Участники экспедиции на ледоколе "Илья Муромец" прошли Баренцево и Карское моря, Южный остров Новой Земли и пролив Маточкин Шар, разделяющий архипелаг пополам и соединяющий два моря.
Розовый медведь и археологические находки
По берегам разбросано очень много пла́вника — серебряного дерева, закаленного морем. Есть возможность разжечь костер и продержаться, если затянется высадка (участники покидают судно на катере, который доставляет их на берег. В течение высадки все группы расходятся для выполнения своих задач, а по истечении определенного времени таким же образом возвращаются на судно — прим. ТАСС), а такое уже было: тогда поднялась волна, и забрать группу после окончания маршрута смогли только через сутки.
Среди естественного мусора (пла́вник, выброшенные в шторм водоросли, кости животных) много антропогенного. На этих диких берегах, где годами не появляется человек, — пластиковые упаковки из-под товаров разных лет, сети. Мы идем в пролив Басова, на берегу должны быть остатки изб, нужно описать их, снять координаты — будут работать археологи.
"Наша задача — провести мониторинг уже известных памятников, находящихся на Южном острове архипелага Новая Земля. В основном мы осматриваем объекты, которые уже были выявлены Петром Боярским еще в 1990-е годы в Морской арктической комплексной экспедиции (МАКЭ)", — рассказывает Кирилл Шмелев, научный сотрудник лаборатории археологии, исторической социологии и культурного наследия СПбГУ им. проф. Г.С. Лебедева.
В экспедиции мы смогли увидеть, как изменились эти объекты за три десятилетия, какое их современное состояние.
"Каждый памятник археологии живет. Эти территории уникальны тем, что антропогенное воздействие на объекты культурного наследия минимально. Фактор разрушения здесь прежде всего природный: ветер, снег, лед, медведи. В других местах почти 90% памятников утрачено из-за вмешательства человека. Огромная проблема с разграблением памятников. На территориях, где есть средневековые и более ранние объекты, забирают все", — говорит Кирилл.
Кирилл сторонник того, чтобы все памятники архипелага были сохранены там, где они находятся. В Арктике объекты живут столетиями в той среде, в которой они возникли. А естественные разрушения — это часть жизни памятника. Иногда такие разрушения открывают новые части объекта. В этом случае даже на месте известных памятников возможны открытия и находки.
Археологические работы в экспедиции ограничиваются фото- и видеофиксацией, съемкой топографического плана.
"Работы очень много, жаль, что высадки ограничены несколькими часами. На многих объектах необходимо находиться гораздо дольше. С каждым годом методики совершенствуются, и у нас намного больше возможностей, чем у коллег 30 лет назад. Поэтому на одних и тех же памятниках мы можем получить новую информацию", — рассказывает археолог.
После одной из высадок идем дальше. Облака в Арктике чудные: многослойные, многоэтажные, затейливые. Проплывают мимо и "летающие тарелки", и "драконы".
Наш катер уже на малом ходу налетает на камни, вода у берега мутная, и мы не заметили опасность. Двигатель глохнет. Дрейфуем. Ветром и течением катер тянет к скалам. Ребята на веслах пытаются увести его подальше от берега.
Неожиданно на берег неторопливо выходит молодой медведь. Упитанный, как и все, которых мы видели на Новой Земле. Наклоняет морду к воде, принюхивается. Кажется, вот-вот поплывет в нашу сторону. Зевает, облизывается. Садящееся к горизонту солнце окрашивает шерсть животного в розовый цвет. Мы с медведем смотрим друг на друга не отрываясь.
Удается найти безопасное место, где за дно можно зацепиться якорем. В сторону скал и медведя катер теперь не сносит. Кажется, хищник взвешивает: плыть до нас или все же не стоит, — разворачивается и уходит. Насколько далеко — неизвестно.
На берегу остаются необследованные остатки избы поморов-промысловиков — объекта изучения для археологов. Чтобы выполнить еще одну часть работ, запускаем коптер и делаем съемку.
Через несколько часов восходит солнце. Совершенно другой — тонкий, новорожденный — свет заливает все вокруг. Аккуратно одну за другой ощупывает скалы. Они мгновенно меняют цвет и, кажется, форму — становятся более выпуклыми, объемными.
В тишине много разговоров. Окружающий нас чистый мир дает поводы для размышлений. Кто-то чувствует себя песчинкой, очень маленьким на фоне природы. А кто-то — напротив: "Мы говорили о вечности, но сейчас нет ощущения одиночества, наоборот — единения".
Спасать нас приходит плашкоут, он отвозил на маршрут и забирал после работ другую группу. Плашкоут и катер встают борт о борт, группа переправляется на исправное судно. Катер берут на буксир.
"Мой интерес — на дне"
Во время якорных стоянок, когда все группы на высадках, на судне остаются морские биологи. В этой экспедиции они отбирают пробы на участках у Южного острова Новой Земли, о которых нет данных. Это закрытые акватории, попасть сюда для работы очень сложно. Занимаются отбором проб воды, бентоса (организмов, живущих на грунте водоемов или в нем) и проб на радиоэкологию.
"Когда я говорю, что работаю морским биологом, люди обычно не понимают, что это за профессия. Например, спрашивают про крабов. Почти никто не знает, что со дна моря можно поднимать кого-то еще", — Зинаида Румянцева, сотрудник Мурманского морского биологического института Российской академии наук (ММБИ РАН), промывает из шланга на специальном столе, установленном прямо на палубе, очередную пробу.
Осенью 2019 года, в холодный и штормовой период, Зина пошла в свою первую экспедицию. И "пропала" — Арктика быстро отбирает своих людей.
Работать Зине приходилось в разных условиях: в шторм, в снег — независимо от неудобства, нужно часами стоять на палубе и промывать пробы ледяной водой.
"Зачем мне все это нужно? Это интересно. Мной движет желание познать новое. Увидеть то, о чем мы даже не догадываемся, — говорит Зина. — Экспедиции сделали меня более взрослой. Здесь много сложных ситуаций, тяжелые условия работы, но я жду каждую командировку. Меня тянет море. Ощущение того, что ты — маленький человек среди стихии. Да, ты замерзаешь, устаешь, что-то не получается, но это мне нравится. Причастность к чему-то большому и настоящему. Неизвестность. Это больше, чем работа. Это любовь".
Основной инструмент в работе морских биологов — дночерпатель ван Вина, ковш, который весит 70 кг. Он опускается на дно с помощью лебедки. Поэтому работа на палубе — командная. В паре с Зиной работает Денис Моисеев, океанолог, руководитель экспедиции от РГО.
Майна — вниз, вира — вверх, ковш опускается на дно, захватывает поверхностный слой грунта. Затем поднимается на палубу, содержимое выгружается в ведро, складывается на промывочный стол. И уже там становится понятно, какие сюрпризы принес дночерпатель.
"Мы попали на каменистые грунты, где было достаточно сложно что-то поднять, но нам попался большой камень с обрастателями. Это беспозвоночные, которые ведут прикрепленный образ жизни. Их способ питания — захватить пищу, которая проплывает мимо. Камень, который мы достали, — это отдельная планета".
Научный интерес Зины — гастроподы (Gastropoda) — беспозвоночные организмы, морские улитки.
"Большая радость, когда ты видишь в пробах свою группу. В основном попадаются многощетинковые черви полихета (Polychaeta). Хочется найти свой объект изучения, это редкость. Мне попалась улитка Margarites groenlandicus (Gmelin, 1791). Она красивая, переливающаяся перламутром. Вполне может быть, что в пробах окажется улитка, которую еще никто не видел. В прибрежных районах Новой Земли выявлено 86 видов гастропод, всего их более 200. А в открытом море еще не все изучено".
Схватит или не схватит грунт черпак, принесет новое открытие или придет пустой — зависит от погоды, течений, волны. После многих часов на палубе Зина спускается в лабораторию. Каждая проба фиксируется, подписывается (дата, станция, координаты, температура, соленость воды, глубина) и убирается на хранение. Дальше работать с ними будут в институте.
"Не успели выявить, а уже потеряли"
В нашей женской каюте на четверых тесно, но интересно. Вечером Зина и Наталья, коллеги по ММБИ, обсуждают результаты дня. Орнитолог, доктор наук, профессор Наталья Лебедева признается, что формат экспедиции для нее необычный.
"Я привыкла работать в команде с биологами. В комплексной экспедиции много других специалистов. На высадках бывает сложно: у каждого свои задачи. Но результат может получиться очень интересный. Есть люди — синицы на ветке, которым листва загораживает все пространство вокруг. А есть орлы, глядящие сверху. И когда ты посещаешь такие уникальные места, важно иметь широкий взгляд".
За время экспедиции Наталья зарегистрировала 44 вида птиц и млекопитающих. Были и неожиданные встречи. Например, лебеди-шипуны — далеко от обычного ареала в гнездовой сезон. В проливе Маточкин Шар Наталья увидела и сфотографировала белую чайку, вид из Красной книги.
"Для меня Новая Земля стала землей поморников. Все четыре вида (большого, короткохвостого, длиннохвостого и среднего поморников) мы увидели одновременно. Впервые — больше сотни поморников в одной точке. Я была потрясена таким количеством. У поморников обычно диффузные колонии (разреженные, не концентрированные). Было много и молодых, и взрослых птиц. Они подпускали нас довольно близко".
Еще одна сфера научного интереса Натальи в экспедиции — экотоксикология, радиоэкология.
"Я много лет занималась миграцией радионуклидов в природных экосистемах. Морские птицы — очень интересный индикатор. Они питаются в океане, выносят из воды органические вещества на сушу в качестве пищи, приносят его в наземную экосистему. На птичьих базарах образуется своеобразная почва. Я взяла такие пробы".
Были взяты образцы почвы и мха для определения почвенной фауны. В одной из своих работ Наталья предположила, что при миграции птицы могут переносить на себе не только паразитов, но и случайных "пассажиров".
Версия подтвердилась, панцирные клещи, почвенные обитатели, оказались среди таких транзитных путешественников. В Арктике на сегодня найдено 85 видов таких клещей.
"Я собрала материалы на Новой Земле, и, думаю, мы дополним небольшой состав видов, который описан для этого архипелага. Почему это так важно? Потому что мы теряем биологическое разнообразие не просто с каждым годом, а с каждой минутой. Получается так: мы не успели выявить, а уже потеряли. Мы не можем предугадать, вдруг для человечества окажется важным какой-либо из утраченных видов", — считает Наталья.
В Арктике были и будут землетрясения
Надежда Андреева и Руслан Жостков — геофизики, сотрудники Института физики Земли им. О.Ю. Шмидта Российской академии наук (ИФЗ), в экспедиции ищут следы как современных, так и древних, прошедших сотни и тысячи лет назад сильных землетрясений. Наиболее сильные землетрясения из зафиксированных на Новой Земле произошли в 1986 году — с магнитудой в 4,8 баллов, и в 2010 году — 4,7. Сейсмическая сеть в регионе развита слабо, а период наблюдений непродолжительный. В таких условиях изучение следов древних землетрясений — очень перспективное направление.
"На Новой Земле мы обнаружили локальные следы сильных древних землетрясений. Определить события, прошедшие несколько веков назад, мы можем по ряду признаков. Например, по крупным разрывам на поверхности, приуроченным к активным разломам. Мы выявили один такой, который, судя по космическим снимкам, прослеживается на расстоянии около 7 км. Также по оползням, обвалам, сходам каменных лавин, по развороту камней на ровных поверхностях, глыбам, которые отброшены далеко от скал, и т.д. Все данные мы собираем и проводим комплексный анализ местности. По специально разработанной шкале ESI-2007 (Environmental seismic intensity) определяется интенсивность палеоземлетрясений", — рассказывает Надежда Андреева, старший научный сотрудник лаборатории сейсмотектоники и сейсмического микрорайонирования ИФЗ.
Исследования в Арктике сложны не только из-за погоды или логистики, но и в связи с вечной мерзлотой. Промерзания почвы и оттаивания также влияют на образование рельефа, и в результате его формы похожи на следы древних землетрясений. Но реальные сейсмогенные нарушения рельефа быстро исчезают. Чтобы понять, какие данные относятся к землетрясениям, ученые проводят в экспедиции дополнительные исследования — пользуются геофизическими методами, один из них — метод микросейсмического зондирования.
"Этот метод разработан в ИФЗ в 2005 году Андреем Вениаминовичем Горбатиковым. Он требует минимального набора аппаратуры и проводится за несколько часов — что очень удобно в полевых условиях. В экспедиции мы используем восемь мобильных сейсмостанций. Выглядят они как металлические цилиндры, внутрь которых убрана вся необходимая электронная начинка, — объясняет Руслан Жостков, старший научный сотрудник лаборатории фундаментальных проблем экологической геофизики и вулканологии ИФЗ. — Станции в определенном порядке полностью закапываются в грунт, чтобы колебания от среды к станции передавались лучше. И не мешали помехи от порывов ветра".
Этот метод показывает вертикальные нарушения в структуре геологической среды, то есть разломы, находящиеся глубоко под землей, которые могли появиться из-за землетрясений.
Изучение ведется с помощью отечественных сейсмостанций, которые могут работать и под водой. Корпус у них очень прочный и тяжелый, и это оказалось необходимым не только для работы под водой.
"В 2020 году на Земле Франца-Иосифа медведь откопал сразу две станции, поиграл, покусал их — остались следы зубов. Поэтому сами станции нельзя сделать легче и изготовить корпус из пластика", — рассказывает Руслан.
С высоты 300−500 м ученые делают фотосъемку квадрокоптером. Потом при помощи специальных программ снимки собирают в одну картинку, получается детальный план местности. Так можно разглядеть особенности рельефа, которые при наземном осмотре ландшафта не видны.
"Найденные следы древних землетрясений на архипелаге говорят о том, что крупные события, происходившие раньше, могут повторяться и в будущем, и к такому необходимо готовиться. Все объекты в Арктике важные и должны быть построены с учетом возможных землетрясений", — считает Надежда.
Вера Костамо