Когда в 2005 году режиссер Андрей Кравчук представил свою первую игровую полнометражную работу "Итальянец" — лирическую драму о маленьком детдомовце, мечтающем найти свою родную мать, — на Берлинском кинофестивале, в программе "14+" и получил там несколько призов, а затем и номинацию на "Оскар", никто не предполагал, что буквально через несколько лет Кравчук снимет один из самых успешных и тогда масштабных исторических фильмов нового российского кинематографа "Адмирал" о судьбе Колчака.
Через восемь лет после "Адмирала" на экраны наконец выходит всего лишь третья полнометражная работа режиссера — "Викинг", долгожданная лента, опять же об известной исторической личности — князе Владимире. О том, насколько тяжело было работать над этим масштабным проектом, об отношении к истории и новгородскому князю, крестившему Русь, и ощущении себя режиссером кассовых фильмов Андрей Кравчук рассказал в интервью ТАСС.
— Ваш фильм создан по мотивам "Повести временных лет". Как вам кажется, жители нашей страны хорошо знакомы с этой летописью?
— В школе ее проходят все. Многие про нее слышали, что-то помнят. Насколько это важно для фильма, знают о ней люди или не знают, честно говоря, меня совершенно не волнует. Мы взяли оттуда факты, наш фильм — это отдельное произведение, оно не является иллюстрацией "Повести временных лет". Так что совсем не обязательно быть подкованным историком, чтобы идти на него.
— Объясню, почему родился этот вопрос. У нас все стали очень болезненно относиться к истории. Недавний пример с фильмом "Матильда", который еще никто не видел, но все очень хорошо якобы разбираются в исторических фактах. Дискуссия про 28 панфиловцев возникла неспроста. Как вы думаете, ваш фильм будут разбирать по косточкам, именно исходя из его отношения к истории — пусть и более древней, чем в той же "Матильде" или "28 панфиловцах"?
— "28 панфиловцев" находятся достаточно недалеко от нас. Есть какие-то факты, документы, есть время, которое восстанавливается из хроники, фотографий. Фильм "Матильда" тоже не так далеко ушел. Что касается нашей картины, то, несомненно, найдутся люди, которые скажут, что они знают, как это было на самом деле. Мы потратили очень много времени на создание картины. У меня было два консультанта, доктора наук: историк-археолог, один из лучших и ведущих специалистов в этой области, второй — филолог. Еще были отдельные консультанты по Византии, по костюмам и так далее.
Удручало в момент изучения этой темы то, что неизвестно практически ничего об этом времени. То есть вообще ничего. Нет никакого иконографического материала. О том, как выглядел князь Владимир, известно только по монете, выпущенной уже позже, и по ней мало кто скажет: "А, ну наконец-то я понял, каким он был", — настолько условное изображение. Все что находили — это мечи в захоронениях, кости, шлемы, остатки одежды, сбрую.
От домов остались фундаменты, по которым нельзя понять, какие это были дома. От Киева известна высота холма, ширина речки, но какая природа была в то время, мы не знаем. Все документы, которые есть, по пальцам можно пересчитать. Остальное находится в режиме предположений, догадок, интерпретаций. Поэтому я чувствую себя совершенно спокойным. Не могу сказать, что люди не будут обсуждать, так ли это было на самом деле или нет. Но если и будут, то это даже хорошо.
— А как вы к такого рода дискуссиям относитесь? Когда художественные произведения оценивают именно с позиции соответствия истории. Насколько такая оценка, на ваш взгляд, вообще возможна?
— Есть фильм Тарантино "Бесславные ублюдки" — то, что там показано, не было и быть не могло, это авторская фантазия. Есть фильмы, которые более точно воспроизводят историю, но каждый раз мы имеем дело с художественным произведением. Когда я занимался "Адмиралом", со мной работал историк, который правильно говорил, что очень трудно выстроить историческую правду даже в теории. Есть документы, например мемуары. Мемуары пишутся через какое-то время, человек что-то забывает, путает, он себя выгораживает, кого-то оговаривает.
— Безусловно, есть личная оценка, восприятие тех событий.
Зона правды и неправды очень сильно размыта, особенно в том, что касается исторических фактов и событий. Есть факт: человек совершил какой-то поступок. Как он это делал, что происходило до этого, как именно это происходило, никто не может сказать
— Есть, например, стенограмма допроса Колчака, текст, который девушка быстро пишет со слов, а есть протокол допроса, когда сам Колчак прочитал, что-то вычеркнул, снизу написал: "С моих слов записано верно" — и поставил подпись. В данном случае это уже является документом. Можно сказать, что он признает, что не признает. Может, он наврал, недоговорил, но это уже является документом. Человек сказал и это подписал.
Известно, что во время Второй мировой войны было много постановочной хроники. Непонятно с полетом на Луну американцев: что-то было снято в павильонах на Земле. Недавно поймали египетского фотографа, который делал постановочные снимки в Египте, как будто из Алеппо. Так что зона правды и неправды очень сильно размыта, особенно в том, что касается исторических фактов и событий. Есть факт: человек совершил какой-то поступок. Как он это делал, что происходило до этого, как именно это происходило, никто не может сказать.
Как в тот момент складывались его отношения с женой, как именно они сидели и что обсуждали за чаем. Все это является художественным предположением. Художественное произведение не ставит перед собой задачу создать биографию человека. Для этого есть документальное кино, научно-популярное. Художественный фильм создает свой образ с собственным высказыванием.
У меня был курьезный случай, когда с одним из консультантов я обсуждал военно-морскую форму в царской России. Была черная форма и белая — летняя, иногда офицеры комбинировали: надевали черные брюки и белый китель. У Эйзенштейна, наоборот, чтобы вызвать отвращение к офицерам, он одел их в черные кители и белые брюки, чтобы они выглядели, как жокеи. И я спросил историка, возможны ли такие сочетания формы. Он сказал, что по уставу это запрещено. И я ему показал хронику, где адмирал Колчак и адмирал Эссен стоят на корабле в черных брюках и белых кителях. Консультант только плечами пожал.
Как будет воспринят наш фильм, зависит от многих факторов, но прежде всего — от качества фильма. За качество я спокоен, а все остальное — как бог даст
Известна замечательная история с Томасом Манном. Стенографистка, которая перепечатывала рукопись романа "Иосиф и его братья", сказала: "Слава богу, наконец-то я узнала, как это было на самом деле". Когда ты делаешь исторический фильм, неминуемо кто-то будет искать в нем огрехи. Но вопрос в том, на что опирается этот человек, на какие факты или документы, на какие источники? И насколько эти источники являются достоверными? Художественные произведения надо судить по законам художественного произведения, мне кажется.
— В центре вашей картины князь Владимир, к фигуре которого еще несколько лет назад, когда вы начинали фильм, не было такого отношения, как сейчас, с учетом установки памятника и, опять же, большого количества дискуссий по этому поводу. Данный контекст отразится на восприятии вашего фильма, как вы считаете?
— Не знаю. Помните, как у Тютчева сказано: "Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется".
— Когда вы начинали этот фильм, предполагали, что через несколько лет в центре Москвы появится памятник князю Владимиру?
— Мы делали историю, которая была нам интересна, которая нас увлекала, дышала энергией. Хотелось сделать, построить и создать уникальный художественный мир с яркими характерами. И я, честно говоря, не очень понимаю весь этот шум из-за памятника Владимиру. Это какие-то социально-политические вещи, в которых истинные мотивы до конца не понятны. Почему выступают против мемориальной доски Колчаку в Петербурге — тоже непонятно. Как будет воспринят наш фильм, зависит от многих факторов, но прежде всего — от качества фильма. За качество я спокоен, а все остальное — как бог даст.
— Как бы вы могли охарактеризовать того Владимира, о котором сняли фильм?
— Знаете, я не хочу характеризовать. Хочется, чтобы люди пошли и посмотрели фильм и уже сами бы судили о нем. То, как я его видел, как я его характеризовал, для этого и потребовалось создать целый фильм — 2 часа 15 минут. Любое мое словесное описание будет беднее. Это очень сложный персонаж. Даже с точки зрения классической драматургии, потому что не так просто сопереживать человеку, который творит то, что творит наш Владимир в течение фильма.
— Его роль сыграл Данила Козловский, как, на ваш взгляд, он справился с этой работой?
— Он отличный артист. Мне кажется, сейчас не так много артистов в такой творческой форме: он требовательный к себе и очень талантливый. Работать с ним было радостно и хорошо. Он горел этим фильмом. У нас было очень много проб в начальный период, потом были репетиции, где мы подробно, въедливо разбирали все движения души героя. Дальше была работа на площадке, когда он бился за каждый дубль, если видел во мне какое-то сомнение или даже тень сомнения. Один раз он даже попросил что-то переснять и мы пошли на это. При этом он хороший, светлый человек, яркий, интересный, мы стали друзьями. Мне кажется, у него получилась отличная работа.
— А что-то от себя, от человека Данилы Козловского он в этот образ привнес?
— Я думаю, что каждый художник, чей бы он портрет ни рисовал, все равно в какой-то мере отображает в нем что-то свое: отношение, черты характера. Это неминуемо. Абсолютное перерождение невозможно. В этом образе, конечно же, надо было вытаскивать что-то из себя, но при этом за счет таланта, профессии. Данила все-таки работает у Додина, а это хорошая театральная, актерская школа. Это один из лучших театров в нашей стране, без сомнения.
В нашем фильме многие вещи приходилось делать на грани фола, не оглядываясь на то, как ты выглядишь и что о тебе подумают люди, а идти за образом, за героем, за характером, за теми вещами, которые пробуждаются в человеке. Когда мы говорим не только про что-то хорошее, что в человеке рождается, но и про что-то плохое, что в нем тоже зарождается и выходит. И в каждом это есть, в каждом из нас.
— Вы сказали, что для Данилы это не совсем обычная роль, но и другие актеры в вашем фильме, кажется, предстают в не самых привычных для себя амплуа. Кирилл Плетнев, Светлана Ходченкова, Александра Бортич. Отбирая актеров, вы ставили перед собой задачу перевернуть их стандартный образ и погрузить их в такой исторический, но при этом и даже немного фэнтезийный мир.
— Я пытался найти артистов, которые могут погрузиться в этот мир. Это было самым главным. Это ведь не только ремесло и профессия, это личностные вещи: насколько в человеке кипят, бурлят и просятся наружу страсти. Огромное количество психофизических установок. Поэтому пробы шли долго: около двух лет. Было непросто найти всех героев. И в итоге, мне кажется, у всех получились потрясающие работы. Все режиссеры это говорят про своих артистов, я знаю, но здесь это правда.
Игорь Петренко — я не видел у него такой работы. И никто не видел. Это совсем другой человек. У него другой голос, походка — у него все изменилось, и мы никогда не видели в Игоре столько ярости, страсти, такой цельности. На площадке он срывал себе голос сознательно, чтобы хрипло говорить. Света Ходченкова съездила в Грецию, посещала монастыри, слушала, подмечала, она сделала все потрясающе — тонко, удивительно. Света даже пыталась освоить греческий язык, хотя это практически невозможно за такой короткий период.
У Саши Бортич тоже хорошая, сложная роль. У ее героини больше страсти, ярости, какого-то отчаяния, и на площадке, когда приезжали продюсеры, они пугались, что у нас что-то не то происходит, потому что Саша Бортич, зареванная, сидела в углу, раскручивая себя, чтобы войти в кадр. У Саши Устюгова не очень большая, но яркая работа, отличная. У Владимира Епифанцева есть эпизоды пронзительные до слез, с одной стороны, а с другой — там полно мужества. Антон Адасинский создал неповторимый образ волхва. После первой пробы мы утвердили Максима Суханова, а затем корректировали его героя с учетом психофизики Максима. Так что я очень доволен и актерским составом, и тем результатом, который получился.
— Расскажите теперь, как вы создавали этот мир.
— Прежде всего этот мир надо было придумать таким, чтобы он был живым. Мы хотели создать не сказочный, условный, такой квазиисторический мир, а построить визуально убедительный мир, в котором живут наши герои. Поэтому мы выбрали почти документальный способ съемки, создающий эффект присутствия. Но для этого надо было придумать все: от костюма воина до дизайна рукоятки меча, прически, татуировки. Чтобы не было общего места, усреднения. А дальше нам надо было найти тех людей, которые способны это сделать.
Мне важна эмоциональная составляющая. Кино забирает большую часть жизни, и не хочется воспринимать его как рутину. Важно чем-то гореть, чтобы тема внутренне тебя задевала, царапала — в душе, в сердце, чтобы долго про это думать, искать решение
Сложно было и с деревянным строительством: нужно было найти баланс, чтобы не попасть по стилю в ресторан или детскую площадку, а построить так, как это могло выглядеть в X веке, когда деревья были огромные. Надо было найти места для съемок, где природа наполнена энергией, мощью, красотой. Мы с Анатолием Максимовым специально ездили в Норвегию и обошли там все музеи, посвященные викингам. И когда наш мастер показал нам шлем, который он изготовил по нашему эскизу, то этот шлем был не хуже того, что мы видели в этих музеях.
— Это все были российские специалисты?
— Да. Художник по костюмам Катя Шапкайц, она замечательная. Куда она только ни ездила покупать ткани: в Индию, Китай. Какие-то ткани изготавливали для нас на старинных станках в Белоруссии. И так, шаг за шагом мы постепенно создавали предметный мир. Художник по гриму — Татьяна Вавилова. Она училась в Италии. Ее бороды и парики выглядят как настоящие на любой крупности. Художник — Сергей Агин. Каждая доска в декорации обрабатывалась вручную. У нас в фильме много сложнопостановочных каскадерских сцен, когда много лошадей присутствует в кадре, и это тоже был определенный вызов. Надо было найти людей, специально обученных лошадей. И мы нашли каскадеров — в Казахстане и в Москве. У нас было две группы каскадеров.
— Большая часть фильма снималась в Крыму, насколько я помню.
— У нас был большой декорационный комплекс в Подмосковье. В Крыму было построено несколько декораций. Сейчас под Симферополем из наших декораций создали деревню викингов (кинопарк "Викинг". — Прим. ТАСС), туристический комплекс.
— Пока вы так долго работали над "Викингом", следили ли за тем, что происходит в российском и зарубежном кино? Было ли что-то, что помогло в работе или, наоборот, помешало?
— Мы старались реализовать задачу, которую перед собой поставили. А она была очень сложная, если честно. Добиться того ощущения реальности, которого мы хотели, было непросто. Когда вышел фильм "Выживший", то оказалось, что по стилистике он нам близок. Но я мало успевал смотреть.
— Ваш фильм выйдет в двух версиях: 12+ и 18+. Такое новаторское решение для кинематографа. Как вы к нему отнеслись и насколько эти версии будут отличаться друг от друга?
— Это решение возникло, когда мы втроем с Анатолием Максимовым и Константином Эрнстом обсуждали прокат. Вдруг Эрнст предложил выпустить фильм в двух версиях. По тому материалу, который мы снимали и чего я добивался в кадре, я понимал, что я своих детей вряд ли смогу повести на этот фильм. И это было обидно, потому что они жили проектом, переживали, волновались за меня, я им показывал, как мы творим, они приезжали ко мне на площадку. При этом я понимал, что не смогу показать им версию 18+, где достаточно убедительно все показано — без смакования, но убедительно.
И когда на продюсерском уровне возникло предложение о двух версиях, то я горячо его поддержал. Я не просто перемонтировал фильм для 12+, что-то оттуда выбросив. Фильм получился другой, как ни странно. Разница в метраже небольшая, пять минут — нельзя сказать, что у нас в фильме постоянно секс, насилие, алкоголь, наркотики и прочее. Нет, у нас кино, где глубокая человеческая драма, приключение, война, любовь. И все это круто и захватывающе. Но я не ожидал, что фильмы получатся такими разными. Мне кажется, было бы интересно посмотреть обе версии и сравнить впечатление.
— Как вы на данном этапе ощущаете себя как режиссер? Вы теперь в основном создатель больших проектов, которые выходят раз в пять лет в лучшем случае, собирают деньги, потом вы опять уходите в какую-то ссылку и занимаетесь сценарием, основанным на исторических событиях, берете такую, может быть, не самую однозначную историческую фигуру, думаете, как рассказать о ее жизни зрителям. От "Итальянца" в вас уже мало осталось?
— В "Викинге" на самом деле есть какие-то вещи, связанные с языком, который был в "Итальянце". Вот этот эффект присутствия, документальность, способ рассказа истории, некоторая образность фильма. А как режиссер могу сказать, что "Викинг" был невероятно интересным проектом. Нам удалось собрать блестящую команду. Несмотря на производственные сложности, всегда было радостно приходить на площадку и чувствовать энергию всей группы, которая болеет за проект.
Будет ли мне интересно после этого снять камерную драму про двух человек? Я сейчас не отвечу на этот вопрос. Есть замыслы, истории, о которых я пока не хочу говорить. Мне важна эмоциональная составляющая. Кино забирает большую часть жизни, и не хочется воспринимать его как рутину. Важно чем-то гореть, чтобы тема внутренне тебя задевала, царапала — в душе, в сердце, чтобы долго про это думать, искать решение. Сейчас я, конечно, немного устал. Но я не чувствую себя режиссером больших фильмов.
— Тем не менее есть вы и теперь Николай Лебедев, чей фильм "Экипаж" стал самым кассовым в 2016 году.
— Мы с ним друзья и искренне радуемся друг за друга. Мы же не бежим стометровку — кто первый прибежит и за сколько. У нас разная эстетика, разные фильмы, разная система образов. Я очень рад Колиному успеху. И мне кажется, очень важно не ждать, когда твой коллега или товарищ по профессии рухнет и потерпит поражение. Кто-то мне сказал из знакомых, что иногда чужие поражения радуют больше собственных побед, — вот этого во мне нет совсем. Ну да, два моих последних фильма получились большими.
Какой будет следующий фильм, сейчас сказать трудно, потому что это зависит от многих факторов. Хотя мне хочется делать кино для большого экрана. И я понимаю, что в фильмах, которые рассчитаны на большой экран, должна быть какая-то своя составляющая — необязательно война, бои, катастрофа, — которая будет уникальной, которую можно почувствовать, увидеть только в кинотеатрах. Сейчас у многих дома есть большие телевизоры, и в принципе даже Бергмана — одного из моих любимых режиссеров, или Антониони — посмотрев на таком телевизоре, ты не так много потеряешь, потому что ты видишь глаза артистов.
Я понимаю, что сейчас очень важно найти что-то особенное для большого экрана, потому что в кино пойти недешево, плюс это требует много времени. Сейчас за рубежом выходят блестящие сериалы, которые не хуже фильмов, но при этом они сознательно сделаны для домашнего просмотра. И это тоже интересно. Страшно интересно, но для этого надо иметь, конечно, бюджетную составляющую, которая бы позволила сделать это так же качественно, как фильм. Сейчас для меня самое главное — это иметь возможность реализовать свой замысел.
— Телеверсия "Викинга" будет?
— Пока мы это не обсуждали, думаю, все будет зависеть от того, как фильм воспримут зрители. Мне хочется, конечно, чтобы он понравился. Мне кажется, у нас получился очень страстный, яростный, шумный и наполненный энергией, силой фильм. С финалом, который не ожидаешь.
Беседовала Мария Токмашева