Фильм снят по книге Джонатана Литэма "Сиротский Бруклин", опубликованной в 1999 году. Правда, Нортон довольно далеко уходит от оригинала, но это смутит только тех, кто знаком с произведением, которое в российских широтах не очень-то известно. Актер, выполняющий также роль сценариста и режиссера, переносит время действия истории из 80-х в более фактурные и нуарные 50-е и значительно усиливает ее политический подтекст.
Нортон играет Лайонела Эссрога с синдромом Туретта, работающего в частном детективном агентстве. С одной стороны, его болезнь явно не способствует карьере частного детектива, с другой — Эссрог обладает фотографической памятью, которая должна помочь ему найти убийцу его друга и наставника Фрэнка Минны (Брюс Уиллис). Ключ к разгадке — таинственная девушка Лаура (Гугу Эмбата-Ро), правозащитница, сражающаяся за права чернокожего населения Нью-Йорка. Лайонел оказывается впутан в историю, от которой зависит судьба города, и его главный враг — всемогущий политик, градостроитель и любимец горожан Мозес Рэндольф в исполнении Алека Болдуина. Он без особых сожалений сносит "черные" районы Нью-Йорка, чтобы построить на их месте дорожные развязки и парковки.
Желание режиссера перенести действие в 50-е вполне объяснимо — они кажутся более подходящими для выражения его маниакальной любви к нуарным детективам с мрачными мужчинами в шляпах, длинными тенями, прокуренными джазовыми клубами и тайнами, которые герои забирают с собой в могилу
Удивительно, что при таком старательном следовании законам жанра Нортон не делает фильм черно-белым, а выбирает холодную палитру с яркими вкраплениями бирюзового цвета. В итоге картина выглядит даже стильнее многомиллионного "Ирландца" Мартина Скорсезе, где костюмам и декорациям отведено явно не последнее место. Отлично вписалась в ткань фильма песня Daily Battles, написанная Томом Йорком в его фирменном заунывно-мечтательном стиле.
Не столь очевиден и выбор Лайонела на роль романтического героя — дерганый, выкрикивающий неприличные словечки в самые неподходящие моменты. В нем нет ничего загадочного или драматического. Это просто обычный паренек, которого в детстве спасли от побоев строгих монашек. Да и сам Нортон больше подходит на роль интеллектуала, нежели брутального борца с несправедливостью, противостоящего всему миру. Но он идет от противного и использует эти черты в свою пользу. Лайонел получается тихим, обаятельным и одновременно каким-то обыденно бесстрашным, а синдром Туретта становится юмористическим приемом, который не помешает ему ни загнать в угол сильных мира сего, ни обаять девушку. Его искренность и реалистичность становятся глотком свежего воздуха на фоне театрализованных законов детективного жанра и неизбежно располагают зрителя к себе.
А вот Алек Болдуин, наоборот, невероятно органичен в роли прожженного политика, чья цель — не благополучие людей, а великое благо для потомков, которое не смогут оценить его узколобые современники. Он играет даже не человека, а воплощение бесчувственной коррумпированной политической системы. Его неотъемлемые черты — институциолизированный расизм и полное безразличие к интересам маленького человека. Конечно, в американском контексте в Болдуине неизбежно видится Трамп. Помогает этим ассоциациям и тот факт, что актер не раз воплощал образ президента США на телевидении. Но на самом деле он может быть лицом любого политика любой страны, и несмотря на то, что Нортон показывает нам 50-е, он говорит о современности.
"Сиротский Бруклин" невероятно злободневен: разговоры о том, что Мозеса Рэндольфа парадоксальным образом любят, потому что он строит парки, отзываются тревожным звоночком где-то в подсознании
Однако картину портит желание Нортона дать Рэндольфу высказаться, дать ему трибуну, и это его упрощает и делает каким-то предсказуемым и скучным. Режиссер не может придумать для него более интересной мотивации кроме "я делаю то, что хочу, потому что могу, а вы все тупые и все равно ничего не поймете".
Нортону несколько мешает его вовлеченность в проект, он настолько в него влюблен, что ему сложно от него отказываться. Из-за этого "Сиротский Бруклин" длится внушительные два с половиной часа, но при этом до отказа заполнен деталями. Ближе к концу фильма уже сложно вспомнить всю череду передряг, которые привели героя к столь желанной разгадке, а еще он становится чересчур сентиментальным. Однако несмотря на свою странную и неуклюжую конструкцию, "Сиротский Бруклин" — вполне себе зрительский фильм. В противоположность тому же Скорсезе героем Нортона движет любовь, а не ненависть. Может, эта любовь часто странная и неправильная, но она более плодородна, нежели бессмысленная пустота, которая сквозит в каждом кадре эпичного "Ирландца".