Арктический и антарктический научно-исследовательский институт (ААНИИ), выделяющийся на фоне остальных построек Васильевского острова в Петербурге своим суровым обликом, издалека напоминает ровный прямоугольный кусок льда, дрейфующего на поверхности океана. Жарким летним днем, когда мы пришли туда на встречу с полярником Никитой Куссе-Тюзом, оно выглядело вполне приветливо, а внутри в современном и уютном кабинете нас ждал ученый, который на первый взгляд скорее напоминает древнескандинавского воина — у него длинная борода с рыжим отливом и большие голубые глаза с прищуром. Однако, несмотря на всю схожесть с легендарными воинами, Никита вполне современный — он научный сотрудник отдела океанологии, исследующий водную толщу северных морей не с палубы, а изнутри, во время участия в арктических экспедициях.
Будешь водомутом
Никита все детство провел в Санкт-Петербурге. В школе он был обычным ребенком — иногда получал двойки за поведение и не любил делать домашние задания. Признается, что в юности не задумывался о будущем выборе профессии.
В конце 10-го класса, просматривая справочник, чтобы выбрать подходящие подготовительные курсы при университете, юноша составил список вузов, в которых хотел бы учиться: гидрометеорологический, Санкт-Петербургский горный, аграрный, который рассматривал за компанию с товарищем. Чтобы определиться окончательно, понадобилась помощь родни.
"Отец у меня геодезист, и за свою жизнь он много раз был в командировках по России. На тот момент он подумал, что у меня, возможно, наследственность есть, поэтому из того списка, который я предложил, он указал на Гидромет и сказал, что в его конторе половина водомутов (это он так гидрологов называл) из этого учебного заведения. Были всякие разговоры и по поводу того, на какую специальность идти, но отец и тут сыграл свою роль. Он сказал: "Я по стране поездил, а ты по миру покатаешься. Будь океанологом", — вспоминает исследователь.
Игры на гитаре, отбой по команде
Об университете он говорит с теплотой, особенно о радиолокационных станциях на главном корпусе, которые тогда стояли только в крупных аэропортах.
Вуз научил его двум вещам: первая — коллектив и взаимодействие людей внутри него являются важной частью работы океанолога и вторая — нужно уметь самостоятельно находить решения и отовсюду по крупицам выуживать информацию. Смысл этих навыков стал понятен после первой зимней выездной практики в Приморске в середине второго курса.
Тогда перед студентами стояла прикладная задача — на льду в проливе Бьеркезунд в нескольких метрах от берега надо было сделать при помощи пилы "акулий зуб" или пешни (ломы разных форм) "кабана", то есть, говоря проще, выпилить кубический блок льда для получения майны — проруби. Оказалось, что эта незамысловатая операция — целое искусство. Однако это было не самое сложное, гораздо тяжелее оказался быт.
"Нас, человек 50, поселили в какой-то дом, у которого был цокольный этаж под склад, магазин или сауну. Там была куча раскладушек, две комнаты и один туалет на всех — яркие воспоминания в бытовом плане, — улыбается ученый. — Мы все жили там неделю: и мальчики, и девочки. Весело было: большая толпа, игры на гитаре и в снежки, отбой по команде, когда потом никто не спит еще часа три, прямо как выездной лагерь".
Медведь и льды
После учебной практики пришло время и для высокоширотных арктических экспедиций. В первую из них, вспоминает Никита, он попал случайно на четвертом курсе в 2008 году. Однажды молодой человек несся по университетскому коридору и почти врезался в заведующего кафедрой океанологии, а тот и предложил ему "найти еще двух таких же оболтусов" и поехать в организованную ААНИИ экспедицию в Арктику на научно-исследовательском судне "Академик Федоров".
Поездка была рассчитана на 40 дней, и всем нужно было привыкнуть к расписанному по минутам графику, к жизни в каютах по двое и к вахтовой работе. Эта экспедиция по организации СП-36 ("Северный полюс") стала одной из последних в многолетней программе, в рамках которой полярники высаживались на огромной льдине и год-два дрейфовали в открытом океане, изучая погоду, льды и климатические процессы.
Такие суровые экспедиции у самого полюса велись с 1930-х годов, СП-1 возглавлял знаменитый Иван Папанин, а экспедиция, в которой принял участие Никита, называлась СП-36.
Исследователь вспоминает, что во время создания станции нужно было выбирать крепкую льдину максимальной толщины и большого возраста, ведь ей необходимо было удержать несколько строений 2,5 на 5 м. Такие жилища называли полярными домиками Канаки — Овчинникова: в них не только жили исследователи, но и размещались лаборатории и технические помещения — для транспортной техники, дизельных электростанций, контейнеров с продуктами, бочек с топливом.
В экспедиции СП-36 сам Никита почти не покидал корабль, помогал собирать зонды, с которыми вертолет отправлялся на льдину, где опускал их под воду: велись исследования морской воды на больших глубинах.
Поэтому самые яркие воспоминания об этой экспедиции оставило не море.
Мы в какой-то момент были пришвартованы к льдине, и пришел медведь. Он заинтересовался нашим судном, сначала ходил вдоль борта, а потом встал, положил лапы на борт и стал пристально нас разглядывать. Все, конечно, стали фотографировать. С этого момента осталось много снимков, правда, как потом выяснилось, у всех одинаковые — медведь и льды", — снова улыбается Куссе-Тюз.
Последний "Северный полюс"
Хотя такие суровые экспедиции у самого полюса велись с 1930-х годов, со временем от них решили отказаться.
"Это связано с глобальным изменением климата, потому что в Арктике уменьшается количество многолетних льдов, которые могут пережить больше одного лета. Смена льдин происходит в сентябре, так как это самый благоприятный сезон. Но некоторые СП снимали раньше времени, так как льдины приходили в негодность уже в июне — августе и нужно было вывозить людей, срочно снаряжать отправку, срывать с рейсов ледоколы, что стоит больших денег, а потом еще нужно делать рейс для высадки исследователей — затраты увеличиваются вдвое", — рассказывает Никита.
Уже в 2012 году он стал участником последнего "Северного полюса" (СП-40) — эта дрейфующая станция проработала всего восемь месяцев: льдина, на которой она располагалась, начала "трещать по швам".
"О снятии нас предупредили за месяц, было время, чтобы свыкнуться с мыслью, что не удастся полный год дрейфовать. Но все равно ощущение, что кусок пирога мимо рта пронесли, не покидало", — рассказывает Никита.
Станцию снимали в начале июня, ледокол шел к ней около недели, еще несколько дней понадобилось на погрузку: пока вертолет, тракторы и снегоходы перевозили имущество на судно, обитатели ледового городка продолжали работать, сбор информации шел почти до самого отбытия на ледокол. Вертолет забрал ученых практически последними.
"Однако был и некоторый азарт: не всем, даже тем, кто дрейфовал не единожды, доступен такой аттракцион, как жизнь на трескающейся льдине", — заключил океанолог.
Марафоны Лонгйира против Дня шахтера в Баренцбурге
Затем, в том же 2012 году, Никита, став своим в среде полярников, воспользовался возможностью для смены обстановки и отправился на норвежский полярный архипелаг Шпицберген — там как раз создавалась постоянно действующая комплексная российская экспедиция.
Таким образом, в 2016 году у наших ученых появилась возможность для более пристального и комплексного изучения арктического климата на архипелаге.
На Шпицбергене Куссе-Тюз понял: хоть это тоже Арктика, но совсем другая — остроконечные снежные горы, Гренландское море и бескрайние снежные долины с обитающими там животными. Контраст между работой на судне и на архипелаге бросался в глаза, к тому же исследования на Шпицбергене были более локальными из-за высокой изменчивости течений в таких акваториях. Отличие было и в населенных пунктах — на Шпицбергене это в основном поселки российских и норвежских горняков, которые добывают уголь.
Живя в общежитии в российском поселке Баренцбург, Никита изучал инфраструктуру поселка и его крупнейшего норвежского соседа — поселения Лонгйир. Существовали трудности в логистике между этими территориями: если зимой из Баренцбурга в Лонгйир можно приехать на снегоходе, то летом только на судне или вертолете. При хорошей погоде таким образом можно добраться за пару часов, а при плохой это вопрос не одного дня. Пешком идти просто опасно — на территории архипелага властвуют льды и белые медведи.
Животный мир этих поселков также разнился: например, в Лонгйире олени ходят по городу и лежат на газоне, совсем как собаки, а вот Баренцбург их не привлекает — там нет ни воды, ни гор, ни ягеля.
На Шпицбергене много праздников: в Баренцбурге главный — День шахтера, а норвежцы любят проводить марафоны — центр частично перекрывают, и люди соревнуются в скорости и выносливости. Марафон — это шанс попасть на Шпицберген из другой страны.
"Между поселками, в принципе, происходят различные спортивные соревнования. В музей приходишь и видишь черно-белые фотокарточки — футбольная команда "Лонгйиров" против футбольной команды "Пирамид", — рассказывает исследователь. — В основном состав — это норвежские и баренцбургские шахтеры и сезонные ученые-гидрологи, которые приезжают друг к другу на матчи. У них сформированные команды, потому что рабочие и исследователи проводят на Шпицбергене много времени, примерно полгода".
Убежище семян и музыки
На Шпицбергене Куссе-Тюз застал обновленное оборудование (в 90-е арктические исследования практически не велись), созданную необходимую инфраструктуру — лаборатории, общежития, спутниковые центры связи, транспорт, благодаря чему стали возможны круглогодичные и комплексные исследования.
За время пребывания на архипелаге океанолог понял и еще одну важную особенность Шпицбергена: архипелаг в случае глобальных катаклизмов станет убежищем. Например, здесь на глубине 1 тыс. футов к началу 2022 года построят так называемое "хранилище судного дня", куда будут помещены музыкальные композиции.
"На архипелаге уже есть хранилище семян на случай, если определенные виды культур исчезнут, тогда их можно будет извлечь и рекультивировать. А новое хранилище будет музыкальным, чтобы сохранить копии произведений, представляющих культурную ценность. Пусть поколение послушает, чем мы жили, — как общемировую музыку, так и музыку отдельных культур. Лично я бы туда поместил весь блюз — искренняя музыка, которая повлияла на жизнь многих людей", — считает ученый.
"Полярником может быть тот, кто любит неожиданности и сюрпризы, и тот, кто готов в какой-то момент ничего не делать довольно продолжительное время, — объясняет Куссе-Тюз. — Да и романтиком быть не обязательно, иногда даже вредно. Если ты романтизируешь экспедицию до того, как попадаешь в нее, то твои представления могут разбиться о суровую реальность, ведь идеализируют обычно что-то воображаемое, оставляя за скобками кучу рутинных, но обязательных активностей".
Быть исследователем
Период пандемии, говорит Никита, смешал планы научных работ: пришлось отменять экспедиции, переносить конференции, изолироваться дома. Однако, сидя на удаленке, ученый смог настроиться на рабочий лад: представлял, будто занимается наукой в своей каюте и просто не выходит наружу.
Он признается, что пока не до научной работы, идет летне-осенний экспедиционный сезон, много организационной работы.
"Мне, как любому ученому, больше всего интересно добыть какое-нибудь доселе не известное знание, — поясняет Никита, — и наши экспедиции в Арктику как раз снаряжаются, чтобы те самые интересные и актуальные темы приоткрыть: что там с проникновением вод атлантического происхождения, которые являются одной из причин изменения арктического климата? Что со свойствами поверхностного слоя? Как это все изменилось и отчего?"
Он говорит, что в конце концов работа экспедиций стала налаживаться, правда, немного сложнее стало их организовывать. Однако в плане научных конференций пока лучше не стало — "сплошные отмены и переносы в дистант, а ведь без них ученым очень сложно двигать науку вперед".
"Считаю, что быть исследователем — это значит толкать прогресс, — говорит в заключение Никита. — Это, в свою очередь, залог улучшения жизни человека в долгосрочной перспективе. Надо только пользоваться плодами прогресса во благо. Для меня это способ самореализации — доказать себе, что я не зря небо копчу".
Павел Процюк