Когда 12 октября 1992 года после продолжительной борьбы с раком умер Аркадий Натанович Стругацкий, именно это, а не августовский путч и не развал страны, воспринималось как окончательный конец эпохи. У эпохи больше не было пророка, а ведь именно так воспринимались Стругацкие их читателями. Это была поистине уникальная ситуация, когда на протяжении десятилетий умами управлял один писатель, точнее, два брата-писателя — сравнить их можно было только с Вольтером за два века до этого.
Стругацкие нашли единственную возможную форму для гуманистического разговора в негуманном обществе, и этой формой была фантазия. Они смогли воспитывать умы, притворяясь, что вообще ничего не воспитывают, и описывать утопичное будущее, одновременно демонстрируя, как стремительно разрушается утопия в нечистых руках. Для Стругацких построить ее значило гораздо меньше и было легче, чем удержать. Их запрос к читателю был требованием нравственной чистоты, без которой невозможно будет совершать сложные выборы будущего. И главное, что читатели, постоянно сталкиваясь с вопросами к самим себе в романах Стругацких, постоянно чувствовали необходимость в себе эту нравственность воспитывать. Советская интеллигенция, воспетая Стругацкими, ими же была и воспитана. Кодекс чести и несовместимое с реальностью благородство — все это они.
И несомненно, это благородство было следствием непростой личной биографии. Такой, какую по книгам не испытаешь. Аркадий Стругацкий родился 28 августа 1925 года в Батуми. Но вскоре после рождения их отец, Натан Стругацкий, еврей, интеллигент и ярый большевик, был отправлен на партийную работу в Ленинград, начальником Главлита. В 1937-м отца, конечно, исключили из партии за то, что заявлял, что Островский — щенок по сравнению с Пушкиным, а советским живописцам надо поучиться у Андрея Рублева.
С началом Великой Отечественной войны отец, работавший тогда в Публичной библиотеке в Ленинграде, стал командиром роты народного ополчения, а его старший сын, Аркадий, строил оборонные сооружения. Но в январе 1942 отец вернулся: опухший от голода и больной. Решено было отправлять его в эвакуацию вместе со старшим сыном, младший мог не выдержать дороги. На Дороге жизни грузовик провалился под лед в воронку от бомбы. Отец погиб, а Аркадий выжил. Ему повезло, что он был грамотный и сумел найти работу на молокоприемном пункте в городке Ташла Чкаловской (сегодня — Оренбургской) области. Это позволило ему вывезти из Ленинграда мать и младшего брата и даже немного пожить в мире, прежде чем его призвали на фронт.
Знакомство с братом
Аркадий Стругацкий выучился на военного переводчика, знал английский и японский языки, работал с японскими военнопленными для подготовки Токийского и Хабаровского процессов над японскими военными преступниками, служил на Дальнем Востоке, пережил мощное землетрясение и страшное цунами и ежедневно готовил доклады по периодике Дальневосточного театра. Именно так он узнал, как 1 марта 1954 года американцы, взорвав атомную бомбу на атолле Бикини, засыпали радиоактивным пеплом японскую рыболовную шхуну. Когда от последствий радиации умер радист шхуны, Аркадий понял, что хочет написать об этом повесть. Так возник замысел его первой повести, "Пепел Бикини", написанной совместно со Львом Петровым, и задано направление для всей его будущей прозы. Аркадий Стругацкий демобилизовался, завел семью и познакомился с самым важным человеком своей жизни — собственным братом.
Ирония состоит в том, что до 1955 года братья не особо и знали друг друга. Пока Аркадий служил и путешествовал, Борис закончил Ленинградский университет, сделался звездным астрономом и изучал проблему происхождения двойных и кратных звезд в аспирантуре Пулковской лаборатории. Оказалось, что на стороне одного — гуманизм, а на стороне другого — звезды. И конечно, это уже не могло не повлиять на их творчество: совместно, по переписке, они написали повесть "Страна багровых туч", о путешествии на Венеру. Хотя сами писатели ее и не любили и называли "беспомощным ребенком", повесть была довольно тепло принята и что-то уже из будущих Стругацких в ней проглядывало: например, необходимость приносить людей в жертву во имя прогресса и смутные чувства, которые читатель от этой жертвы испытывал. Сами они говорили, что с этой повести в их жизни заканчивается событийная часть и начинаются только книги. Тем более что общественную деятельность вел за двоих только Борис и продолжал заниматься развитием фантастики еще 20 лет, до своей смерти.
Несомненно, большая часть успеха Стругацких заключалась в том, что их было двое — один без другого и близко не мог подойти к той степени литературного совершенства, за которую мы и сегодня так любим их романы. Но во многом исток этого совершенства — потрясающая начитанность и кругозор старшего брата. Аркадий еще успел поучиться у своего отца-искусствоведа, провести детство в Публичной библиотеке, где работал его отец, прочитать по-английски многих писателей, которые другим авторам оставались недоступны. И не только фантастов. Например, как раз к своему знакомству братья сумели одними из первых в СССР прочитать "1984" Джорджа Оруэлла, а также Редьярда Киплинга, чью повесть "Сталки и компания" Аркадий Стругацкий впервые перевел на русский, или Кобо Абэ и прочих современных японцев.
Их знания помогали им не просто выйти из стереотипов советской фантастики, а поставить к ней немало неприятных вопросов: что есть человек и что прогресс, можем ли мы просвещать общество, не насилуя его ("Трудно быть богом"), и если мы даем даже самым прекрасным людям полномочия воспитывать нас, не закончится ли это страданиями и смертью ("Жук в муравейнике"). У самих Стругацких был только один ответ и одно решение — всеобщее просвещение. Если не учить всех, то мы неизбежно столкнемся с необходимостью над кем-то властвовать, а любая власть в душе своей порочна.
Фантастика устаревает быстрее любой другой литературы — в конце концов, это не литература о будущем, а фантазия о будущем, которым оно видится из какого-то конкретного года. Образ будущего у нас уже другой и задачи другие, но значит ли это, что сам посыл Стругацких устарел? Мне кажется, он никогда не устареет именно потому, что они не идеалистические, а трагические гуманисты. Они не просто показывали, каким может стать мир, но демонстрировали разнообразные вещи, которые могут в нем пойти не так. И поскольку всегда и все может пойти не так, напоминания об этом нам все еще нужны.