Дирижерская пластика этого маэстро угадывается сразу — его энергичный жест словно вырубает музыку из тишины. Таков за пультом народный артист СССР Юрий Темирканов, чье 80-летие отмечается в понедельник далеко за пределами Санкт-Петербурга как знаменательное событие музыкального календаря. Вот уже три десятилетия он возглавляет заслуженный коллектив России — Академический симфонический оркестр Филармонии имени Дмитрия Шостаковича, во главе которого в преддверии юбилея маэстро совершил целую серию гастрольных турне.
— Юрий Хатуевич, у нас с вами есть повод вспомнить и еще об одном юбилее: первое интервью я взял у вас ровно полвека назад, когда вам еще не было тридцати и вы буквально ворвались в мир музыки. Именно в ту пору поэт Андрей Вознесенский назвал вас "термоядерным Темиркановым". Чувствует ли маэстро себя "термоядерным" в канун 80-летия?
— Когда спрашивают, что такое 80 лет, я вспоминаю Жванецкого. Он сказал, что душа человека и физика очень по-разному солируют: душа стареет медленно, а физически человек стареет гораздо быстрее. И в таком возрасте как-то примирить эти две ипостаси — самое трудное дело.
— Тем не менее перед юбилеем вы отважно затеяли серию международных гастролей — Швейцария, Китай, Австрия, Германия, Южная Корея — причем с разными программами, разными солистами, что противоречило и вашему размеренному ритму и тем более вашей большой круглой дате. Вы не находите?
— Дело в том, что это не моя идея. Просто эти страны очень хотели участвовать в моем юбилее и пригласили меня выступить с концертами. И мы там выступили. Япония тоже предполагала отмечать мой юбилей, но я туда не поехал из-за разных обстоятельств. А еще впереди у меня — Италия и Франция. Они тоже отмечают. И мне очень приятно, что эти страны хотят участвовать в моем юбилее.
— Три десятилетия вы руководите оркестром, который первым в стране был удостоен звания заслуженного коллектива России. Что для вас этот оркестр, ставший такой важной частью вашей жизни?
Оркестр — главное мое детище. Потому что за тридцать лет, мне кажется, я научил музыкантов не играть ноты и все, что там написано, — субито, акценты, крещендо, диминуэндо, а я их научил, по-моему, играть музыку, играть то, что спрятано за нотами
— А ноты — это египетские иероглифы. Пока их не прочтешь, они ничего не значат.
— Насколько трудно новичку попасть в ваш оркестр?
— Довольно трудно. Потому что, принимая новичков — не я один, а худсовет принимает, — мы исходим из главного: тот, кто поступает, должен быть на уровне этого оркестра. А уровень его сегодня довольно высокий. Если "Нью-Йорк Таймс" пишет, что это один из пяти лучших оркестров мира, то это все-таки что-то значит. Еще один важный критерий — повторные приглашения. Нас ждут во многих странах.
— Мне хорошо помнится ваше начало и добрые слова, которые сказал о вас ваш профессор Илья Александрович Мусин. Трудно представить, что из его дирижерского класса вышло столько разных музыкальных личностей — Гергиев, Бычков, Чернушенко, Димитриади, Домаркас, Баршай, Симеонов, Синайский... В чем, как вы считаете, заключался феномен его педагогического гения?
— Из дирижерских классов нередко выходят копии самих педагогов, а Мусин умел научить, увидев, какая у тебя сильная сторона, и чисто физически, и мануально. Он развивал в тебе твои данные и не говорил, что надо вот так, обязательно. Конечно, он первоначально вкладывал самые основы, чтобы не изобретать велосипед, а потом уже учил дирижировать, думая, о чем ты дирижируешь. У меня к Илье Александровичу осталось не просто чувство благодарности, а нечто большее. То, кто я есть, — это сделал Мусин. Он, кстати, на своей книге "Техника дирижирования" подписал мне, что символ этой книги — Темирканов.
— Ваш репертуар в основном складывается из классики. Хотя вы дружны с Щедриным, Пендерецким, Канчели, который вам посвятил свое произведение. А почему вы так мало играете современной музыки?
— Об этом спросили как-то Женю Кисина. Он сказал: я так много еще не успел сыграть великой музыки, что у меня не хватает времени на новое. Я в данном случае с ним солидарен. И второе — я при моем возрасте... нет, это же не только от возраста зависит, — я имею возможность, к счастью, дирижировать только то, что мне нравится. Я вообще плохо дирижирую то, что мне не нравится.
— А приходится иногда?
— Ну, да, приходилось, конечно. И я не умею дирижировать, если это меня самого не трогает. У меня тогда такое ощущение, что я обманываю публику.
— У каждого маэстро свой ритм музыкальной жизни. Я помню случаи, когда очередной концерт готовился целый месяц, а есть дирижеры, месячный график которых насчитывает больше тридцати концертов в разных странах. Как отлажен ваш ритм жизни в музыке?
— Вы знаете, количество — это Стаханов (Алексей Стаханов — советский шахтер, новатор угольной промышленности, основоположник Стахановского движения за перевыполнение плана — прим. ТАСС). К искусству это не имеет никакого отношения. Искусство определяется качеством. А стахановский метод у нас не работает и не работал никогда.
— Кто из современников оказал на вас, как личность, наибольшее влияние при вашем творческом становлении?
— Их очень много.
Мне в жизни очень повезло, я встречался с величайшими музыкантами ХХ века, со многими дружил. И каждый из людей выдающихся, которых я знал, оказал на меня влияние
— Когда-то вы рассказывали мне о Шостаковиче, о том, как он разрешил вам в другом темпе продирижировать финал его Десятой симфонии....
— Там был эпизод с валторнами, который я дирижирую в три раза медленнее, чем указано в партитуре. Однажды я должен был исполнить Десятую в Москве. Вдруг звонит мне Дмитрий Дмитриевич и говорит, что он в больнице и будет слушать трансляцию по радио. Тут я отважился сказать ему про мою вольность с валторнами, и если он возражает, я буду делать, как написано... "Нет, нет, дирижируйте, как вы хотите, а я послушаю", — сказал Шостакович. Он послушал и написал мне письмо, разрешив делать так, как я чувствую. С Шостаковичем я не был близко знаком хотя бы из-за разницы в возрасте. Но мы виделись... Мне кажется, он был последний святой на нашей земле российской. И он оказал на меня огромное влияние.
— Однажды вы организовали в Филармонии выставку, посвященную Ростроповичу. Это с вашей стороны был дружеский шаг?
— Мы очень часто играли вместе и часто встречались. Его я хорошо знал, и он, конечно, оказал огромное влияние на меня. Ростропович вообще был человек несовременный. Он был масштаба возрожденческого, во всем! Не только как великий музыкант, он был явление, человеческое явление во всех ипостасях. Даже как он ел, пил и как шутил... Для него короли, президенты и дворники были все на одном уровне.
— У вас множество советских, российских и зарубежных наград. Есть ли из них по-особому вам дорогая?
— Это трудный вопрос, потому что я никогда не думал об этом. Я к наградам очень хорошо отношусь, потому что, как мне кажется, я заслужил их абсолютно честно. Я никогда не искал путей, чтобы раздобыть какую-то награду.
— Вас в прессе часто называют счастливчиком в профессии, потому что вы очень рано оказались в фокусе внимания. В тридцать лет вы стали дирижировать в Академическом оркестре Филармонии, а потом были звездные годы в Кировском театре, куда вы пришли в тридцать восемь. Разве все это не противоречит вашему высказыванию, что дирижеры начинаются в пятьдесят?
— Не стоит это так буквально истолковывать, что вот тебе исполнилось пятьдесят — и ты сразу стал хорошим дирижером. Просто для дирижирования очень важен опыт, поэтому это вообще профессия второй половины жизни, когда ты начинаешь понимать, зачем, собственно, ты стоишь перед оркестром. Вот что имеется в виду.
— Ну а с другой стороны, сейчас возобновлен филармонический абонемент "Дебюты молодых дирижеров", где вы сами когда-то дебютировали. Много молодых во главе оркестров. Можно ли сказать, что дирижерская профессия молодеет?
Дирижерских дебютов много, но, по-моему, таких выдающихся, какие были в прошлом столетии, сейчас нет
— Они появятся, конечно. Но вот на сегодня в этом поколении нет больших дирижеров.
— Может, этим объясняется то, что до сих пор не объявлен преемник маэстро Александра Сергеевича Дмитриева на посту главного дирижера Академического оркестра Филармонии?
— Конечно. Я думаю, что совершенно справедливо не назначение дирижера, а чтобы оркестр сам его выбирал. Я думаю, музыканты должны посмотреть большое количество дирижеров, чтобы не ошибиться ни мне, ни им.
— В декабре грядет уже 19-й международный зимний фестиваль "Площадь Искусств", на котором пройдет и ваш юбилейный вечер. Какие изменения претерпел фестиваль за эти годы?
— Сегодня в мире проходит огромное количество фестивалей. И посвящаются они то какому-то композитору, то юбилею, то определенной теме. Я думаю, что это не дает возможности определить правильно — что нужно людям. А людям нужны не названия, а хорошие исполнители и самая разнообразная музыка. Мы при формировании афиши "Площади Искусств" придерживаемся такого принципа. Я приглашаю на фестиваль своих друзей, с которыми играю по всему миру. Среди них — много молодежи. Потому что один из главных принципов фестиваля — открытие новых имен.
— Продолжается ли ваша многолетняя традиция присуждения "Темиркановских премий" в Специальной школе-десятилетке Консерватории, где вы учились?
— Да, конечно, я продолжаю поощрять талантливых юных музыкантов. Лауреаты прошлых лет сейчас играют в нашем оркестре. Кстати, такие же премии я учредил и в Музыкальной школе Нальчика (школа носит ныне имя Юрия Темирканова — прим. ТАСС).
— Юрий Хатуевич, один подарок к дню рождения вы уже получили. Накануне вашего юбилея исполнился годик вашей внучке Насте. Как вы встретили это событие?
— Никогда не думал, что способен так любить ребенка! Настя — такой подарок судьбы для меня! Это то существо, ради которого надо жить.
Беседовал Олег Сердобольский