20 марта в Институте скорой помощи им. Н.В. Склифосовского открылся дополнительный корпус, куда поступают пациенты с подозрением на коронавирус. Директор института Сергей Петриков рассказал ТАСС, как работают врачи и как лечатся пациенты.
— Видела, вы приняли участие во флешмобе "мы остались на работе ради вас, останьтесь дома ради нас". Вашим врачам уже приходится "оставаться на работе"?
— Приходится. Они работают сменами, по 24 часа. Но понятно, что график сейчас ненормированный, поэтому кто нужен — тот остается.
Когда корпус создавался, мы делали списки добровольцев — спрашивали, кто из наших сотрудников сам готов здесь работать. Понятно, что если все пойдет по плохому сценарию, то включится весь институт. Но в первую очередь сюда пришли те, кто вызвался сам.
— Легко было составить списки добровольцев, люди охотно шли?
— Конечно, легко. Мы же институт экстренной помощи.
— Вам сильно пришлось перестроить работу?
— Очень. Во-первых, работать надо в защитных костюмах. Это очень непросто! Я думаю, если надеть на вас защитный костюм и просто дать походить в нем три часа — да даже десять минут, — вы поймете все счастье этой жизни. Когда его снимаешь и вдыхаешь воздух — как будто из космоса вернулся! А нашим людям в них надо не просто ходить, а делать тяжелые манипуляции.
Ты надеваешь две пары перчаток: первую — до комбинезона, вторую — после. А реаниматолог, который проводит стерильные процедуры, надевает еще и третью пару, стерильную. Очки запотевают — это же не скафандр водолазный. Дышать тяжело, потому что там очень мощные респираторы. Костюм непроницаемый для воздуха: надеваешь его — и через пять минут ты мокрый. А врач в нем в среднем проводит три часа подряд. Потом его надо снять, для этого тоже есть определенные правила.
— А что еще делается для защиты медперсонала?
— У нас все разделено на "грязные" и "чистые" зоны, есть санпропускники — там работают люди, которые контролируют, чтобы каждый был одет правильно.
В этом смысле в больнице в Коммунарке (куда поступают пациенты с подозрением на коронавирус — прим. ТАСС) более удачная планировка: там два корпуса связаны между собой переходами, и санпропускники сделать удобнее. Нам нужно было приложить больше усилий, чтобы спланировать все передвижения внутри корпуса.
— Чем еще ваш корпус отличается от Коммунарки?
— Там все-таки более комфортные условия для пациентов, хотя мы тоже постарались, чтобы им не было здесь скучно. Например, мы селим семейные пары вместе, в отдельных палатах. У нас таких пар несколько.
Здесь есть Wi-Fi, а в каждой палате поставлен компьютер с большим экраном, чтобы можно было смотреть кино. И те пациенты, у которых кнопочные телефоны, а не продвинутые гаджеты, могут зайти в интернет и пообщаться с родственниками без всяких проблем. Есть программа, чтобы бесплатно читать прессу и художественную литературу. Вроде мелочи, но людям от них приятно.
— Сколько человек находится в палате?
— По-разному, один, два, есть многоместные палаты.
— К вам ведь в том числе поступают люди с подозрением на коронавирус, до подтверждения теста. Что делается, чтобы в общей палате пациенты не заражались друг от друга?
— Если поступает человек с уже подтвержденным тестом, его сразу отправляют в отдельный бокс. А остальные поступают в приемную зону, она разделена. И тесты мы получаем достаточно быстро, потому что у нас здесь открыта лаборатория на нашей базе. Так что мы идеально сортируем пациентов, чтобы никто не заразился.
— Сколько в среднем человек в день к вам поступает?
— Сейчас мы заполнены полностью, открыты только на реанимационных пациентов, тяжелых. Мы рассчитаны на 26 реанимационных коек и 80 госпитальных, с расширением до 86.
Сначала поступало где-то по 30 с небольшим человек в день. Сейчас у нас лежат 108 человек, из них 17 — в реанимации (актуально на 30 марта — прим. ТАСС).
Когда поток был большой, часть пациентов у нас лежала в приемном отделении — это, можно сказать, большая реанимация. Сейчас потихонечку рассортировываем их по этажам.
— Какие-то продукты пациентам можно передавать?
— Не какие-то, а разные! Даже кошерные принимаем.
— Когда пациент выписывается, что делают с его вещами?
— Пока еще никто не выписывался, первая выписка будет не раньше 4 апреля.
— И что будут делать с гаджетами, например? Дезинфекция?
— В спирт макнуть, вот и все! Шучу, конечно, в спирт не надо макать. Мы как раз ждем гайд по работе с вещами из Коммунарки. Так как мы единое звено департамента здравоохранения Москвы, то делимся друг с другом всеми новостями.
— Я знаю, что в НИИ имени Склифосовского активно внедряют работу роботов. Есть ли какие-то планы на роботов при борьбе с коронавирусом?
— Роботов не получится. Здесь люди в сознании, они требуют общения. Мы с ними постоянно разговариваем. И это не очень привычный для нас контингент пациентов. Большинство работающих в корпусе — реаниматологи. Реанимационные пациенты вообще редко разговаривают, они в основном находятся на аппаратах ИВЛ.
Поэтому мы поставили сюда работать кардиологов, терапевтов, психологи приходят. Наши граждане не привыкли к ограничительным мерам, и хотя они сами вызывали скорую помощь и приезжали сюда, многие из них напряжены. Бывают и конфликтные ситуации, и ситуации непонимания, поэтому тут очень много надо разговаривать с людьми. Робот это не сможет сделать.
Надо сказать, что мы — одни из пионеров внедрения роботизированных технологий в России. У нас в свое время был на апробации робот, которым можно было курировать реанимационное отделение. Но сейчас такое не пройдет. Если только как решение каких-то временных ситуаций. Денис Николаевич [Проценко, главный врач больницы в Коммунарке], я знаю, пытается внедрить такую систему для консультантов: кто-то вешает себе на лоб камеру и ходит по реанимациям, а человек, который находится вне "грязной" зоны, может все видеть, слышать и как-то общаться. Полезное решение.
— А планы приглашать волонтеров у вас есть?
— Институт имени Склифосовского является родиной движения "Волонтеры-медики". Оно зародилось здесь семь лет назад с единичных волонтеров, а потом развилось во всероссийское движение. И мы с ними активно сотрудничаем.
Но есть тонкость. Волонтер не может прикасаться к пациенту. Он может что-то мыть, что-то принести, унести, транспортировать пациента куда-то.
Мы не стали пока прибегать к таким услугам, потому что в принципе справляемся сами. Мы выбрали эту работу. Нельзя сказать, что она безопасная в этом корпусе, поэтому туда идут те, кто здесь работает.
— Какой средний возраст ваших пациентов?
— 40 с небольшим. В тяжелом состоянии — люди чуть постарше, им около 60 и больше.
— Есть мнение, что коронавирусная инфекция опасна только для стариков, а с 30–40-летними все равно не будет ничего страшного, даже если они заразятся. Объясните, почему 30–40-летним тоже стоит опасаться?
— Опасаться надо всего. Те, кто работает в институте Склифосовского, знают: можно умереть, даже когда ты едешь на самокате или на велосипеде. У нас однажды был случай: столкнулся скейтбордист с велосипедистом. Велосипедист погиб, скейтбордист выжил. Мы, выходя отсюда, понимаем, что опасно даже по улицам ходить.
Поэтому любой человек может заразиться, и старше, и младше. Но судя по тому, что происходило в других странах, этот вирус наиболее опасен для пожилых пациентов. Потому что у них много сопутствующих заболеваний, и это может спровоцировать их обострение. А дальше проблемы наваливаются как снежный ком и могут привести к смертельному исходу.
У человека моложе больше здоровья, он легче это перенесет. "Тяжелых" молодых пациентов у нас пока нет.
Мы еще до указа мэра попросили своих сотрудников, которые старше 65, не выходить на работу, заниматься удаленно какими-то делами. Так могут работать научные сотрудники и бухгалтерия. Не все хотели уходить, часть я сам загрузил в машину. Понятно, что врачи рвутся на работу, потому что понимают, что всем, кто остался, тяжело. Конечно, они хотят помочь.
— В соцсетях встречается такое мнение, что у всех людей с диагнозом "внебольничная пневмония" обязательно коронавирус, то есть что зараженных якобы больше, чем нам говорят…
— Это не так. Пациентов с внебольничной пневмонией тестируют на вирус — просто потому что этот вирус вызывает в первую очередь внебольничную пневмонию. Но мы их протестировали уже очень много, они поступают не только в наш стационар. И у нас, и в других стационарах у таких пациентов COVID-19 не нашли. В прошлые годы тоже было много случаев внебольничной пневмонии, но там никто COVID-19 не искал, спокойно их излечивали.
Поэтому тут нельзя поддаваться панике, надо быть спокойнее. Сейчас надо просто прервать движение эпидемии — и все. Если карантинный режим будет соблюдать большинство населения, он точно не понадобится на годы или месяцы. На сколько понадобится — не знаю, я не эпидемиолог, я даже не знаю всех точных цифр. Мы обороняемся на том рубеже, куда нас поставили.
И надо отдать должное Москве. Мне кажется, ни один город и ни одна страна не подготовились к этому так, как Москва и Россия. В первую очередь — Москва. Руководство города задумалось об этом до того, как задумались многие другие. Здесь сделано настолько много, что простому гражданину это представить сложно. Закуплена новая аппаратура, перепрофилированы корпуса, много сделано по организации, по логистике всего процесса. Эти решения требовали вложений, но они были приняты. И сейчас мы видим их эффект.
— Вы, как вы говорите, обороняетесь на рубеже. Чем мы, граждане, можем вам помочь?
— Сидеть дома или на даче. Соблюдать все правила самоизоляции. Это будет самая лучшая помощь.
Беседовала Бэлла Волкова