Геннадий Бурбулис: значение референдума 17 марта 1991 года не до конца осмыслено

17 марта 1991 года состоялся единственный за 70 летний период существования СССР референдум. Перед гражданами Советского Союза был поставлен вопрос: "Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?".

О том, кто и для чего инициировал референдум, почему его итоги не спасли СССР от распада, и какую позицию занимала тогда команда российского лидера Бориса Ельцина, вспоминает один из его ближайших соратников Геннадий Бурбулис.

- Мог ли референдум 17 марта предотвратить развал СССР?

- Значение референдума не до конца осмыслено. И та упрощенная трактовка, что вот прошел референдум, на котором большинство населения Советского Союза высказалось за сохранение страны, а потом, пренебрегая этими важными результатами (голосования), реальная история складывалась в обратную сторону, сторону распада. Это фактически неверно и исторически неправильно.

Вспомним, что предшествовало мартовскому референдуму. Январь 1991 года. Были чрезвычайные события в Прибалтике, которые в памяти остались штурмом телебашни в Вильнюсе, гибелью людей в Риге и очень опасными действиями некоторых вооруженных структур на территории Литвы и Латвии.

13 января Борис Николаевич Ельцин прилетел в Таллин, где были подписаны важнейшие документы, и общественно-политического, и гуманитарно-правого характера. Это было заявление четырех республик – России, Эстонии, Латвии и Литвы, подписанное главами республик о недопущении никаких силовых действий в условиях неурегулированности отношений с прибалтийскими республиками по вопросу государственной независимости. Это было обращение к ООН с призывом собрать международный форум под эгидой ООН и дать оценку тому, что происходит и задуматься о последствиях той ситуации, в которой находилась советская империя в начале 1991 года. Были подписаны двусторонние договоры между Российской Федерации и Эстонией, между Российской Федерации и Латвией, Российской Федерацией и Литвой. В Москве проходили многотысячные демонстрации с призывами не допустить силового давления на право свободного выбора прибалтийских республик. Вот в условиях этой напряженной и взрывоопасной ситуации руководство Советского Союза начало инициировать проведение референдума (о сохранении СССР).

Сама формулировка выглядела для слуха и для глаза нормального гражданина настолько многословной и неопределенной, что вызвала сомнения в уверенности самих организаторов референдума.

В референдуме 17 марта не принимало участие 6 шесть республик: Армения, Грузия, Молдова и три прибалтийские (Литва, Латвия, Эстония), граждане которых не были включены в списки для голосования. Если сравнить число лиц, имевших право голоса согласно спискам, на выборах народных депутатов СССР в 1989 году (192,6 млн человек) и на всесоюзном референдуме 1991 года (185,6 млн), то получается, что организаторами референдума около 7 миллионов признавались уже не гражданами СССР. Кроме того, Казахстан (почти 10 млн избирателей) вынес на референдум свой вопрос: "Считаете ли вы необходимым сохранение Союза ССР как Союза равноправных суверенных государств?" А Украина (почти 38 млн избирателей) своим дополнительным вопросом: "Согласны ли вы с тем, что Украина должна быть в составе Союза Советских суверенных государств на основе Декларации о государственном суверенитете Украины?" – конкретизировала те условия, при которых она согласна войти в состав "обновленного Союза". Обратите внимание, что, как и Казахстан, Украина исключила из формулировки социалистическую направленность нового образования и акцентировала его конфедеративность, заменив слово "республик" на "государств". И на этот вопрос положительных ответов на 10% больше, чем на общесоюзный вопрос. Российская Федерация на Съезде народных депутатов РСФСР принимает решение дополнить референдум вопросом о введении института президентства на территории России. Съезд народных депутатов РСФСР не был един по этому вопросу.

Двусмысленно использовалась и правовая база референдума. Принятое 16 января 1991 года Постановление Верховного Совета СССР в пункте 10 со ссылкой на статью 29 Закона СССР "О всенародном голосовании (референдуме СССР)" сформулировало последствия итогов референдума так: "решение, принятое путем референдума СССР, является окончательным, имеет обязательную силу на всей территории СССР и может быть отменено или изменено только путем нового референдума СССР". Однако эта статья имела часть вторую, о которой просто умалчивалось: "Итоги референдума, проводимого для выявления общественного мнения в соответствии с пунктом 4 статьи 4 настоящего Закона, должны учитываться при принятии решений соответствующими государственными органами". Статья 4 предусматривала четыре типа вопросов, выносимых на референдум, из которых первые три – о принятии, изменении или отмены Закона СССР (пункты 1 и 2) и о принятии решения, предопределяющего основное содержание законов СССР и других актов (пункт 3) – имели обязательную силу. Вопрос, вынесенный на референдум 17 марта, к ним не относился. Его следовало отнести к четвертому типу – выявление общественного мнения по иным (кроме законов) наиболее важным вопросам, находящимся в ведении СССР, сила решения по которому определена частью второй статьи 29.

Все это говорит о том, что референдум (о сохранении СССР) не имел той желанной социальной базы, чтобы считать его результаты убедительными, и не имел той необходимой правовой легитимности, на которую рассчитывали его организаторы, то есть руководство Советского Союза.

- Борис Ельцин предлагал другую формулировку референдума?

- Ну конечно. У нас было предложение не в три строчки формулировать, а делать вопрос более четким и определенным. Предлагали, но получилось то, что получилось.

- Если бы удалось сформулировать иначе, спасли Советский Союз?

- Если можно было формулировку сделать более внятной, более четкой, более ответственной, и она бы исключала бы эту опасную двусмысленность, наверное, не было бы таких печальных и трагических последствий.

- А как голосовал Ельцин?

- Думаю, что "за", несмотря на вычурность вопроса. По крайней мере, это подтвердилось нашей позицией в "ново-огаревском процессе", когда началась работа по подготовке нового союзного договора. Ключевым был вопрос: кто субъекты договора? Мы согласились, что договор будет по формуле "9+1", то есть девять республик плюс союзный центр, это уже 23 апреля 1991 года. Мы все-таки вышли в "Ново-Огарево" на заключительный текст союзного договора. В июне 1991 он был одобрен Верховным Советом Советского Союза. И была назначена дата его подписания – 20 августа. И я хочу подчеркнуть, что все это время у Горбачева были серьезные разногласия с его ближайшим окружением. Премьер-министр СССР Валентин Павлов, председатель КГБ Владимир Крючков заявляли, что страна находится в угрожающем положении и необходимы чрезвычайные меры. Более того, в день, когда было принято решение и назначена дата подписания договора о Союзе Суверенных Государств, премьер-министр Павлов публично заявлял, что это приговор Советскому Союзу и что этого нельзя допустить. В этом плане конфликт убеждений, верований, личных позиций, может быть, даже личной ответственности за будущее страны приобрел тогда характер непримиримый. Михаил Сергеевич Горбачев искренне пытался найти выход из исторического тупика и считал, что советский социализм может быть трансформирован в мягкий вариант социал-демократического устройства.

- А противостояние Ельцина-Горбачева отразилось на распаде СССР? С чем было связано это противостояние? Личная неприязнь, политические амбиции?

- Их связывала сложная судьба, высшая партийная иерархия, с ее устоявшимися десятилетиями нравами и порядками. Изгнание Ельцина из "Системы" только за то, что он позволил себе критическую оценку хода реформ, Перестройки, возрождения культа личности генсека КПСС, конечно же, не могли не сказаться. Травма, которую Ельцин получил, став изгоем в советской партийной номенклатуре не за какие-нибудь недостатки в работе, а свою принципиальную позицию, она тяжело отражалась на самочувствии Бориса Николаевича. Но там, где обсуждались вопросы стратегические, принципиальные, фундаментальные, это на второй план отходило. Я абсолютно уверен, что в принципиальных вопросах, связанных с судьбой Советского Союза, связанных с ответственностью за 150 млн граждан Российской Федерации, никакого специального соперничества со стороны Бориса Николаевича не было и быть не могло.

Горбачев сказал Ельцину, что не пустит его в политику. И в это же время Горбачев инициировал абсолютно новый качественный демократический прорыв – введение съезда народных депутатов СССР и альтернативные выборы. Эта историческая граница прошлого и будущего страны была закреплена в 1990 году избранием Съезда народных депутатов РСФСР. То, что Горбачев является автором и активным сторонником демократизации в новом качестве, то, что именно это дало возможность Ельцину возродиться, практически, из пепла политического – в этом реальная заслуга Горбачева. И Борис Николаевич всегда понимал и умел ценить эту открывшуюся возможность.

- Могло ли что-то спасти СССР, если бы, предположим, изменили формулировку вопроса референдума?

- Прибалтика все равно бы не участвовала в референдуме. Был январь, эта та историческая граница распада Советского Союза, которую по разным причинам сегодня недооценивают. Январь показал всю неспособность руководства Советского Союза реагировать так, чтобы не отталкивать (республики), а, наоборот, сохранять перспективу обновленного Союза.

- То есть, вы считаете, что до силовых акций в Прибалтике был шанс сохранить Советский Союз?

- У нас был шанс и 20 августа, когда мы должны были начать подписание нового союзного договора. 20 августа страна, наше родное Отечество, несмотря на все его вопиющие в истории преступления, несмотря на ту катастрофу антропологическую, национальную, этническую, профессиональную, интеллектуальную, культурную, которая связана была с репрессиями, имела этот шанс, мы имели этот шанс. Он был выстрадан в сложнейших переговорах в "Ново-Огареве". После ГКЧП мы потеряли какие-либо шансы договорного процесса. ГКЧП – политический "чернобыль" советской тоталитарной системы.

- Но к 20 августа Прибалтика уже откололась?

- Прибалтика была к тому времени уже безвозвратно потеряна. А в декабре 1991 года – беловежский консенсус, который констатировал в безупречно легитимной форме, что "Союз СССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование".

- Есть ли у вас ностальгия по СССР? Испытываете лично вы тоску по большому советскому государству?

- И раньше, и сейчас я переживаю утрату Родины как трагедию – личную, своей семьи, своего поколения.

С невероятным энтузиазмом я воспринимал все те идеи, которые были сформулированы в программе Перестройки и демократизации СССР, хорошо понимая сущность того режима, который укрепился на моей Родине. Я осознавал, что причиной происходившей на наших глазах антропологической катастрофы был тоталитарный, репрессивный режим. Последствия ее неисчерпаемы: отнятые жизни и искалеченные судьбы людей, опустошение экономики, истощение ресурсной базы. Преступный режим обанкротился. Это крах был не только идей советской "религиозной" утопии, это был крах исторического выбора, совершенного большевистским переворотом.

Распад советской тоталитарной империи я воспринимаю как оптимистическую трагедию. Нам удалось 8 декабря 1991 года получить перспективу развития в сложнейших условиях хаоса и неопределенности, угрозы гражданской войны за передел советского наследства, бесконечных опасений агрессии со стороны, поскольку к нам есть претензии за те десятки лет насильственного влияния на ближайшие страны.

- Каково значение референдума 17 марта?

- До сих пор в обществе сохраняется наивная двусмысленность, неопределенность и известные разногласия в его оценке. Был ли референдум полноценным? Нет. Могут ли его итоги считаться безупречными и безусловными, чтобы быть признанными волеизъявлением всего советского народа? Нет.

Но Россия получила возможность подготовить и успешно провести выборы президента, впервые в нашей тысячелетней истории. Это были первые всенародные открытые выборы главы Государства Российского.

Досье о референдуме

Беседовал Борис Клин