Валерий Гергиев: ради Прокофьева я стал марафонцем
С 22 по 24 апреля в Москве и Санкт-Петербурге под руководством худрука Мариинского театра Валерия Гергиева проходил музыкальный марафон, приуроченный к 125-летию со дня рождения великого русского и советского композитора Сергея Прокофьева. Точнее, марафон продлится весь год и раскинется на три континента. Худрук Мариинки рассказал ТАСС, как он открыл для себя музыку Прокофьева, почему называет его солнечным композитором, а также о планах создать культурный центр имени Прокофьева в Николиной Горе, где тот прожил последние несколько лет.
– Наблюдая за вами в последние годы, могу сказать, что к собственным дням рождения вы, Валерий Абисалович, относитесь без должного уважения, празднуете без кавказского размаха.
– Совсем забыть не получается, обязательно напоминают о приближении очередной годовщины, но, вы правы, не вижу оснований устраивать 2 мая шумные гуляния в свою честь. Понимаю: это далеко не самое заметное событие в истории классической музыки.
– Зато памятные даты, связанные с жизнью выдающихся российских композиторов, не пропускаете. 175-летие со дня рождения Чайковского вы отметили концертом симфонического оркестра Мариинки 7 мая прошлого года в Клину, в доме-музее Петра Ильича.
– А до этого побывали в Воткинске, на родине великого Чайковского. В рамках Пасхального фестиваля проехали три десятка городов и везде исполняли бессмертные произведения классика. В том числе и 7 мая в Клину. Концерт начался в восемь вечера, закончился ближе к полуночи, но я попросил разрешения зайти в дом, в котором Петр Ильич провел последние годы жизни. Мне даже позволили сесть за рояль Чайковского, прикоснуться к клавишам инструмента. Знаете, в ту минуту я ощутил нечто особенное. Стараюсь избегать громких, пафосных фраз, но там определенно существует некая аура, суета мира не разрушает ее, не проникает сквозь стены…
– В нынешнем году вы решили провести музыкальный марафон в честь Сергея Прокофьева.
– Терминология спортивная, но не знаю, как иначе назвать серию концертов, которую мы начали играть не вчера и закончим не завтра. Наиболее концентрированный отрезок пришелся на 22-24 апреля, захватив и день рождения Сергея Сергеевича. За три дня мы исполнили все семь симфоний этого солнечного композитора и много других его произведений. Раньше такого не делал никто, включая коллектив Мариинки. Но ради Прокофьева я готов стать марафонцем…
К слову, впервые музыка Сергея Сергеевича прозвучала в нашем театре ровно век назад. В 1916 году состоялась премьера "Скифской сюиты", и за дирижерским пультом стоял автор.
– Вы называете Прокофьева солнечным композитором из-за того, что он родился в селе Сонцовка на Донбассе? Но у него ведь столько минорных нот…
– Нет, не из-за географических совпадений. Мне кажется, Сергей Сергеевич слышал музыку через спектр светлых, ярких лучей. Он не сумеречный и не мрачный, хотя, вы правы, в его операх и балетах много ночных сцен. И все же невероятный энергетический заряд Прокофьева выдает в нем человека солнца, а не тьмы.
– Когда вы открыли его для себя?
– Очень рано. Мне было лет десять, я только-только начинал учиться играть на фортепиано, и моя первая преподавательница Зарема Лолаева дала мне задание разучить коротенький до-минорный этюд Сергея Сергеевича. Конечно, я представления не имел, кто он такой. Я вообще еще мало что понимал, но тот этюд играл с особым чувством и настроением. До этого я брался и за сонаты Моцарта, инвенции Баха, но эмоции были совершенно иные. А музыка Прокофьева – дерзкая, терпкая! – вдруг разбудила во мне внутренний азарт, зацепила и до сих пор не отпускает.
Так получилось, что и в качестве дирижера в Кировском тогда еще театре я дебютировал в январе 1978 года с оперой Сергея Сергеевича "Война и мир".
К 1991 году, когда отмечалось столетие со дня рождения Прокофьева, меня уже избрали главным дирижером театра. Надо помнить, что это было за время: мы начинали год в одной стране, а заканчивали в другой. Советский Союз приказал долго жить, старый мир рушился, новый только зарождался. Тяжелейшая историческая полоса! Тем не менее в 91-м мы сыграли премьеры трех опер Сергея Сергеевича, две из которых – "Игрок" и "Огненный ангел" – шли на нашей сцене впервые, а "Любовь к трем апельсинам" не показывалась в Ленинграде с 1926 года.
То, что столетний юбилей Прокофьева пришелся на слом эпох, кажется мне символичным. Сергей Сергеевич был мятущимся, ищущим человеком. Он рано, в 13 лет, поступил в Петербургскую консерваторию, вскоре после революции 1917 года уехал из России, успешно работал на Западе, выступал как пианист, писал музыку к балетам Сергея Дягилева, имел блестящие перспективы, тем не менее в середине 30-х, в канун Большого террора, решил вернуться на родину, где сочинял произведения во славу Сталина и даже умер с ним в один день – 5 марта 1953-го…
– В итоге страна рыдала по тирану, а смерть гения осталась в тени. Те, кто провожал его на Новодевичье, несли цветы в горшках, других не осталось, все разобрали на венки вождю.
– Знаете, не надо нам сильно переживать по таким поводам. Кульбиты истории не должны становиться главным акцентом в разговоре об исполинской фигуре масштаба Прокофьева. Жизнь великого композитора не прервалась 5 марта, его физический уход не имел ничего общего с эффектом опустившегося занавеса.
– Тем не менее период забвения был. Вы пытаетесь сегодня в чем-то реабилитировать Прокофьева?
– Мне кажется, Сергею Сергеевичу не нужны добровольные адвокаты и помощники. То, чем сейчас мы занимаемся, делается не только ради него. Это огромная, важная часть моей жизни и, что еще важнее, всего коллектива Мариинского театра.
– 23 апреля, в день рождения Прокофьева, в Концертном зале Мариинки вы исполнили кантату "К двадцатилетию Октября". Не странный выбор?
– Абсолютно нет! Это грандиозное произведение. Революционное, смелое! Оно не уступает лучшим симфониям и балетам Сергея Сергеевича, но звучит крайне редко.
– Еще бы! Кантата построена на цитатах из Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина.
– Начинается все с Фейербаха, а дальше – да, идут классики марксизма-ленинизма в полном, даже расширенном составе… Скажу крамольную мысль: в этой компании меня интересует Прокофьев. Интересует настолько, что ради него готов перечитать произведения всех четверых.
– Включая Иосифа Виссарионовича?
– Если понадобится для понимания сделанного Сергеем Сергеевичем.
– Он же написал и "Здравицу" к 60-летию Сталина. Хотел тому понравиться?
– Это не было конъюнктурой или желанием угодить. Кантата очень яркая, талантливая, в полной мере демонстрирующая композиторский дар, технику и мастерство автора. В этот раз мы ее не исполнили, но в свое время сыграли в Нью-Йорке вместе с кантатой "К двадцатилетию Октября". Это вызвало бурную реакцию заокеанских критиков, мне крепко досталось от них на орехи. The New York Times посвятила разбору нашего выступления целую газетную страницу.
– Это когда было?
– В 1996 году. Американцы неосторожно доверили мне открытие нового музыкального фестиваля в Lincoln Center. Организаторы хотели услышать что-нибудь интересное, оригинальное. Я думал совсем не долго…
– Как вам кажется, Прокофьев жалел, что возвратился в СССР в 1936-м?
– Трудно сказать. Он выбрал сложную судьбу, в итоге очень многое и потерял, и приобрел. Глупо сейчас, спустя десятилетия, пытаться оценивать за другого человека плюсы и минусы. Не думаю, что кто-то знает истину и может говорить от чужого имени. Даже младший сын Прокофьева и мой друг Олег Сергеевич, к сожалению, безвременно ушедший в 1997 году, не брался ничего утверждать. Последние года полтора его жизни мы плотно общались, и я осторожно, но настойчиво поднимал тему: не ошибся ли Прокофьев, решив вернуться? Олег Сергеевич не смог дать однозначного ответа. В их жизни ведь было столько трагического…
Достаточно вспомнить, что первую жену Сергея Сергеевича Лину, мать Олега и Святослава, в 1948 году сослали в мордовские лагеря.
– Испанка, приехавшая вслед за мужем в чужую страну и оставленная им здесь ради другой женщины, провела в ГУЛАГе восемь лет…
– Да, страшная история. Сыновья все знали и понимали, это наверняка наложило отпечаток на их отношение к отцу. Разумеется, возвращаясь в Россию, Прокофьев не мог предвидеть ни семейную драму, ни того, что через несколько лет начнется война, и ему придется ехать в эвакуацию. Пересидеть лихолетье в какой-нибудь благополучной Швейцарии было бы спокойнее, но, видимо, что-то подсказывало Сергею Сергеевичу: в Москве и Ленинграде у него больше возможностей реализоваться, чем в Нью-Йорке или Париже.
– Может, он устал соперничать со Стравинским и Рахманиновым, которых лучше принимали в Европе и Америке?
– Знаете, все относительно. Тот же Дягилев сначала симпатизировал Прокофьеву, потом развернулся в сторону Стравинского… Он мог сознательно подсыпать перцу, будя соревновательный дух между двумя талантливыми композиторами. Со мной далеко не все соглашаются, но я убежден, что именно в конце 30-х годов, во время войны и после Победы Прокофьев написал едва ли не лучшие свои сочинения. Не уверен, что на Западе он создал бы 5-ю и 6-ю симфонии или 7-ю и 8-ю сонаты.
Перед тем, как окончательно вернуться в СССР, Сергей Сергеевич приезжал сюда с большими гастролями. Принимали его фантастически. "Любовь к трем апельсинам" в Кировском театре поставили так, что это не могло не пленить сердце автора. Он пережил шок, подлинный триумф. Думаю, это и стало для Прокофьева весомым аргументом, положительной эмоцией в пользу возвращения. Не настаиваю, но такова моя версия.
Да, в советской России у Сергея Сергеевича не было прежнего душевного спокойствия, из-за разных дрязг здоровье его пошатнулось, но в творческом отношении он выиграл. Именно здесь у него появились прекрасные исполнители – Ойстрах, Гилельс, Рихтер, Ростропович, которые прекрасно чувствовали то, что хотел выразить с помощью нот Прокофьев…
Особняком стоит музыка к фильмам "Александр Невский" и "Иван Грозный". Композитора связывала с Эйзенштейном искренняя дружба. Их встреча была большой удачей, настоящим подарком для обоих. Все равно, как если бы Рахманинов не познакомился с Шаляпиным. Беда случилась бы! А так самородки нашли друг друга…
– Вернемся к прокофьевскому марафону. Вы уже обмолвились, что начался он для вас не в минувшие выходные…
– Весь 2016-й у нас проходит под знаком Прокофьева. Уже в этом году мы исполняли его произведения в самых разных странах – на Кубе, в Чили, Мексике, США, Англии, Германии, в поездках по городам России – от Владивостока и Томска до Кемерово и Улан-Удэ... Впереди – Пасхальный фестиваль, где снова будет звучать музыка Сергея Сергеевича, гастроли в Китай, Швейцарию, Францию, Бельгию, Голландию…
Все не перечислить!
– Понятно, что вы не ждете благодарностей, но если предположить, что Сергей Сергеевич увидел ваши усилия, как думаете, он стал бы от этого чуть счастливее?
– Мне кажется, он бы подумал, что, может, и правильно сделал, вернувшись в Россию, раз здесь его по-прежнему так ценят и чтут.
– Год назад вы рассказывали, что друзья выкупили и подарили вам на день рождения пребывавшую в запустении дачу Прокофьева в Николиной Горе. Риелторы собирались сломать ветхий домик композитора и продать землю. Этого, по счастью, не случилось. Планы создать культурный центр там, где Прокофьев прожил последние несколько лет, у вас не изменились?
– Нет, конечно. Я передал дачу собственному благотворительному фонду. Дело ведь не в том, кто формально является собственником. Важно сохранить исторический и культурный памятник. У фонда был ряд успешных проектов, его сотрудники обладают необходимым опытом… Пока до реконструкции дело не дошло, нужно соблюсти определенные бюрократические формальности, но, как говорится, процесс идет. Дом не будет заброшен, это точно. Необходимо лишь время.
– Немного зная вас, могу предположить, что, закончив этот марафонский забег, вы выйдете на следующую дистанцию. Какую?
– Думаю, обилие звучащей в Мариинке музыки Прокофьева никак не обижает память о Чайковском, Глинке, Мусоргском, Стравинском, Рахманинове, Римском-Корсакове… К 25 сентября этого года, иными словами, к 110-летию Дмитрия Шостаковича вместе с его сыном Максимом мы подготовим цикл программ. Дмитрий Дмитриевич создал не так много опер и балетов, в этом смысле театр ограничен в выборе, зато по симфониям он – впереди планеты всей, чем Мариинка с огромным удовольствием и "пользуется". Играли и будем играть Шостаковича по миру.
Так что мы не стоим на месте, продолжаем двигаться вперед.
Беседовал Андрей Ванденко