредственно находятся под ударами украинской артиллерии. Противник бьет по инфраструктуре, по школам бьет.

Это классическая английская философия их колониальная, менталитет колониальный. Вспомните даже, как американцы воевали во Вьетнаме. Они сыпали тоннами пестициды, чтобы ничего не росло, чтобы все там сдохли с голода. Порошенко нам говорит (когда был президентом Украины — прим. ТАСС): их дети (в ДНР и ЛНР — прим. ТАСС) будут сидеть в подвалах, а наши (на Украине — прим. ТАСС) пойдут в школу и детские сады. И когда президент [Владимир Путин] спрашивал ваш вопрос, [ответ был] самое главное сегодня — безопасность.

Мирную жизнь мы наладим. У нас очное обучение в 172 школах, все 132 детских сада у нас работают, опять же, очно. Да, мы понимаем, что риски есть, но война — это такая жизнь. Надо просто привыкнуть в этих условиях жить, все равно растить детей, любить друг друга, чтобы от этой любви рождались дети.

Мы не понимаем, когда мы дойдем до польской границы, но мы до нее дойдем, для нас это вопрос времени. Иначе, не закончив это, мы это все отложим на своих детей. Тогда им снова придется решать те вопросы, которые не дорешали мы. Поэтому я президенту сказал и вам говорю: самый главный вопрос сегодня — безопасность, это поставки ПВО. Также не пропустить противника, люди должны быть уверены в этом.

— Насколько я помню, затрагивался вопрос газификации в рамках встречи. Что предстоит сделать в этом направлении?

— Украина отключила нас примерно год назад от газа, такой себе геноцидный метод. Они Крым отключили в свое время, люди без воды, ты хоть там сдохни. А вот чтобы понимал: ты — наш человек, но ты должен нас любить. Мы тебя отключим, а ты нас люби. Но мы же не отключаем, потому что и президент, и правительство, и вооруженные силы наши понимают, что там живут люди, и одно дело — железнодорожное сообщение, одно дело — противник на линии фронта, но никто не бьет по мирной инфраструктуре. Противник же именно это использует — самые геноцидные механизмы, которые можно применить сегодня.

Силами правительства, администрацией нашей был проведен газ с направления Донбасса на Запорожскую область, мы подключили газ. Практически вся область газифицирована, за исключением нескольких районов. Труба прошла как раз в том месте между Мелитополем и Бердянском, это Приазовский район, Приморский район. Это как раз эти районы, которые были не до конца газифицированы в свое время. Вот поэтому теперь труба прошла здесь, и высокое давление мы имеем. Поэтому среднее и низкое нам теперь провести не проблема, это небольшие деньги. В программе, которую президент одобрил на 2023 год, на 2024 год и, соответственно, на пятилетку, в первых же пунктах стоит этот, поэтому мы газификацию закончим к концу этого года вряд ли, а в следующем году точно сделаем.

— Евгений Витальевич, а в Мелитополь президента приглашали?

— Нет, я не приглашал в силу того, что, к сожалению, пока Запорожская область простреливается по всей территории, и подвергать риску главнокомандующего было бы даже некорректно. Я думаю, что в ближайшее время, когда будет такая возможность с точки зрения безопасности, он и сам прилетит. Он часто прилетает внезапно. Так же, как он посещал Геническ, когда для противника это было холодным душем. Я думаю, что он найдет такую возможность, но это будет тогда, когда он посчитает это нужным, правильным.

— Мы часто говорим про интеграцию, и одной из основ, наверное, интеграции является, в частности, получение паспортов РФ. Какая часть населения Запорожской области уже получила паспорта? 

— У нас население порядка, по прямой переписи, 750–760 тыс., но такого количества у нас сейчас нет. На выборах у нас зафиксировано порядка 540 тыс. Из этого количества более 300 тыс. получили паспорта. И очереди до сих пор еще стоят на получение паспортов. Мы считаем, что процесс ускорять не надо. Мы разрешили, пользуясь российским законодательством, на выборах применять технологию определения, идентификации человека по любому другому документу. Это может быть украинский паспорт. То есть мы не стали привязывать к паспорту, чтобы не создавать лишней давки в паспортных столах. И в конце концов, мы не ставим себе задачу как можно быстрее [выдать всем паспорта], только чтобы отчитаться. Все идет своим чередом.

— Евгений Витальевич, с учетом того, что вы рассказали, с учетом того, что вы видите все своими глазами, знаете обо всех передвижениях и изменениях, имеете возможность сравнивать то, что было, с тем, что сейчас, как вы считаете, на сегодняшний день есть предпосылки и возможности начать переговоры России и Украины?

— Где-то должна быть переговорная площадка — на уровне МИДов, на уровне других стран-посредников. Нужны люди, которые, к сожалению, абстрагированы от ситуации. Они могут цинично, прагматично подходить к вопросу, но где-то должен быть столик, за которым полномочные представители между собой говорят. Это позволяет решать вопросы по обмену, это позволяет решать вопросы, допустим, к примеру, по мораторию на обстрелы атомных станций. Это выгодно всем — даже в условиях войны, как бы ни цинично я говорил. Поэтому площадка все равно должна быть. Она может стать началом для больших переговоров. И стартом, зародышем для того, чтобы из этого родилось что-то в итоге. И может быть, мы смогли бы мирным путем решить задачу, которую ставит президент.

— Вы говорили про безопасность людей, вы говорили про школы. А в целом, если говорить о социальной сфере, какие изменения она уже претерпела за неполный год и какие изменения еще нам ждать в том же здравоохранении, в образовании в ближайшее время?

— Наши как образовательная система, так и система здравоохранения все равно пока что еще физически находятся в украинских реалиях. Учитывая, что у нас Запорожье пока не освобождено, у нас нет областной больницы. Мы назначили пока городскую больницу областной. По-хорошему, конечно, нам надо строить детский [медицинский] центр областной, причем межрегиональный для Херсона и для Запорожской области в силу того, что это востребовано сегодня. Пока мы возим детвору, которая нуждается в этом, в Крым, Ростов [на-Дону], Краснодар, иногда в Москву.

Тут надо понимать, что мы сейчас должны согласно своему бюджету, своей экономике понимать, сколько мы будем производить, как мы будем себя содержать, мы же не будем вечно дотационным регионом. И многие вопросы, которые сегодня решаются, они решаются не только за счет федерального центра, а еще за счет доходов, которые получают территории. Поэтому я к президенту вышел с большой программой развития Запорожской области на 10 лет.

— А что она собой представляет?

— В программе отражены основные ключевые моменты, за счет чего мы хотим заработать, куда мы хотим направить. Заработать мы хотим за счет объектов, которые нам достались после убежавших международных компаний, так называемого Запада, и тех, кто участвовали в националистических батальонах или поддерживали их, которые, естественно, сбежали. Кого мы догнали, те у нас уже отбывают свой срок, а кого не смогли догнать, те пока еще ждут своей участи, своего приговора.

Мы хотим эти объекты передать в государственно-частное партнерство, то есть мы их оставляем за государством и передаем, например, предпринимателю. Вы же хотите заработать? Значит, берите, вот вам машина, ездите на ней, зарабатывайте, но машина остается за государством — Запорожской областью или федеральным центром, в зависимости от значимости объекта.

Вы зарабатываете свои деньги, но вы не рискуете в плане того, что может прилет быть. Чтобы такого не происходило, мы оставляем его за государством, а вам даем средства производства, вы зарабатываете. Так как у нас, к сожалению, пока не работает страховая система, у нас толком не работают банки с точки зрения кредитования и т.п., государство является основным гарантом в том числе и экономической безопасности. Поэтому мы применяем эту форму как, на наш взгляд, самую актуальную в условиях проведения специальной военной операции.

— Какой эффект ожидаете при этом получить?

— В этом случае мы можем влиять на процессы, которые происходят в той или иной отрасли, ведя плановое хозяйство. Мы вот таким образом можем регулировать, что будет посеяно фермером. Если я, как государство, плачу вам субсидию, то я считаю, что я имею право спросить. Это справедливо. А то у нас все сеют озимые, яровые, пшеницу и вот потом возят машинами, портами и кораблями, железной дорогой туда-сюда. Но это почти что сырье, это почти как уголь или газ продавать. Выгоднее гораздо делать глубокую переработку, когда мы зерно не везем, а сеем то, что нам необходимо для создания зерна и комбикорма. Потом этот комбикорм фермер скармливает животным, получают мясо, колбасу, тушенку. И тогда из области выезжает один вагон тушенки, а не 250 вагонов зерна. В этом случае у нас появляется свой доход. Мы не становимся зависимыми от федерального центра так, как сейчас.

— Вы сказали, что в выборах в Запорожской области примет участие порядка 540 тыс. человек. Какие тенденции наблюдаете? Люди возвращаются?

— Мы фиксируем сейчас через погранслужбу: только через Прибалтику к нам возвращаются порядка 700 человек в месяц. Это именно те, у кого паспорт Запорожской области. Они возвращаются, но не все доезжают, конечно. Многие остаются в [других регионах] России. Ну вот из Европы едут люди.

— Последний вопрос задам. Какой вы видите Запорожскую область через пять лет?

— В первую очередь я считаю, что Запорожская область, как форпост России на Днепре, должна быть безопасной. Безопасность заключается не только в вооружении. Безопасность — это безопасность экономическая, продовольственная. Тогда люди поедут. Запорожская область должна стать форпостом безопасности с точки зрения глубокой переработки. Комбинаты, молокозаводы — это все работает. Работает сельское хозяйство, работает малый бизнес, рынки, вся инфраструктура торговли. Поэтому наша задача — создать условия, чтобы люди ехали. Чтобы они возвращались с Украины на эту землю, благословенную землю, очень прибыльную с точки зрения экономики. На ней что ни посей, все вырастет. У нас 17 см чернозем. Такого вообще нет на Украине, это штучные вещи вообще в мире!

Я вижу область, которая будет промышленно сильная, экономически сильная. А это значит, что будут рабочие места и люди будут работать. Я вижу Запорожскую область как мощный экономический центр, новый центр России, один из драйверов, который может дать всей России хороший пример. Потому что мы не меньше русские, живущие на Украине, чем люди, которые живут в России.

У Украины был шанс, но она не состоялась, она не состоялась в силу ряда причин как страна. Она не прошла урок на зрелость. Украины как государства нет. Такой страны нет в принципе. Они уже проиграли. И та цена, которую они заплатили за то же самое Работино, — это цена ни за что. Все равно это земли, которые уже никогда не вернутся, ментально не вернутся. Люди не хотят. Не зря люди получают паспорта. Они же не потому получают паспорта, что им деваться некуда, а потому, что здесь лучше. Россия — социальное государство. Они видят, какие тут соцвыплаты, как строится дорога, какие дороги. Они это все видят.

— Спасибо за этот откровенный разговор.