Вонгу Карваю 60. Это, наверное, самый известный за пределами региона гонконгский режиссер. Гонконгское кино — это вообще известный феномен, правда, феномен уже довольно давний, скорее из 1990–2000-х. Впрочем, фильмы Вонга Карвая не только вне времени, но и вообще вне всякого контекста: да, они гонконгские, но в них нет ориентальной специфики; в них есть детали эпохи, но они не важны, и так все понятно. Действие "Любовного настроения", самого известного фильма Карвая, происходит в шанхайском районе Гонконга в 1962 году, но этого можно вообще не заметить, настолько захлестывает неописуемое ощущение, которое вызывает это кино.
Как Карвай создает в зрителе это сложное чувство?
Сюжета особо нет
Итак, да, сюжет у Карвая — это примерно то же самое, что городские и исторические реалии. Здесь есть и герои, и их коллизии, и мотивация, и прочая нарратология, конечно, есть, но они видны только на расстоянии, после окончания фильма. Это, наверное, как в жизни: у нас же нет конкретного, строгого, несгибаемого нарратива, но при этом какие-то закономерности отследить все же можно.
Рассмотрим на примере "Любовного настроения" (кстати, этот фильм получил приз за лучшую мужскую роль в Канне, статуэтку забрал любимый карваевский актер Тони Люн Чу Вай). Завязка там вроде бы проста. В одной семье по вечерам слишком часто пропадает муж. В соседской квартире — жена. Обездоленные супруги, кажется, догадываются, что происходит, и уже понемногу притираются друг к другу, но все находятся в томительном ожидании либо неизбежного разоблачения тех, кого любят, либо столь же неотвратимого самообнажения. Самое важное здесь — не завязка, которая могла бы послужить основой для какого-нибудь народного русского анекдота про любовника в шкафу, а именно эмоциональный фон.
Отчасти тонкая душевная организация фильмов Карвая обеспечивается тем, что постановщик много импровизирует: ему кажется скучным снимать напрямую по сценарию, он отпускает актеров, а вместе с ними героев — жить, а не играть в вымученных обстоятельствах, что порождает свой сюжет, непридуманный, как человеческая судьба.
Кристофер Дойл
Оператор Дойл уже после того, как получил техническое гран-при в Канне за все то же "Любовное настроение", работал и с Джармушем, и с Гасом Ван Сентом, и даже снял дебютное кино главного китайского художника Ай Вэйвэя, но именно его визуальная поэзия в фильмах Карвая столь удачно коррелировала с режиссерским настроем. Вообще удивительно, как австралиец с американским кинообразованием столь удачно работал и с китайскими, и с гонконгскими постановщиками. Возможно, дело в том, что и в Китае, начиная с определенного момента, и во время гонконгской новой волны режиссура авторского кино всегда была близка к поэзии. Точно так же и Дойл своей камерой в фильмах Карвая будто выписывает невидимые, непроговоренные вслух рифмованные строчки, бьющие в самое сердце.
Цветные пятна
Дойл, как и Карвай, очень любит экспрессию цвета: еще до всяких Николасов Виндингов Рефнов они любили отправить в камеру какой-нибудь истошно яркий, часто неоновый блик, закрывающий чуть ли не полэкрана. В "Моих черничных ночах", карваевском дебюте в американском кино, огромная и очень красивая засветка экрана может занимать в кадре больше места, чем, например, лицо каких-нибудь Джуда Лоу и Натали Портман, которые там играют. Эти отблески, как визуализированные чувства героев, добавляют особой страсти и даже психоделичности фильмам Карвая.
Гонконг
Кажется, что действие фильмов Карвая всегда в Гонконге, даже если формально и не там. Например, складывается четкое ощущение, что "Мои черничные ночи" — это явно не американская история, а гонконгская. Напомним, географические привязки неважны: как известно, чужая душа — потемки, и город как место действия фильма тоже подстраивается под героев. Гонконг по понятным историческим и геополитическим причинам — это вечная terra incognita, неизведанные городские джунгли, адское межкультурное варево, в котором, казалось бы, нет места ничему человеческому, но на деле выясняется, что все наоборот.
В "Чунгкингском экспрессе", вопреки названию, действие происходит вовсе не в каком-то поезде. Чунгкинг — это такой большой квартал, состоящий из сросшихся зданий, а под экспрессом понимается бистро, в которое захаживают герои разных новелл, чьи судьбы, понятно, переплетаются. Именно это бистро, пыльное, не самое притязательное, оказывается самым душевным из представимых предприятий общепита, что реальных, что выдуманных: после этого кино хочется провести в "Чунгкингском экспрессе" всю жизнь (благо он работает круглосуточно, судя по фильму).
Вот это особое ощущение, которое так просто не опишешь
Вообще, о Карвае, даже если попытаться написать что-то конкретное, удается лишь неубедительно помахать руками. Это как критика поэзии: вроде бы мы пытаемся проанализировать слова, собранные в строчки, но в то же время больше говорим о себе, а не о поэте и его работе.
Сам Карвай его очень хорошо охарактеризовал в названии своего самого известного фильма как "Любовное настроение". Какой интересный перевод с кантонского диалекта китайского! Это одновременно и предчувствие любви, и желание полюбить, такое ощущение, которое бывает, например, перед летом, аналогичное чувству, которое пытается объяснить в "Вине из одуванчиков" Рэй Брэдбери.
Описывать такие сложные чувства сложно. Об этом, наверное, и написала группа СБПЧ свою песню "Метеоры, кометы, болиды", там была замечательная строчка: "Я думаю, для этого не придумали слово". Так вот, для карваевского чувства меланхолического толка, прекрасного и трагического, и вправду не получается найти слов для описания. Наверное, и не нужно.
Что смотреть у Вонга Карвая: "Любовное настроение", "Чунгкингский экспресс", "Мои черничные ночи", а дальше что хотите, от "2046" до "Великого мастера".
Егор Беликов