21 февраля 2018, 09:00
Интервью

Любовь Глебова: язык — зеркало нашего общества

Любовь Глебова. Сергей Коньков/ ТАСС
Любовь Глебова

Первый зампред комитета Совета Федерации по Регламенту и организации парламентской деятельности в интервью ТАСС — об изучении русского языка в национальных республиках

21 февраля отмечается Международный день родного языка, учрежденный по инициативе ЮНЕСКО в 2000 году. В нашей стране говорят на 174 языках, 23 из которых признаны официальными. О ситуации с родными языками в субъектах Российской Федерации, изучении русского языка в национальных республиках рассказывает первый заместитель председателя комитета Совета Федерации по Регламенту и организации парламентской деятельности Любовь Глебова.

— Вы ведь по образованию учитель русского языка и литературы, Любовь Николаевна?

— Именно так. Собственно, язык стал моей профессией. Его изучение и преподавание.

— Вы учились и учили в другое время. Тогда русский могли выучить "только за то, что им разговаривал Ленин". Сейчас — вряд ли.

— Предлагаю сразу определиться в понятиях: русский язык и родной — далеко не всегда синонимы. В Советском Союзе русский изучали как язык государственного общения. В братских социалистических странах — ГДР, Польше, Болгарии, Венгрии, Чехословакии и так далее — он тоже обязательно входил в школьную программу.

— Сколько на пике было тех, кто мог на нем говорить?

— Сегодня в мире более 260 млн русскоговорящих. В лучшие годы количество доходило до 300–350 млн человек. Это если считать СССР плюс страны СЭВ. Конечно, цифра воспринималась как достижение, демонстрация определенного уровня развития Советского Союза, степени его влияния в мире. Действительно, это выглядело солидно и значимо.

Но не надо пытаться сравнивать то, что имеем сейчас, с тем, что было прежде. Язык тогда служил инструментом общения между живущими в одной стране народами, которые были связаны экономическими и прочими интересами в значительно большей мере, нежели сегодня. СССР в буквальном смысле представлял собой союз пятнадцати республик с единой экономикой, системой образования, вооруженными силами и социальной сферой. Понятно, в такой ситуации всем было проще договариваться на русском языке. Нормальная и понятная история.

Сейчас мы имеем дело с разными государствами, для каждого из которых развитие собственного языка является приоритетной задачей. На данном этапе для нас важно отстоять и, если необходимо, защитить интересы русскоязычного населения, сохранив для него возможность общаться на родном языке, изучать его, передавать детям по наследству.

— Вы согласны с тем, что язык все более превращается в инструмент влияния?

— Он всегда им был. На мой взгляд, в публичном пространстве происходит недооценка важности языка как средства межнационального общения.

— В защите русского языка некоторые склонны видеть попытки продвижения "русской идеи" как чего-то имперского и тоталитарного.

— Давайте обойдемся без идеологических ярлыков. Мы ведь говорим о языке, а не о пропагандистской войне. Все зависит от того, что каждым говорящим вкладывается в произносимые слова. Ведь при желании с помощью языка можно продвигать что угодно.

Для нас важно отстоять и, если необходимо, защитить интересы русскоязычного населения, сохранив для него возможность общаться на родном языке, изучать его, передавать детям по наследству

Русский язык должен активнее использоваться в качестве инструмента профессионального общения. Скажем, в области туризма, торговли, науки, различных отраслей промышленности — атомной энергетики, освоения космоса. Потребность в знании языка будет объективно расти по мере развития и укрепления отношений в разных сферах.

Скажем, строим мы где-то за рубежом АЭС, где потребуются рабочие руки. Люди, знающие русский язык, будут пользоваться преференцией при приеме на службу. Там, где расширяется экономическое присутствие, растет и интерес к языку. Наша государственная политика по продвижению русского языка не должна быть насильственной, она обязана удовлетворять потребности и интерес иностранцев, которые видят практический смысл в изучении русского языка — профессиональный, карьерный, личный.

— Но есть и другие примеры. Вот Украина, наш ближайший сосед…

— Ну, знаете, вы выбрали наиболее нетипичный пример. Сейчас у нас, скажем так, очень особенные отношения с Украиной. Не такие, как с другими государствами.

— На эти, как вы говорите, очень особенные отношения повлияло и желание Верховной рады принять весной 2014-го закон о статусе русского языка, после чего последовала резкая реакция Кремля.

— Ясно, что дело не в законе, который в итоге так и не был утвержден. Проблемы копились давно. Происходящее в отношениях между нашими странами — результат гораздо более глубоких и сложных процессов.

Язык как зеркало: что попадает, то и отражается. Поскольку политические и дипломатические жесты со стороны Украины сейчас откровенно недружественные, экономические связи практически разорваны, трудно ожидать иного развития сюжета и с русским языком. Его воспринимают как часть вражеского государства. Со всеми, как говорится, вытекающими. Язык и его носители подвергаются нападкам. Разумеется, Россия встает на защиту интересов русскоязычного населения, чьи права ущемляются. С точки зрения гуманитарной политики мы не приемлем подобного со стороны Украины. Никто не может заставить человека отказаться от родного языка и навязать ему чужой. Даже если этот язык украинский. Тут и спорить не о чем.

— Сегодня инструменты нашего воздействия на ситуацию весьма ограниченны.

— Послушайте, надо использовать те возможности, которые есть. Скажем, я часто слышу разговоры об ущемлении и дискриминации русских по языковому признаку в Прибалтике. Прекрасно понимаю природу таких настроений. Мы все время пытаемся сравнить нынешнее положение русского языка с тем, каким оно было в Советском Союзе. Но это совершенно несопоставимые вещи. Ущемлен по отношению к чему? К стандарту, существовавшему в СССР? Надо не ностальгировать, вспоминая былое, а помогать тем, кто нуждается в реальной поддержке.

Но я не хотела бы, чтобы в День родного языка мы с вами говорили только об Украине или Прибалтике. Тем более что в первом случае, на мой взгляд, все очевидно. Нынешние киевские власти сознательно играют на антироссийских настроениях. Сменится режим, и, уверена, многое пойдет иначе. Связь между братскими народами никаким политикам не разрушить. Да и с эстонцами, латышами и литовцами мы сумеем найти общий язык. В буквальном и переносном смысле слова.

Однако вернемся к теме соотношения родного и русского языков в нашей стране. Не хочется повторять азбучные истины, что Россия всегда была многонациональным государством, в котором говорят на таком количестве языков, диалектов и наречий, как ни в одной другой стране мира.

Никто не может заставить человека отказаться от родного языка и навязать ему чужой. Даже если этот язык украинский. Тут и спорить не о чем

При всем языковом многообразии официальным государственным языком в России является один — русский. Так написано в Конституции. При этом каждый субъект Федерации может иметь второй государственный язык, четверть регионов этим правом воспользовались. Как правило, это родной язык титульной нации. В Башкирии, Татарстане и Якутии приняты законы, которые обязывают проживающих там граждан России изучать оба государственных языка. В ряде регионов обучение ведется не на русском. В общей сложности на языках народов России по всем или части предметов обучаются более 560 тыс. учеников в 3712 школах.

Важно не допустить перекосов, ведь государственные итоговые аттестации, ОГЭ и ЕГЭ, принимаются только на русском языке, и школьникам, которые учатся на родном, но не русском языке, будет сложнее продолжить обучение в вузах. Высшее образование тоже дается только на русском языке.

Еще одна проблема заключается в том, что до сих пор нет официально утвержденных учебников по русскому языку как неродному. Нельзя ущемлять права всех живущих в России на обучение на родном языке, но это не должно происходить за счет времени, отведенного на русский язык.

Между тем уже сейчас в Москве есть целые классы, в которых дети не знают русского.

— Как такое возможно?

— В школу приходят дети мигрантов, для них русский язык — иностранный. Нет, они его учат, но одно дело — изучать русский как родной, когда ты с детства на нем разговариваешь, и совсем иное — брать уроки в школе. Абсолютно разные подходы! В нашей системе образования сегодня не хватает методик изучения русского языка как иностранного, не подготовлены учителя, нет системы повышения квалификации.

Институт русского языка имени Пушкина очень глубоко занимается этой тематикой. На мой взгляд, пора поднимать вопрос на федеральном уровне. Проблема серьезнее, чем кажется.

— Вы сравнили язык с зеркалом, в котором отражается общество. Вам нравится то, что видите?

— Язык развивается, меняется, и это совершенно нормально. Как говорится, на зеркало нечего пенять.

— И вас как филолога не смущает, что речь засоряется сленгом, а мат становится чем-то обыденным?

Связь между братскими народами никаким политикам не разрушить. Да и с эстонцами, латышами и литовцами мы сумеем найти общий язык. В буквальном и переносном смысле слова

— Если бы нас с вами сейчас услышали интеллектуалы из восемнадцатого века, они пришли бы в неописуемый ужас. Наш разговор показался бы им вульгарным, грубым и ужасным.

Повторяю, развитие языка — процесс объективный, его не остановить, хотя, скажем, в Госдуму периодически и вносят законопроекты об ограничении употребления заимствований в языке. Такие вещи не происходят по приказу.

С развитием информационных технологий иным становится стиль и способ общения. В разного рода мессенджерах, электронных сообщениях в порядке вещей сокращения слов, пропуск знаков препинания. Это может смущать или раздражать, но таковы сегодняшние реалии, которые кому-то кажутся крахом прежней системы деловой и личной переписки. От нас уходят старые орфографические правила, новые приводятся в соответствие с нынешним состоянием языка.

— И вы позволяете себе сокращать слова в SMS, пропускать запятые?

— Нет, у меня на уровне двигательной памяти зафиксировано то, что другие могут проигнорировать.

— А если получаете в сообщении — спс, плз, чмоки-чмоки, как реагируете?

— Абсолютно спокойно, если тот, кто это написал, не вызывает у меня отрицательных эмоций. Поймите, язык не существует отдельно от человека. "Чмоки-чмоки" от одного будут радостью, а на другого вы за это же сильно рассердитесь.

Можно сетовать, но надо признать: одним возмущением, дескать, как были грамотны мы и насколько безграмотно следующее поколение, ситуацию не изменить. Надо анализировать, достаточно ли делаем, чтобы действительно научить ребенка грамотному письму, сформировать востребованность в этом, привести грамотность в соответствие с сегодняшними условиями общения…

Есть идеальные грамматические и орфографические правила, которыми должен владеть профессиональный филолог, но нельзя требовать, чтобы это знали все

Знаете, у меня есть еще проблема, личного свойства... Порой слушаю выступления уважаемых людей, и прямо слух режет. Не сдерживаюсь и делаю замечание. Бывало, вылетали критические стрелы и в адрес тех, кого мне не надо было бы трогать. Не по рангу, как говорится. Во мне по-прежнему живет учитель, не могу смолчать, если вижу ошибку. Но я работаю над собой. Над своим языком. Учусь держать за зубами, когда надо.

А если говорить серьезно, есть идеальные грамматические и орфографические правила, которыми должен владеть профессиональный филолог, но нельзя требовать, чтобы это знали все. Массовая грамотность — понятие гибкое. Скажем, до недавнего времени слово "кофе" было только мужского рода, употребить его в среднем считалось ну просто верхом невоспитанности. А сейчас в словаре русского языка зафиксировано, что кофе может быть как он, так и оно. И ничего страшного. Это факт, так развивается язык.

— Считаете, это правильно?

— Люди, имеющие дело с гуманитарными инструментами, должны быть толерантны. Иначе не нужно браться за работу.

Мы с вами сегодня уже говорили, что Россия — многонациональное государство. У нас заложены мощные традиции, позволяющие языкам развиваться, взаимно обогащаться, не подавляя друг друга. Мы прекрасно понимаем, что единство в многообразии — это результат нашей культурной политики.

Но, повторяю, всегда и во всем нужен баланс. Нельзя языки искусственно насаждать или ограничивать. Все должно происходить естественно, гармонично. С одной стороны, наша страна дала всем возможность обучения на родном языке, с другой, еще раз повторю, высшее образование человек может получить только на русском. Значит, мы должны обеспечить ребенку в школе то знание русского языка, которое позволит ему освоить стандарт образования. В этом смысле у государства есть определенные обязательства по отношению к русскому языку, который определяет единство всего нашего бытия.

Тут не обойтись без введения федерального образовательного стандарта, по которому русскому языку начали бы учить как иностранному. Соответственно — нужны учебники и методические пособия, подготовка учителей, итоговая аттестация. Спектр этих вопросов сегодня является предметом разработки.

— В 2016 году специальной комиссией проверялся уровень знания русского языка среди учителей начальных классов в Северо-Кавказском федеральном округе и Республике Тыва. Тестирование прошли более 16 тыс. педагогов, среди них оказалось более сотни тех, кто владеет русским языком на неудовлетворительном уровне. Вроде бы число "двоечников" не оглушает…

— Совершенно верно, общая цифра не вызывает волнения, но надо учитывать, что в названных субъектах много учителей русского языка, которые не являются его носителями. Поэтому ослаблять контроль нельзя.

— А качеством учебников по русскому вы довольны?

— Не считаю себя экспертом в этой области, но я не сторонница единого учебника. Обучение должно происходить на привычных для ребенка примерах. Пусть в центральной части России приводят в качестве примера березу и поля, а на Дальнем Востоке — гейзеры и вулканы. Это будет более близкий и понятный язык. Заставить всю страну учиться на одних и тех же образах, считаю, избыточная, неоправданная мера ради сохранения единообразного подхода к реализации требований стандарта. Я за то, чтобы базовое было единым, давало единое представление, а формы, в которых изучается язык, были бы множественными.

В этом смысле должны большую гибкость проявлять педсоветы школ, родительские комитеты. Я против того, чтобы опять всех загоняли в прокрустово ложе, но, с другой стороны, многообразие не означает разных подходов к одному и тому же. Ни в коем случае!

В своей практике я встречалась с контрольно-измерительными материалами, которые готовились для ЕГЭ, и на один и тот же вопрос дети давали разные ответы. Потом при рассмотрении апелляционных жалоб выяснялось, что ответы взяты из разных учебников. Рособрнадзор, который я тогда возглавляла, требовал разобраться, какой из этих учебников соответствует стандарту. Вот такие случаи в моей жизни были…

— ЕГЭ — не тема сегодняшнего разговора, но вы долго занимались внедрением методики. Не хотите поделиться оценочными суждениями по этому поводу?

— У меня много лет не было возможности формулировать вслух свое отношение к ЕГЭ, поскольку я как государственный чиновник занималась реализацией закона. Радостно, что сейчас могу ответить на вопрос как человек, который знает практику реализации задачи. Первое. Единый государственный экзамен — это профессиональный инструмент. К сожалению, он приобрел слишком большой политический окрас. Мифология, существующая вокруг ЕГЭ, уже не может быть растоплена. В бытовом представлении легенды превалируют над истинным положением дел.

Да, инструмент не идеален, но, с моей оценочной точки зрения, был совершен шаг, который позволил сохранить в нашем государстве систему подготовки кадров. Катастрофа заключалась в том, что к началу нулевых годов уровень коррупциогенности в высшей и средней школе стал таким, что соревновались уже не в знаниях, а в возможностях пристроить ребенка в вуз за деньги. Был конкурс взяток. Знаете, кто первым поддержал ЕГЭ? Ректоры. Они не справлялись с ситуацией, в вузы валом перли абсолютно неподготовленные абитуриенты. Экзамен нужно было купить, а не сдать.

ЕГЭ постоянно совершенствуется, но по-прежнему встречает сопротивление профессионального сообщества, которое оказалось отодвинуто в сторонку. Это нормальный процесс. На мой взгляд, единый госэкзамен постепенно уходит из поля политических оценок, становится обычным рабочим инструментом.

— А когда, интересно, вы в последний раз диктант писали?

— С трудом представляю, чтобы мне кто-то диктовал, а я потом отчитывалась бы за свою грамотность. С другой стороны, есть модный ныне Тотальный диктант, в нем может принять участие каждый желающий…

Вот вы попробуйте сдать ЕГЭ! Контрольно-измерительные материалы показывают уровень грамотности на момент получения основного образования. Через год его нельзя уже проверить этими инструментами. А через пять лет — тем более. Экзамен не покажет объективной картины. Знание правил уходит, превращаясь в механическое действие. Если меня будут спрашивать через экзаменационные листы, помню то или иное правило, не справлюсь, конечно. Но я уже автоматически использую правила, не задумываясь.

Желание проверить себя, в том числе в Тотальном диктанте, — свидетельство, что нам нужно развивать оценочную историю. ЕГЭ так и критикуют, что это единственный инструмент, от него все ждут слишком многого. Не надо замерять уровень любви к русскому языку через результаты ЕГЭ. Они лишь фиксируют, как усвоена программа, под иное этот экзамен и не заточен.

Язык — не буквы, слова, запятые и тире. Это зеркало жизни. Так к нему и надо относиться. С любовью.

Беседовал Андрей Ванденко