В 1983 году по Центральному телевидению был показан 40-минутный фильм-концерт Людмилы Зыкиной "Слушайте, если хотите...". Уже одно лишь название программы говорило о приближающейся в годы перестройки утрате статуса главной советской певицы, которую, как оказалось, можно было и не слушать.
Раньше таких вольностей по отношению к самой официозной из народных и самой земной из "кремлевских" певиц чиновники от культуры не допускали. 20 с лишним лет Зыкина олицетворяла силу советского государства, бескрайние просторы родины и чистоту русских женщин. Она не была единственной, но точно была первой и в большинстве случаев незаменимой: правительственные концерты, большие юбилеи, церемонии открытия — выступление Зыкиной придавало любому казенному мероприятию нужный градус торжественности, а главное, смысл в глазах телезрителей. Она ежедневно звучала по радио, год за годом получала награды и выступала во всех без исключения республиках Союза. А тут "слушайте, если хотите", никто не заставляет. Кажется, более лукаво за минувшие с революции полвека звучало только "колхоз — дело добровольное".
Но Зыкина и правда не напрашивалась на комплимент и не кокетничала. Она прекрасно знала, как любима среди простых людей, особенно в глубинке, где ее, несмотря на роскошные наряды, до самой смерти принимали за свою.
Течет река Волга
Зыкина родилась на окраине Москвы в семье рабочих, заставших прежнюю жизнь в землянках и сбежавших из деревни во время коллективизации. Старый уклад закономерно перекочевал на новое место: все детство Зыкину окружала домашняя птица ("сотни кур, индюшек, гусей, уток") и мелкая живность — от собак до коз. Будущая любимица советских вождей, лично знакомая со всеми от Сталина до Горбачева, с ранних лет умела шить, стирать, готовить и редко кому это доверяла, когда могла сделать сама. По той же причине десятилетиями отказывалась от помощи в украшении платьев и услуг водителя.
На сцену Зыкина пришла из производственной самодеятельности. В годы войны она работала на станкостроительном заводе и, как и многие, часто пела. Потом ушла в санитарки, была швеей, хотя, как не раз позже признавалась, еще долго мечтала стать летчицей и разменять "баранку" на штурвал. В 1947 году Зыкина приняла участие в конкурсе молодых исполнителей, где ее заметили и с ходу взяли в народный хор имени Пятницкого, самый престижный из существовавших в те годы. Через два года молодая певица, объездившая с хором десятки городов и райцентров, потеряла мать, а вернувшись с похорон, в буквальном смысле дар речи — первые несколько месяцев Зыкина не могла говорить. Решив, что с творческой жизнью покончено, убитая горем артистка написала заявление об уходе из хора и вернулась на производство.
Через два года голос вернулся. Зыкина вновь вошла в хоровой состав, правда уже другой — хора русской песни Всесоюзного радио. Девушек с ее тембром часто приглашали озвучить песни в кино, иногда в дуэте, но чаще сольно — так 25-летнюю красавицу с мощным голосом и толстыми косами разглядели на студиях звукозаписи, а ее песни начали ставить в эфире радиостанций. На тот момент у нее был самый обычный репертуар: тихая деревенская песня о красоте родных осин, верности милому и пользе честного труда.
В 1960 году Зыкина стала солисткой Москонцерта. Через год, благодаря "Голубому огоньку", ее знала вся страна, через пять — вышла "Течет река Волга" Фрадкина — Ошанина, навсегда изменившая жизнь певицы.
Конца и края нет
Вопреки расхожему мнению визитная карточка Зыкиной — "Течет река Волга" — впервые прозвучала в исполнении другого артиста, Владимира Трошина. Чуть позже ее спел по радио Марк Бернес, познакомивший с "Волгой" миллионы слушателей. Зыкина вышла на авторов песни и, получив разрешение от Москонцерта, включила ее в свою программу. Пронзительное посвящение самой большой реке в Европе было признано эталонным и мгновенно стало любимым номером у публики. С тех пор редкий концерт Зыкиной обходился без этой песни или хотя бы ее упоминания. При том что другие песни о Волге (порядка десятка!) у нее тоже были.
Хрестоматийное начало "издалека долго" с огромными длиннотами и паузами в слогах растянуто на самые длинные в истории русской песни десять секунд и сравнится разве что с "Утекай" Ильи Лагутенко. Оно как никакое другое прямым текстом проговаривало миф об извечной России и ее главном отличии — колоссальном размере. Была, конечно, и "Широка страна моя родная", но по-настоящему необъятность родины удалось передать не Лебедеву-Кумачу, а автору строк о Волге — "конца и края нет". Когда полвека спустя рэпер Хаски спел "еду по России, не доеду до конца", он, очевидно, держал в уме именно это определение.
К концу 1960-х годов классический образ Зыкиной, стоящей в сарафане на фоне оркестра народных инструментов или, что чаще, пары баянов, становится эмблематичным и расходится по всему миру. Всенародно известная певица выступает в лучших залах Франции, Америки и Японии, знакомится с руководителями государств и удостаивается комплиментов от коллег по цеху во всем мире, включая звезд Голливуда и даже The Beatles. К тому времени в ее арсенале уже были "На побывку едет молодой моряк", "Оренбургский пуховый платок", "Тонкая рябина" и пара сотен других в меру патриотических песен.
Нередко градус пафоса и зашкаливающей любви к родине доходил в ее песнях до красных отметок: "Я за женщин великой России к тем березкам поплакать ушла", "Нет дороже хлеба ничего, он растет из сердца моего". Иногда исполняемые ей строчки напоминали декреты ("Колосья — полям, простор — журавлям, песню хорошую — людям"), иногда сигналы в открытый космос ("Я — Земля, я своих не забуду питомцев"), иногда плач Ярославны ("Пир вам всем честной, а я уйду за своей судьбой").
Впрочем, когда мероприятие не требовало песен о борьбе за мир и счастье советской жизни, Зыкина много и с удовольствием пела о неразделенной любви, разлуке, предательстве и ревности. Знала десятки классических городских и цыганских романсов, легко сходилась с бардами и не кривилась, когда ей подпевали неумелые голоса.
Красота полевого цветка
Во многом образ Зыкиной наследовал сценические находки и темперамент Клавдии Шульженко и Лидии Руслановой, по сути, родоначальнице советской народной песни. Как и Русланова, Зыкина примиряла фольклор и идеологию. Мощный, накатывающий волнами вокал Зыкиной кроме природных данных, естественно, был обязан и "оперному искусству" Федора Шаляпина.
В "Энциклопедии русской советской эстрады" о Зыкиной сказано: "Обладает сильным, сочным и редкостным по тембру голосом, он широк по диапазону, одинаково крепок во всех регистрах. Ее исполнительскую манеру отличает большое дыхание, мягкая чарующая манера пения, очень редкое — оттого необычайно эффектное — использование открытого мягкого звука. Она украшает легкой вибрацией голоса каждый звук напева, и от этого мелодия кажется кружевной, а исполнение — особенно трепетным. Простая мелодия становится нарядной и в то же время остается скромной, как тонкая красота полевого цветка".
Безыскусность этой метафоры отчасти характеризует не только автора, но и природу творчества самой, без сомнения, великой певицы, олицетворяющей все же стилизацию, а не подлинную русскую народную песню. Справедливости ради стоит отметить, что Зыкина не уходила в совсем уж карикатурный лубок с кокошником и коромыслом, разыгрывая с оркестром сцены из жизни далекого уезда. Как раз наоборот: с конца 1970-х она редко появлялась в исконно русских нарядах, предпочитая им лишь мотивы и узоры, а в 1980–1990-х любила роскошные платья, крупные бусы и заметные с последних рядов сережки. В те годы как минимум во внешнем образе она ориентировалась больше на великую и степенную диву Галину Вишневскую, чем на удалую и неудержимую Русланову.
Это и есть политика
В этом смысле прямых последователей Зыкиной не нашлось ни на советской, ни на российской сцене. Надежда Крыгина, Жанна Бичевская, Надежда Бабкина, Надежда Кадышева и даже Пелагея, дальше всех ушедшая от корневой народной музыки времен царской России, — все они использовали приметы и словарь деревенской Руси не больше, чем реквизит, тогда как Зыкина сама была одной из "рязанских мадонн", о которых пела. Пусть угловатых и во многом скроенных по заказу власти, но имевших прочную связь с реальной земной жизнью вчерашних крестьян. Перефразируя популярный интернет-мем, Зыкина пела о прекрасной России прошлого, тоскуя о ней, как об умершем близком человеке.
Ни у кого из "народников" не было и такого доверия среди масс, чем нередко пользовались высшие чины. Народная песня сначала переродилась в отчетливо патриотическую, а потом и вовсе стала превращаться в пропагандистскую. Она призывала, клеймила, насаждала и мобилизовала. С конца 1980-х Зыкина не скрывала мобилизационную силу русской народной музыки и выступала с речами на съездах депутатов, в 1990-х и того больше — настаивала на важности политики в любом виде творчества. "То, что я несу в массы, — это есть и политика. И даже если я пою о любви, это политика", — призналась как-то певица.
В новом веке Зыкина, не один год страдавшая сахарным диабетом, почти не выступала. Она скончалась в 2009 году — всего через несколько недель после того, как встретила 80-летний юбилей, за четыря дня до смерти перенеся инфаркт. 4 июля певицу похоронили с воинскими почестями на Новодевичьем кладбище в Москве рядом с могилой Галины Улановой.