Нобелевские лауреаты по литературе: о "человеке Европы" и границах

Вручение Нобелевской премии по литературе Ольге Токарчук и Петеру Хандке стало приятным сюрпризом после всех обещаний, которые так щедро раздавал новый секретариат премии: меньше Европы, больше женщин. Но в итоге и из Европы выйти не получилось, и лауреатка премии явно получила ее не за гендер, а за литературные достижения. Вообще опасений в политизированности премии с каждым годом все больше, а премия их с каждым годом все меньше оправдывает.

Особенно по сравнению с XX веком, когда что ни вручение, то настоящий детектив: откуда Шолохов? При чем тут Черчилль? Еще лет 50 назад премия казалась инструментом разделения добра и зла: ее давали не столько за литературу, сколько за правильное направление в целом, за позицию и прочий гуманистический посыл.

Но те лауреаты, которых выбрали вчера, награждены за литературу и только. Особенно учитывая, какой международный скандал заваривается сейчас по поводу Хандке, автора, который в 1990-е буквально вышел из литературной деятельности, чтобы активно поддерживать диктатора Милошевича и президента непризнанной республики боснийских сербов Радована Караджича. Нерукопожатного вот уже двадцать лет Хандке и леволиберальную Ольгу Токарчук, которую в Польше многие обвиняют в недостаточной патриотичности, объединяет главное — оба они очень хорошие писатели.

Мечта о возвращении домой

Петер Хандке давно должен быть знаком и русскому, и даже советскому читателю. Все его главные книги прекрасно переведены на русский: и "Страх вратаря перед одиннадцатиметровым", и "Короткое письмо к долгому прощанию", и тетралогия "Медленное возвращение домой". Но самый известный текст Хандке, пожалуй, это "Небо над Берлином" — фильм Вима Вендерса по его сценарию. В фильме, рассказывающем историю влюбленного ангела, ставшего человеком, камера парила над границей Восточного и Западного Берлина, а местом обитания ангелов, негласным берлинским центром становилась разбомбленная пустошь прежде оживленной Потсдамер-платц. "Когда ребенок был ребенком, он не знал, что он ребенок", — читал закадровый голос. Одна из центральных тем "Неба над Берлином" — тоска по утраченному единству, как единству разделенной границами Европы, единству ангельского и человеческого, единству опыта, который можно пережить только в детстве.

Хандке начинал в 1960-е годы в театре — его пьеса "Оскорбление публики" была поставлена в 1966-м во Франкфурте и закончилась грандиозным скандалом: сам режиссер вынужден был прекратить спектакль. Идея Хандке была в том, чтобы поменять местами публику и зрителей: четыре актера выходили на сцену и принимались обсуждать тех, кого видят в зале. Актеры обменивались короткими, словно строчки рок-н-ролльных песен, фразами, а в инструкции к роли автор рекомендовал им слушать "Битлз" и "Роллинг Стоунз". Заканчивался спектакль комплиментами, переходящими в оскорбления, причем звучали они намеренно абсурдно: Хандке завораживала музыка фраз, структура языка.

Собственно, язык и стал главным инструментом книг Хандке. В 1967-м он написал пьесу "Каспар" про Каспара Хаузера, реального австрийского найденыша, лишенного речи, — все, что он мог произнести, это свое имя и "хочу быть кавалеристом, как мой отец". Хандке, как и многих австрийских писателей, волновала идентичность, которую человек приобретает через язык. Определяет ли речь, кто мы? Можем ли мы быть полноценными существами, будучи лишенными речи?

В "Страхе вратаря перед одиннадцатиметровым" герой, в прошлом известный вратарь, уволенный с завода, практически лишен способности осмысленно действовать — и осмысленно думать. Центром его истории становится неосознанное, будто случайное убийство, но ничего не происходит: ни осмысления, ни наказания. Герой продолжает так же бессмысленно существовать, а автор прежде всего стремится передать читателю самую суть этой бессмысленности: в какой-то момент герой оглянется, и все увиденное им нам передадут значками: стол, стул, на нем портфель, бесконечные дома в окне. Отсутствие действия компенсируют метафоры — мяч, который летит прямо в руки вратарю в финале "Страха вратаря перед одиннадцатиметровым", становится предвестником будущей судьбы, которую ему придется брать в свои руки.

А в "Коротком письме к долгому прощанию" герой уезжает в Нью-Йорк, чтобы спастись от чокнутой бывшей, но и там она преследует его, желая убить: посылает динамит, подстраивает, чтобы из крана в отеле текла серная кислота, а в финале герои просто решают тихо и мирно расстаться. В "Медленном возвращении домой" герой, отправляясь путешествовать, теряется, теряя свой язык, — "безъязыкость", которая ему угрожает, становится страшнее смерти: только через язык то, что ты переживаешь, не может исчезнуть. 

Герои Хандке часто путешествуют и, сталкиваясь с тем, с чем не может справиться язык, теряют опору. Но в итоге они обычно возвращаются домой — нагруженные новым опытом как никому не нужными гостинцами, то ли растерявшие себя, то ли, наоборот, к истинным себе приблизившиеся. В его позднем увлечении Югославией и ее историей можно найти ту же тоску по границам бывшей Австро-Венгрии, с которой герои фильма Вендерса ходили по исчезнувшему Берлину, — мечту о медленном возвращении домой.

Без иллюзий о глобализации

И это удивительно сближает прозу Хандке с прозой Ольги Токарчук. Токарчук — мастерица короткой прозы из Польши, представитель движения молодой прозы 1990-х, уже вполне прославленная писательница: несколько раз получала премию "Нике", главную литературную награду Польши, а в 2018 году стала лауреаткой международной Букеровской премии.  На русский она переведена не слишком щедро, но ее знаменитый роман "Бегуны" (НЛО, 2010, перевод Ирины Адельгейм) и недавний сборник "Диковинные истории" помогут составить вполне исчерпывающее о ней представление.

В обеих книгах главной темой становится путешествие, центральным событием — пересечение границы. Страсть к перемене мест объединяет людей самых разных эпох и бэкграундов — в "Диковинных историях", например, есть герой, которому пересадили китайское сердце, он чувствует смутное беспокойство, едет в Китай, говорит с монахом, ничего не понимает и на этом успокаивается. Но главное, что у Токарчук нет никаких иллюзий о глобализации, открытых границах и некоем единстве мира. Опыт столкновения с другим всегда меняет тебя безвозвратно, а может и уничтожить. Никакая мечта о единстве, объединяющая героев Хандке, уже не может сбыться.

Случайно ли, намеренно ли, но лауреаты Нобелевской премии по литературе выстроились в этом году в литературную рифму. Одному дали за "лингвистическое мастерство в исследовании крайнего и необычного человеческого опыта", другой — за "энциклопедическую точность в творческом исследовании пересечения границ как формы жизни". Оба они — европейские авторы, которые в разные исторические эпохи занимались исследованием европейской идентичности, точнее, идентичности "человека Европы", и оба до всяких брекзитов не испытывали никакой иллюзии единства: герои одного мечтают о возвращении в прошлое, куда путь закрыт, герои другой бьются об эти границы, как птицы о стекло.

Но самое важное — оба они прекрасные литературные ремесленники. В самом высоком значении: искусство точного слова, которое оба писателя довели до высокого мастерства, они используют, чтобы изучать единственный подвластный им объект — жизнь человеческого духа. Это не слишком популярный сегодня, почти подвижнический подход. От литературы, скорее, требуют, чтобы она потрясала, удивляла и желательно имела целую армию персонажей и была на тысячу страниц.

Вневременное существование человека, только на книжных страницах обретающего свои свойства, потерявшегося в очень большом и не слишком приветливом мире, — тема важная, сложная и вечная, и очень хорошо, что именно на нее в этом году обращено читательское внимание.