Иван Ургант: я скорее могу стать космическим рейнджером, чем политиком

Иван Ургант не знает, сколько у него статуэток "Тэфи": "Я не считаю их, просто свез их сюда". В просторной комнате в "Останкино", где мы разговариваем, даже нет отдельной полки с наградами — они стоят в разных местах вразнобой. Телеведущего часто упрекают в том, что он всегда шутит. С ТАСС Иван Ургант был серьезен. Даже в разговоре о политике.

О деле Устинова, программе "Время" и обидах на шутки

— В понедельник в "Вечернем Урганте" вы высказались о деле Павла Устинова — актера, признанного виновным в нападении на сотрудника ОМОНа во время несанкционированной акции и осужденного на 3,5 года колонии. Дело вызвало широкий резонанс. Но ваша программа — не политическая. Почему вы сочли нужным об этом высказаться?

— Тут моя позиция несильно отличается оригинальностью. Невиновный человек не может нести наказание непонятно за что. Некрасиво бить беззащитного человека, находясь в большинстве. Странно не давать людям мирно высказывать собственную точку зрения. И как-то не хочется об этом молчать.

— Программа "Вечерний Ургант" в эфире уже седьмой год. Насколько сложно так долго делать одну и ту же передачу так, чтобы ее смотрели каждый вечер?

— Хвала и почет людям, которые смотрят эту программу каждый день. Но я полагаю, большинство зрителей смотрят ее время от времени. Разные гости, разные события, разное время выхода в эфир… За семь лет программа сильно поменялась. Даже человек, который ее ведет, внешне уже совершенно другой. И для меня этот эксперимент интересен именно тем, насколько мы можем меняться.

— Как программа "Время"?

— Вы знаете, сложно подобрать более точный пример. Если мальчику, который в 2012 году начал смотреть нашу программу, было 14 лет, то сейчас ему 21 год. И это уже другой человек. Но эти семь лет он периодически был с нами, и, может быть, как-то отчасти в нем что-то изменилось. Я далек от мысли, что наша передача несет просветительскую или образовательную функцию, но мировоззренческую — возможно. Мы стараемся аккуратно, не выпячивая, декларировать с экрана наше отношение к жизни. Надеюсь, люди это считывают.

— То есть этот мальчик мог научиться самоиронии, например.

— Видите, мы сразу решили, что это мальчик, а может, это девочка. Да просто более легкому взгляду на вещи научиться. Это, мне кажется, было бы для нас самым ценным. И главное, чтобы человек засыпал с хорошим настроением. Желательно, чтоб не во время передачи, а где-то на финальных титрах.      

— У нас со временем становится сложнее шутить: есть риск обидеть верующих, феминисток или кого-то еще. Вы начинаете шутить "с оглядкой"?

— Верующие тут лидируют, они далеко оставили феминисток. Верующие в авангарде обидчивых.

— Вы думаете сейчас над своими шутками: "А вдруг я скажу, а кто-то оскорбится…"?

— Знаете, есть люди, которые шутят и не боятся никого оскорбить. А я не люблю, когда на меня кто-то всерьез обижен. Сам момент произнесения шутки и последующие секунд 15 доставляют мне большую радость. Потом я начинаю себя корить: ну зачем, ну я мог этого не говорить, человек может обидеться… Может, мне позвонить? Потом думаю: а с какого рожна я ему должен звонить, а он сам как бы себя повел на моем месте? И как-то себя успокаиваю и убаюкиваю этим.

Смысл не в том, чтобы не обидеть, а в том, чтобы люди не обижались. А это зависит не от степени остроты шутки, а от степени остроты восприятия человека, про которого шутят. В некоторых культурах заложено: ты не имеешь права обижаться на шутки, ты должен их принимать, быть самоироничным. Я сам, если честно, не всегда радостно про себя шутки воспринимаю, но стараюсь в себе это подавлять. Просто отхожу в сторону и начинаю копить яд.

— Есть вещи, над которыми действительно нельзя шутить?

— Я бы так ответил: наверное, есть. Все зависит от того, где ты шутишь, как ты шутишь. Если в кабинет, где мы с авторами готовим программы, поставить микрофон… Вернее, так: если запись с микрофона, который там точно стоит, обнародовать, то мы до расстрела не доживем — нас сожгут по дороге. Другое дело, хватает смекалки не все из этого озвучивать в эфире.

О Юрии Дуде, уборке льда и политических амбициях

— Как вам шутка про "Ургант 2024", которую многие постили после победы Владимира Зеленского на выборах президента Украины?

— Это очень остроумная шутка.

— Она не вызвала у вас больше никаких мыслей?

— Ну, я же не могу серьезно на эту тему думать. Я не могу себе это представить даже в страшном сне. Скорее я могу стать космическим рейнджером, чем политическим деятелем.

— Почему вы до сих пор не дали интервью Юрию Дудю?

— Юрий, в отличие от очень многих журналистов, задает вопросы, на которые очень интересно послушать ответы. Знаете, как на Страшный суд к Дудю некоторые ходят. А некоторые это воспринимают как вызов на дуэль. А некоторые — как челлендж: уйти от всех этих вопросов и поставить Юрия в неудобное положение. Это прекрасно — что возник такой пример на достаточно суховатой почве отечественной журналистики нынешнего времени. Лучше всего в гостях у Юры выглядят те, кто говорит правду. Те, кто говорит неправду, выглядят несколько хуже. Мне бы хотелось оказаться в числе первых.

— Лет десять назад вы сказали: "У меня узнаваемость, а у бабушки — слава" (бабушка Ивана — народная артистка РСФСР Нина Ургант — прим. ТАСС). Это изменилось?

— Я абсолютно убежден, что слава — это у Юрия Гагарина. И у Полины тогда, чего уж там. Если сравнить, сколько на экране появлялась бабушка и сколько появляюсь я, то, конечно, будет существенный перевес в мою пользу. Но только количественный.

Когда я чувствую расположение людей к себе, честно говоря, мне приятно. Мне казалось, что я, как говорится, буду "для тех, кто понимает". А выяснилось, что люди ко мне благосклонны. Это же здорово: приходишь в винный магазин, и тебе говорят: "Иван, берите боярышник без очереди!"

— Продавцы говорят или покупатели? Это важно.

— Вы знаете, в винных магазинах покупатели такого не говорят.

— В феврале этого года вы опубликовали в Instagram видео, где вы колете лед на улице в Санкт-Петербурге. Что это было — жест для привлечения внимания или уборка льда для уборки?

— Ну, если б я просто убирал лед, я бы не снимал это на видео. Я не принадлежу к людям, которые каждый свой шаг фиксируют.

Этой зимой и без того не самые ровные тротуары Санкт-Петербурга находились под углом 45 градусов, потому что вода стекала с крыш и замерзала. А я боюсь льда, особенно того, что покрыт тонким слоем воды. Сразу представляю, что я падаю и бьюсь затылком. Я подумал, что если моя бабушка, которая не так часто бывает на улице, захочет выйти, подышать воздухом, покормить ворон или сходить на почту за пенсией, то это будет для нее прямая дорога на тот свет. Я сказал себе: "А не отпраздновать ли нам юбилей Нины Николаевны в сентябре (4 сентября Нине Ургант исполнилось 90 лет — прим. ТАСС)? Пожалуй. Для этого надо исключить возможности ранней смерти среди 89-летних актрис в Санкт-Петербурге".

Я попросил у консьержа необходимый инвентарь и попытался почистить улицу. Как потом мне сообщили пользователи социальных сетей, этот инвентарь я держал в руках абсолютно неправильно.

— А вы же работали дворником в детстве?

— Кстати, да, я когда-то делал то же самое, только на канале Грибоедова.

— Twitter и Instagram Гриши Урганта ("альтер эго", или музыкальный псевдоним Ивана, — под этим именем он записывает песни — прим. ТАСС) ведете вы?

— Я не имею к ним никакого отношения. Там кто-то все время комментирует политические события.

— Вас не раздражает, что это делают под именем вашего альтер эго?

— Меня это совершенно не волнует. Все, что я хочу сказать, я говорю, и странно было бы это делать от лица другого человека. Для этого у меня есть три Instagram с фото пожилых женщин, с них я и кляну все вокруг на чем свет стоит.

О прадеде, Басте, носках Познера и Довлатове

— Правда ли, что ваш прадед был майором НКВД?

— Не уверен, что майором, но что он служил в НКВД — это абсолютно точно. Я его фамилию встречал в архивах. Знаете, я считаю, это очень важно — знать, кто у тебя был репрессирован, кто был арестован. Мне вообще было бы интересно узнать, что с ним происходило. Он был эстонец и в 1940 году участвовал в присоединении территории Латвии к Советскому Союзу. А после этого ушел на войну и вместе с нашими войсками отступил, а семья осталась в оккупации в Даугавпилсе. И почему жители Даугавпилса не выдали его семью и мою бабушку, для меня большая загадка.

— Как вы с учетом ваших взглядов относитесь к тому, что ваш прадед служил именно в НКВД?

— Это не самая моя любимая организация. Особенно в тот период, когда он там проходил службу. У меня к ней огромное количество вопросов, ответы на которые я не могу получить, как и очень многие другие люди… Но я не знаю биографии своего прадеда. Я уверен, что в НКВД были порядочные люди. И мне бы хотелось верить, что он никого не расстреливал, не мучал… хотелось бы. Но если это было, то гореть ему в аду ярким синим пламенем. Для меня важно узнать про него как можно больше, чтобы рассказать о нем своим детям во избежание повторения его ошибок.

— Мне кажется, вы близки по духу с "Квартетом И". Самоиронией. И например, и вы, и они часто повторяете, что очень любите Сергея Довлатова. Нет планов сделать что-то совместное?

— Нет, за исключением их визитов ко мне в передачу или моего визита к ним на спектакль в качестве зрителя. У нас обычно планы соприкасаются вот в этих точках. Действительно, мы как-то встретились в самолете со Славой Хаитом, разговорились и выяснили, что очень любим Довлатова. Ну это прекрасно. И немного этой любви перешло и на Славу Хаита. Но как можно не любить Довлатова?

— Есть такие люди.

— Я не говорю, что это плохо. Я просто не понимаю — как можно? Точно так же я не понимаю, как можно любить Сталина. Но такие тоже есть, и много, и, к сожалению, их несколько больше, чем тех, кто любит Довлатова.

— Многие говорили, что вам нужно сниматься в серьезном кино, а Нина Николаевна несколько лет назад сказала: "Не будет же Ваня прыгать до 40 лет в шоу-бизнесе или как это теперь называется". Вам 41. Можно сказать, что шоу-бизнес для вас — это уже навсегда?

— Прыжки становятся все ниже, но мне это очень нравится. Я не называю это шоу-бизнесом… Это мое дело, то, что я очень люблю. Когда я иду сниматься в кино, еще до момента съемок я начинаю ощущать легкую тревогу. Мне не нравится, что это долго. Наверное, поэтому актерская профессия для меня неосновная. То, что происходит на съемках программы, во мне разжигает огонь. А то, что происходит на съемках кино, — пока это такое мерцание.

— Снять фильм вы по-прежнему хотите?

— Я и оперу хочу написать. Но передо мной стоит много преград: я ведь даже ноты не умею писать. Но мне нравится думать, что я могу создать оперу.

— Можно блиц? Кто круче — Баста или Гриша Ургант?

— Я бы выбрал Басту. Гриша бы выбрал себя. Вот если бы вы меня спросили — Баста или Тимати…

— Думаю, тут ответ очевиден.

— Вот видите, для вас очевиден. И для Тимати очевиден.

— Для Басты, наверное, тоже.

— Мне очень нравится Баста. Парадоксально, что Вася (Василий Вакуленко — настоящее имя Басты — прим. ТАСС) написал "Сансару" — главную рок-песню последних десяти лет. А еще он очень хороший парень.

— Вы носите носки с Микки-Маусом или красные, как у Владимира Познера?

— Небогатый выбор. С Микки-Маусами у меня уже нет. Вот белье есть — правда, с Минни-Маус. А красные носки ношу. И желтые, и зеленые. Это не "под Познера", они у меня и раньше были. Но мне очень симпатичен стиль Владимира Владимировича.

— Спасибо вам за разговор.

— Да, спасибо вам. С чего бы мы ни начинали, все равно закончили носками Познера.

Беседовала Бэлла Волкова