О мамином влиянии, внутреннем соревновании и увековеченной памяти
— Вы маменькин сынок, Леонид Борисович?
— Скорее, мамин и папин… Зою Борисовну трудно назвать классической мамой, она всегда очень активно работала, ощущала себя творческой личностью, это было для нее важнее многого другого.
В детстве мною в основном занимались бабушка с дедушкой, мама появлялась в моей жизни в самые важные моменты. С первых классов школы она выстраивала отношения со мной на равных и должна была аргументировать, объяснять, почему нельзя делать это или то. Когда стал подростком, мы договорились, что я могу приходить домой поздно. А в чуть более старшем возрасте мне позволялось даже ночевать вне дома. Но я был обязан позвонить и предупредить маму об этом.
— Зоя Борисовна сильно влияла на вас?
— Очень! Например, в нашей семье ценились любовь к чтению и знание классической литературы. У нас была огромная библиотека. Разговоры о книгах приветствовались, а вот о чем-то материальном — не особо. Мама не любила говорить о деньгах, о том, кто сколько зарабатывает. Считала, что это не интеллигентно.
— Но давала вам деньги при этом?
— В школе. На карманные расходы. Кстати, именно с мамой связано мое первое предпринимательство, если можно так сказать. Мне до сих пор за него очень стыдно… Я обожал мороженое. Учился в 444-й физико-математической школе, находившейся в шести трамвайных остановках от дома. Мороженое ел каждый день — даже зимой в мороз. Выходя из школы, покупал первое мороженое и съедал в трамвае. Вторую порцию брал уже на своей остановке и проглатывал, пока шел домой. Естественно, после этого обедать я не хотел, что расстраивало маму. Однажды она предложила: "Леня, дам тебе деньги на самое дорогое мороженое при условии, что принесешь домой и съешь после обеда. Какое мороженое дороже всего?" Я ответил: "Лакомка". За 28 копеек".
И мама выдала мне ровно столько — 28 копеек. По дороге из школы я купил четыре порции "Снежинки" по семь копеек, три съел сразу, а четвертую принес маме и торжественно сказал: "Вот мороженое, съем его после обеда".
— Зоя Борисовна не узнала правды?
— Нет. А мне и сегодня совестно, поскольку обманул ее ожидания…
Или другой пример маминого влияния. В старших классах я увлекся литературным творчеством, начал писать рассказы. Один из них положил в конверт и отправил в журнал "Юность". Подписался псевдонимом Леонид Зоев, не хотел, чтобы это связали с нашей семьей. Никому ничего не сказал.
Каково же было мое удивление, когда позвонили из редакции и попросили меня прийти. Виктор Славкин, ставший позже известным драматургом, похвалил рассказ, посоветовал кое-что изменить, после чего текст опубликовали. При этом в журнале не знали, кто я, чей родственник. Реально выдернули из потока!
После этого, поняв, что имею какие-то литературные способности, я начал изучать тексты Ивана Бунина и Юрия Казакова, которые потрясающе описывали природу. Пытался найти и использовать в своих рассказах такие же словесные краски. Я учился писать, хотя у меня уже были первые премии по биологии и математике на всесоюзных олимпиадах.
В какой-то момент решил сказать маме, что хочу поступать в Литературный институт, поскольку мечтаю стать писателем, как она. Даже показал, что пишу. Мы сели, и мама стала объяснять: чтобы сделать имя в литературе, не надо учиться в Литинституте. Лучше получить какую-то иную профессию. Приводила примеры — Василий Аксенов, Даниил Гранин, Аркадий Арканов, Григорий Горин… Писательский талант определяется не дипломом профильного вуза. Мама меня убедила. Я отказался от поступления.
— Больше не писали?
— Какое-то время по инерции продолжал, но только в стол. А потом уже не было времени, и я бросил это занятие. Правда, до сих пор, когда приносят какой-то текст, который выдает наша маркетинговая служба, не могу удержаться и начинаю его редактировать. Хотя как-то даже отец сказал: "Леня, прекращай это делать, конечно, ты пишешь лучше их, но это не твоя работа".
— Интересные у вас родители! Мама отговорила стать писателем, папа — биологом.
— Как показало будущее, оба советовали правильно. Действительно, в 12–13 лет я обожал бегать с сачком, ловил бабочек, собирал жуков, делал профессиональные коллекции, ходил в кружок юных биологов Московского зоопарка, участвовал в олимпиадах... А потом отец поговорил со мной. Его главный аргумент: биология — наука описательная, в ней мало простора для открытий. То ли дело физика или математика. Я предложил компромиссный вариант: биофизика. Папа согласился.
В итоге поступал на физфак МГУ, мечтая попасть на кафедру биофизики. Она была сильнейшей в стране. Но не прошел по конкурсу, национальность не позволила.
— Еврейская тема?
— Интересный момент: с "неправильным" пятым пунктом анкеты в те годы с трудом, но принимали на мехмат, химфак, биолого-почвенный факультет. А вот на физфак МГУ и в МИФИ — ни-ни. Видел, как валили на экзамене моего одноклассника Сашу Великовича, члена сборной СССР по физике и математике, призера международной олимпиады.
— Облом был жестокий?
— Неприятно, не скрою. Я поступил на прикладную математику в МИИТ, институт инженеров транспорта. Там были две сильные математические кафедры — прикладной и высшей математики.
— Это какой год?
— 1968-й. Нас учили совершенно потрясающие преподаватели. Моим научным руководителем стала знаменитая Елена Сергеевна Вентцель, она же — писатель И. Грекова (осознанная игра с игреком — буквой латинского алфавита). Талантливая писательница и выдающийся математик, автор учебников по теории вероятностей и исследованию операций, по которым все учились.
— Когда родители развелись, сколько вам было?
— По-моему, лет 12.
— Это стало тяжелой травмой?
— Нет.
Отец, безусловно, любил меня, а я — его. Но он, как и мама, был настолько погружен в свои профессиональные интересы — разработку автоматизированных систем, вычислительную технику, что тоже воспитывал меня "точечно", когда считал важным что-то посоветовать. И начал чаще замечать меня лет с десяти
А до того, приходя с работы, ложился уставший на диван с газетой и, если я заходил в комнату, чтобы поговорить, просил: "Выйди и закрой дверь с обратной стороны". Он как-то шутливо сказал: "Леня будет мне интересен, когда научится подсасывать бензин из канистры в бак машины". Отец не вступался, когда старшие ребята обижали меня во дворе. Говорил, что я должен научиться сам за себя постоять.
Зато потом проводил со мной много времени, брал в походы — на Кавказ, в Крым. В старших классах школы и позже студентом я приезжал к нему домой чуть ли не через день. Мы вели взрослые, профессиональные разговоры.
— А какова роль Андрея Вознесенского, нового маминого мужа, в вашей жизни?
— К его появлению я отнесся спокойно, хотя он уже был знаменитым поэтом.
Андрей никогда не пытался завоевать мое расположение или как-то заняться мной. Только раз — вскоре после прихода в нашу семью — позвал на Птичий рынок, захотел купить что-нибудь в подарок. Наверное, мама посоветовала. Я выбрал бурундука…
Строго говоря, Андрея ничего не интересовало по-крупному, кроме поэтического творчества и моей мамы. А я оказался приложением к ней.
С одной стороны, было обидно, с другой — я захотел завоевать внимание Вознесенского, стать ему интересным. Развиться как личность, доказать, что стою чего-то. Помню, ужасно злился, когда кто-нибудь говорил: "У Лени отчим — поэт Вознесенский". Мне было важно стать успешным, самодостаточным, добиться собственных достижений. Старался быть независимым и от мамы, и от Андрея.
Забавный эпизод. Недавно мой знакомый случайно столкнулся в лифте медклиники с Зоей Борисовной. Сказал ей: "Я знаю вас. Вы — мама Лени Богуславского". Она строго посмотрела и заявила: "Неужели мой сын стал более известен, чем я?"
— Хороша!
— Наверное, из-за родителей у меня еще в детстве сложился соревновательный характер. Порой — до смешного. Когда захожу в парилку, где сидят люди, должен выйти оттуда последним. Если бегу на тренажере, а рядом тоже кто-то тренируется, не сойду с дорожки первым. На уровне подсознания для меня всегда было важно поставить целевую планку и до нее дотянуться.
— Андрей не претендовал на то, чтобы вы его называли папой?
— Никогда. У меня всегда был отец. Он не исчезал из моей жизни. В какой-то момент даже возглавлял отдел маркетинга в IT-компании, которую я создал. Трудился у меня в подчинении.
— И как?
— Да нормально. Отцу уже было под 80, но работал с удовольствием, это стало для него отдушиной. Потом я продал свою компанию глобальной фирме PriceWaterhouse, отец оказался не нужен в новой структуре и уехал в Америку, где жила его вторая семья — жена и приемная дочь.
На девяностолетие отца я опубликовал книгу о нем. Она так и называется — "Борис Каган". Это его воспоминания, которые я заставил наговорить на магнитофон. Отец был выдающейся личностью. Во время войны его наградили орденом Трудового Красного Знамени за изобретение автоматизированной системы управления вооружением на военных самолетах. Ему было 24 года. Он работал конструктором, инженером, позднее — одним из создателей советской вычислительной техники.
— Книгу издали при жизни?
— Да. А на 95-летие я сделал фильм об отце. Специально прилетел в Лос-Анджелес, взял голливудского оператора, тот снимал, как мы разговариваем, гуляем по пляжу… Юбилей праздновали в Москве, отец приехал из США. А через полгода умер в Лос-Анджелесе. Я видел его за месяц до смерти. Он лежал в больнице и с трудом распознавал родных. В войну отец переболел туберкулезом, и спустя десятилетия началось обострение. А все уже забыли, что это за болезнь, в клинике долго не могли понять, что происходит с пациентом. Отец худел, слабел. Когда сообразили, было поздно, организм истощился, сил на восстановление не хватило…
Сейчас заканчиваю книгу о родословной нашей семьи. Ушел в прошлое до середины XVIII века. Мои старшие дети очень интересуются. А для меня важно, чтобы они знали свои корни.
— Кстати, почему вы взяли фамилию Богуславский, а не Каган?
— Родители так решили сразу после моего рождения. Видимо, мама не хотела, чтобы эта фамилия исчезла из нашей родословной: она-то была единственной дочерью, а у отца был брат Юрий. И, кстати, у его сына Максима фамилия — Каган.
— Вы сохранили память не только о собственном отце, но и об отчиме.
— Да, создание фонда и культурного центра Вознесенского — это и для Андрея, и для мамы. Отдельная история…
— И дом себе вы купили рядом с Переделкино, чтобы быть поближе к Зое Борисовне.
— Начал строить еще при жизни Андрея…
Делал в расчете на них, хотел, чтобы переехали в более комфортное жилье. Но мама наотрез отказалась. Она ни на одну ночь у меня не оставалась. Никогда! Хотя в доме есть ее комната…
Маме нужен дух места, где они с Андреем прожили столько лет. Это ее гнездо. Вот мы закончим интервью, и мама приедет к нам ужинать. Когда я в Москве, встречаемся почти через день.
О первых деньгах, травоядности, ошибках и команде
— С культурным центром Вознесенского как было?
— Когда умер Андрей, вышел указ президента об увековечении его имени — библиотека, стипендия, мемориальная доска на доме, где жил. В перечне значился и музей. Но с помещением возникли проблемы, поскольку чиновники ничего подходящего не предлагали. А отчитываться о выполнении указа надо… Словом, нам выделили чуть ли не проходную комнатку в общем литературном музее. Тогда я решил, что все сделаю сам, и купил здание.
— Слышал легенду, будто вы с Зоей Борисовной шли по улице, и она сказала: "Леня, хочу вот это". Любящий сын постучал в дверь и, не торгуясь, сказал: "Заверните". Выложив чуть ли не 25 миллионов долларов.
— Звучит круто, но неправда. Я посмотрел много вариантов, дом на Большой Ордынке понравился больше всего. Когда-то это была усадьба штабс-капитана Евграфа Демидова. Деревянная постройка, памятник архитектуры XIX века. Прежние владельцы реставрировали здание под продажу. Раскатали сруб по бревнышку, собрали и выставили на торги. Мы потом полностью изменили пространство внутри.
По цене — все обошлось в четыре миллиона долларов.
— Ваша мама по-прежнему считает, что о деньгах говорить неприлично?
— Негоже заглядывать в чужой карман и самому демонстрировать материальную крутизну. Помню, какой внутренний дискомфорт испытал, впервые попав в список Forbes. Если память не изменяет, это 2012 год. После выхода "Яндекса" на IPO. Мне та подсветка была не нужна. А у Forbes так: если однажды оказался в поле зрения, журналисты за тобой начинают следить, считать твои деньги. Сейчас они зачем-то опубликовали информацию, кто больше всех в процентном отношении заработал за время пандемии. И я оказался среди лидеров. Мне было очень не по душе.
— Но вы действительно в 2020-м почти вдвое увеличили капитал, шагнув под три миллиарда долларов.
— Сработали наши инвестиции в онлайн-сервисы и облачные приложения.
В 2012 году мы инвестировали в компанию Datadog, которая осуществляет мониторинг, безопасность и аналитическое сопровождение приложений, работающих в облаке. Тогда это был маленький стартап. Потом компания успешно развилась. Во время пандемии этот технологический сектор, как и электронная коммерция, онлайн-игры, дистанционное обучение, коммуникационные сервисы, получил сильное ускорение. А у нас много инвестиций в такие компании. Но когда в США появится успешная вакцина от COVID и начнется массовая вакцинация, акции компаний, пострадавших от пандемии, станут дорожать. Это гостиничный бизнес, туризм, транспорт, ретейл... А сектора, которые перечислил как сильно выросшие в пандемию, наоборот, могут потерять в капитализации.
— Знать бы прикуп, жил бы в Сочи.
— Да при чем здесь это?! Для инвестора крайне важно понимание тенденций развития технологий и потенциального масштаба проектов.
19 лет — с 1973 года по 1991-й — я занимался теорией вычислительных систем и сетей, математическими моделями, исследовал то, что потом стало интернетом. В какой-то момент меня заинтересовали практические проекты, разработка софта и построение систем. Я встретил талантливых программистов, мы начали разрабатывать свой софт, позволявший объединять разнородные компьютеры в единую сеть. Проект оказался успешным, благодаря ему я заработал первые десять тысяч долларов и основал IT-компанию LVS, решив закончить с научной карьерой и стать предпринимателем.
— Десять тысяч — большие деньги по тем временам.
— Все относительно. В 1991-м в университете Торонто мне платили 50 тысяч долларов в год как приглашенному профессору.
— А как вы попали в Канаду?
Меня догнали былые научные успехи
В семидесятых и восьмидесятых годах уже прошлого века я получал серьезные математические результаты, публиковал их в ведущих зарубежных научных журналах. И был приглашен на кафедру теории компьютеров в университет Торонто. Мы всей семьей поехали в 1991-м. Хотя за несколько месяцев до того я уже основал компанию LVS и подписал эксклюзивное дистрибьюторское соглашение с Oracle Corporation. Стать приглашенным профессором в знаменитом университете — это мечта, вершина для советского ученого. Начинаешь работать рядом с коллегами, которых раньше знал только заочно по научным статьям. Отказаться от приглашения было трудно. У меня в университете появился офис, табличка с моим именем на двери, все складывалось отлично.
— Думали про эмиграцию?
— Никогда.
К тому же в Москве осталась моя компания… И я почувствовал, что ноги стали разъезжаться: или наука, или бизнес. Буквально через пару месяцев после начала работы в университете вдруг понял, что решать математические задачи мне уже малоинтересно. Особенность характера: скучно защищать, оборонять достигнутое, обязательно нужна какая-то новая цель, вызов и динамика при движении вперед. В университете я четко осознал, что теперь главное — не сделать до пенсии грубых ошибок, каждый день приходить в свой кабинет, пару раз в год печатать статьи со средними научными результатами, и все будет в шоколаде. Я не считаю себя талантливым математиком. Да, мне удалось на старте добиться заметного успеха, а дальше мог ехать в науке по инерции, защищая свой периметр.
Психологически было трудное время. Мой зам, на которого я оставил компанию в Москве, утянул деньги. Двое работавших у меня в LVS сильных специалистов зарегистрировали собственную компанию и поехали в Oracle с целью забрать наш дистрибуторский договор себе...
И я решил лететь в Москву. Пришел к заведующему кафедрой Кену Севчику и сказал, что возвращаюсь в Россию. Шеф посчитал, что я с ума сошел.
— Его понять можно.
— Я прилетел в Москву в декабре 1991-го. Прошло несколько месяцев после августовского путча ГКЧП. На Охотном Ряду горели костры, жгли мусор…
— А там зарплата — 50 тысяч долларов.
— Когда Кен Севчик понял, что действительно уезжаю в Москву, он сказал: "Уверен, передумаешь и скоро вернешься". Кроме этого, нам надо было закончить математическое исследование, подготовить статью. И Кен оставил мне половину жалованья. Жена заявила, что этого хватит на жизнь ей и нашим двум детям. Марина не захотела возвращаться. В Москве у нее постоянно были приступы аллергии, которые исчезли в Канаде. Кроме того, Настя, дочка, уже пошла в Торонто в первый класс, а Дима, сын, готовился пойти на следующий год…
— Семейная лодка разбилась о канадский быт?
— Нет, мы с Мариной сохранили добрые отношения, хотя жизнь постепенно и развела в разные стороны. Все-таки надо жить общим домом, я же бывал в Канаде наездами, прилетал ненадолго, значительную часть времени проводя в России. Но до сих пор пару раз в год мы ездим вместе на отдых. Притом что у меня уже много лет другая семья, растут двое маленьких детей. Бывает, мы даже встречаемся все.
А университет в Торонто еще пару лет платил мне зарплату. Я продолжал делать какие-то работы, потом пришел к шефу и сказал: "Кен, я не отрабатываю на должном уровне. Мне неудобно получать эти деньги. Давай завязывать".
Первый миллион долларов я заработал в 1997-м, когда продал компанию LVS. Мне было 46 лет. Уже говорил, что мой стартовый капитал составлял десять тысяч, постепенно бизнес развивался, LVS вошла в тройку крупнейших IT-компаний России.
— Крыша поехала?
— С чего вдруг? Не считал себя большим бизнесменом. Меня интересовала реализация сложных технических проектов. В 1994–1997 годах мы в LVS создали систему приватизации жилья в Москве, построили компьютерно-сетевую инфраструктуру Государственной думы, внедрили автоматизированную систему паспортного контроля Узбекистана...
Девяностые годы — расцвет предпринимательства в России. У всех, конечно, был разный опыт, но, уверен, многие бизнесмены тех лет — настоящие герои. Они создали в стране целые отрасли.
Продав LVS фирме PriceWaterhouse, я стал там старшим партнером, руководителем управленческого консалтинга. Потом мне как специалисту в интернете добавили роль главы направления электронного бизнеса в странах Центральной и Восточной Европы. Это позволило окунуться в индустрию интернета, участвовать в мировых конференциях, встречаться с коллегами-предпринимателями.
Зарплата у меня была очень большая. И еще мне гарантировали крупную пожизненную пенсию, если доработаю в PwC до старости. Но в 1999-м я опять понял, что достиг почти максимума в этой фирме и мне остается лишь функционировать, не делая ошибок. Машина будет катить сама. Но я не привык так жить.
Поэтому начал инвестировать в интернет-компании и искать возможность основать свою. В декабре 1999 года познакомился с тремя инвестбанкирами Майком Калви, Чарли Районом и Дэвидом Миксером, которые хотели сделать большую инвестиционную компанию. На первой же встрече принял решение, что присоединяюсь к ним. И вложил в ru-Net Holdings, который мы основали, все деньги, которые у меня были в тот момент: свой миллион долларов и одолжил еще 500 тысяч у знакомых.
Партнерам в PwC объявил, что хочу уйти. Меня попросили доработать еще год и подготовить замену. В марте 2001-го уволился и стал главой ru-Net Holdings. В зарплате потерял в три раза…
Мы вложились в "Яндекс", Ozon, TopS и еще ряд компаний.
В 2006-м я разделил активы с партнерами, и у меня оказался хороший портфель долей в компаниях, которые мы проинвестировали за эти годы. В 2011-м после IPO "Яндекса" мои активы стоили уже 400 миллионов долларов. И я занялся реализацией своей мечты еще начала 90-х — строительством глобальной компании. Мы открыли офис в Нью-Йорке, стали делать инвестиции в Европе и Азии. Были очень успешные проекты, пять наших компаний стали многомиллиардными. Теперь у нас офисы в Индии, Англии, Штатах, Сингапуре, на Кипре. Инвестиции в 12 странах…
За 30 лет сложилось то, чем располагаю сегодня.
— Для вас было важно на каком-то этапе стать круче, богаче известных олигархов?
— Давайте оставим их в покое. Размер личного состояния никогда не был для меня самоцелью. Искренне говорю. Увидеть, как становятся мультимиллионерами члены моей команды, вот это круто!
Я мечтал о реализации сложного проекта, разработке важной технологии. Это куда важнее миллионов на счету. Поэтому и усилия всегда направлял на получение значимого не денежного результата. Будь то доказательство трудной математической теоремы, построение компании на основе наилучших практик или создание сильной команды единомышленников. Работал именно на эти цели, а мои финансовые ресурсы постепенно увеличивалась. Вот так получалось.
Хотя, конечно, у меня случались и ошибки, и потери.
— Много шишек набили?
— Немало. Но всегда воспринимал их как оплаченные уроки. Рано сумел себя убедить, что любая неудача имеет большую ценность, она должна делать сильнее. Не надо убиваться, нервничать. Лучше учиться на допущенных просчетах, чтобы не повторять их.
При этом я терял большие деньги. Тут и неправильные инвестиции, просчеты при выборе партнеров, оказавшихся слабыми или нечестными.
— Ваша реакция на подставы?
— Наверное, я нетипичный бизнесмен. Точно — не хищник. Сталкиваясь с нечистоплотностью, как правило, ничего не делал, отходил в сторону. Считал, что нервы и время стоит тратить на новый проект, а не на выяснение отношений. Никогда не гонялся за теми, кто обманул или даже обокрал меня. Попросту отпускал ситуацию и переставал общаться с такими людьми.
Конечно, нарабатывал опыт, который позволял в будущем минимизировать подобные ошибки. Больше внимания обращал на особенности поведения людей, на что раньше закрывал глаза.
Например, часто думал, что человек, с которым беседую, мыслит, как я, и вообще — он такой же. И мораль у него схожая. Но все люди разные. Если не принять эту аксиому, можно сильно промахнуться в ожиданиях.
Нужно иметь мощную и надежную команду. Считаю, это самое ценное, что у меня есть. Успехом я обязан людям, которые со мной работают. Это не красивый реверанс, а реальность. Все решения принимает команда. Я вмешиваюсь редко.
И еще: важно, чтобы в команде работали люди сильнее тебя в определенных вопросах. И они должны дополнять друг друга. В этом залог успеха.
— Сколько народу с вами трудится сейчас, Леонид Борисович?
— Если считать всех, включая секретарей и администраторов, по миру наберется около 30 человек. В начале года мы запустили третий фонд RTP Global. Он в три раза больше предыдущего, поэтому и команду чуть увеличиваем на всех континентах, где работаем: в Америке, Европе, Азии. Это сейчас основная задача.
Каждый кандидат на позицию партнера проходит несколько интервью с членами команды по Zoom. Мы стараемся очно встретиться перед окончательным решением, хотя сейчас это непросто. Я виделся с новым европейским партнером в Италии, а с американским — в Мексике. Основное требование: человек должен подходить нам по человеческой и профессиональной культуре, иметь личный инвестиционный опыт, иметь определенные успехи. При этом ряд ключевых членов команды пришли ко мне 15–20 лет назад после университетов на позиции младших аналитиков. Мы выросли вместе.
— Соотечественников много?
— Пока большинство. Хотя в США, Европе и Азии сейчас берем в команду местных профессионалов.
— Шлейф русского бизнесмена за вами тянется?
— Куда же без него? Инвестировать за рубежом российскому предпринимателю сейчас непросто. Особенно в Америке. Но в целом большой проблемы для нас нет. Приходится готовить много документов, объяснять происхождение капитала. Зарубежные банки изучили мои заработки с конца 1980-х годов. Сильно помогает наработанная за рубежом многолетняя успешная репутация. Фонды, с которыми сотрудничаем и соинвестируем, основатели компаний, где мы были или являемся инвесторами, дают положительные рекомендации. Решение создать международную инвестиционную инфраструктуру, принятое еще в 2011 году, оказалось выигрышным. Сейчас начать такой проект было бы сложнее.
— Вы не назвали "единорогов", которым помогли довести капитализацию до миллиардов долларов.
— Пять публичных компаний, где мы были ранними инвесторами, прошли через многомиллиардные IPO: Yandex, Delivery Hero, RingCentral, Epam и DataDog. В нашем инвестиционном портфеле частных компаний есть еще три "единорога". Но, повторяю, важно, что в 2011-м мы вышли на внешний рынок, продолжая делать инвестиции в России. Я давно мечтал построить сильную международную компанию. Хотел сделать это в проектном IT-бизнесе, в системной интеграции. Но понял, что там шансов почти нет. Вот смог дотянуться до мечты на инвестиционном профессиональном поле.
У нас хорошая репутация. Не было случая, когда мы выступили бы против основателей компаний или других акционеров. Это позволяет нормально работать. Хотя рынок понимает: у нас российские деньги. Даже то, что я член наблюдательного совета Сбербанка, который контролируется государством, добавляет нашему фонду головной боли.
— Может, ну его, проще выйти, чтобы не усложнять?
— Пока решаем возникающие проблемы, но времени на них приходится тратить все больше. Иногда месяцами открываем счета компаниям в европейских банках. Проходим проверки, получаем какие-то разрешения... Раньше все делалось гораздо быстрее.
— Последствия Крыма?
— Не готов судить. Но внешняя политика российского государства не облегчает нам работу. А мы по-прежнему хотим стать большим международным игроком. Растем медленнее, чем могли бы, но вполне успешно.
О свободе и ее отсутствии, коррупции и геолокации, коронавирусе и триатлоне
— Вы говорите о восприятии нас на Западе. Но имеется ведь и другая сторона медали — инвестиционный климат в России. Как его оцениваете? На почве — заморозки?
— Два важнейших элемента для развития экономики — предпринимательство и инвестиции. Лучше дела идут в тех странах, где предприниматели, инвесторы и чиновники объединяются для развития приоритетных отраслей. Ключевыми в этой связке являются бизнесмены. В мире есть страны, в которых отсутствует политическая свобода. Тем не менее экономика в них успешно развивается благодаря экономической свободе. Примеры известны — Китай, Сингапур, Чили в свое время. Там, где нет ни политической, ни экономической свободы, роста и развития быть не может.
В России экономика в целом рыночная, но не свободная.
— Чего не хватает?
— Экономическая свобода подразумевает определенное отношение власти к предпринимателям и инвесторам. Приведу два примера, когда страны воспринимали некое внешнее событие как вызов и отвечали государственным финансированием, опираясь на бизнес.
Для Америки своеобразной пощечиной стал запуск Советским Союзом искусственного спутника Земли. В результате была разработана госпрограмма с участием частного капитала, которая привела к тому, что Нил Армстронг через 12 лет ступил на Луну. А потом появился и интернет.
Это правильная реакция на брошенную перчатку. В США создали научно-исследовательскую сеть вычислительных центров при университетах. Так появились глобальные компьютерные сети, интернет и тысячи частных технологических компаний.
Другой пример — Китай. Относительно недавно, в мае 2017 года, разработанная английской компанией AlphaGo программа с глубоким машинным обучением всухую победила чемпиона мира по игре в го в трех марафонских по длительности матчах. За поединком следили сотни миллионов людей.
Пекин на государственном уровне воспринял это как вызов. В течение пары месяцев Госсовет Китая принял программу развития искусственного интеллекта с финансированием порядка 150 миллиардов долларов. За два года благодаря госинвестициям, деньгам частных фондов и предпринимательскому буму объем китайских венчурных инвестиций в эту сферу составил около 50 процентов всех мировых вложений в искусственный интеллект. Уже можно утверждать, что к 2030 году Китай превратится в мирового лидера по теме AI.
— Бизнесменам дали зеленый свет?
— Нужна мощная пропаганда массового предпринимательства. В Китае после выступления премьер-министра о важности этой темы чиновники всех уровней, вплоть до муниципального, с низкого старта рванули помогать бизнесу. Началась кампания в СМИ, едва ли не в каждом крупном городе открылись технопарки, инкубаторы стартапов. За последние годы я несколько раз приезжал в Китай и поражался: процентов 80 молодых китайцев мечтают стать бизнесменами. Это престижно! Власть в Поднебесной не допускает политической свободы, но направляет энергию молодежи на предпринимательство. Ребята запускают проекты, компании, пытаются построить что-то крутое, чтобы стать героями наравне с чемпионами спорта или кинозвездами. Успех страны создают такие люди. Страна, которая не восхищается своими предпринимателями, не будет преуспевающей.
У России есть большой предпринимательский потенциал, он позволил бы конкурировать с Америкой.
— Но пока похвастать нечем?
— Для экономической свободы нужна реальная государственная защита частной собственности, активная борьба с коррупцией, рыночное ценообразование, эффективная приватизация, качественная макроэкономика, приоритет потребителя перед производителем и системой регулирования. Последнее важно не только для бизнеса, где во главе угла — клиент, но и для всех отраслей: в здравоохранении на первом месте — пациент, в образовании — ученик, в науке — ученый, в спорте — атлет... Они и есть потребители, а не чиновники. Свобода, конечно, не означает вседозволенности. Для этого существует регулирование. Но оно должно быть независимым, в интересах рынка, а не в угоду чьим-то политическим или личным интересам.
Похоже, у нашего правительства не хватает полномочий для развития свободной экономики. В итоге Россия во многих индустриях теряет технологическую конкурентоспособность, инвестиционную привлекательность, человеческий капитал.
Почему так важны приватизация и частное предпринимательство? Как правило, менеджмент госкомпаний не слишком заботят прибыль и капитализация. Для них важны инвестпрограмма, затратный бюджет и финансовые потоки. В девяностые годы многие хотели приватизировать не компании, а идущие туда деньги. Вывод средств в ущерб предприятию шел даже не из прибыли, а из затрат и убытков. К сожалению, и сейчас нередко видим такую же ситуацию.
— Вы сами с этим сталкивались?
— Расскажу историю. Российская компания, в которой мы были инвесторами, разрабатывала и внедряла IТ-системы. Ее крупным клиентом являлась госструктура. Когда в ней сменилось руководство, мне позвонил известный бизнесмен и предложил встретиться.
В офисе за столом сидел один из вновь назначенных руководителей госкомпании. Бизнесмен сразу, не стесняясь, заявил, что новое начальство — его люди и надо переписать контрольный пакет акций нашей компании на него. Иначе все договора будут прекращены, а акты приемки по уже выполненным работам не подписаны. Представитель руководства госкомпании доступно пояснил: подрядчиками должны владеть "понятные" им бизнесмены. Действительно, работы остановились. Аналогично было и у других подрядчиков. Особенно пострадали строители. Подписание актов приемки заморозили, начались банкротства. Повезло, что этого бизнесмена наверху одернули. Но часть предпринимателей сдалась под давлением.
Кстати, позже пришли другие "понятные" руководству бизнесмены, и состав подрядчиков все равно перетряхнули...
— Резюме?
— Это иллюстрация, насколько важна приватизация для эффективного развития экономики. Известно, что во многих госкомпаниях подрядчикам сразу объявляют "домашнее задание": доля от суммы контракта, которую нужно отправить, "куда скажут". Вот и нет свободной конкуренции, работать могут лишь "понятные" бизнесмены. Зачастую их компании, не обладая компетенцией, нанимают профессиональных субподрядчиков, но не дают им работать с клиентом напрямую и доводят до банкротства из-за выставленных ниже себестоимости цен. А вся маржа остается у генподрядчика-прокладки.
Повторяю, свободная конкуренция и инвестиционный климат важны для страны.
А когда арестовывают инвесторов по сомнительным делам, совсем беда. У всех на слуху имена Майкла Калви и его партнеров, Александра Повалко, Михаила Хабарова. Немногие сейчас в России рискнут взять инвестиционные деньги у государства. Это тоже экономическая несвобода.
Пропаганда предпринимательства, возвышение талантливых бизнесменов, создавших с нуля успешные, известные компании, — непростая задача в наших условиях. Но решать ее надо. И создавать центры высоких технологий — в Петербурге, Сибири, на Дальнем Востоке, на юге страны. Новые "Сколково" с особым режимом, который заключался бы в освобождении от налогов на длительный период, а также в свободном приеме на работу иностранных специалистов, которые захотят приехать.
Но главное условие — запрет правоохранительным органам кошмарить резидентов этих центров. Да и не только их, а вообще предпринимателей и инвесторов. Не уговоры не трогать бизнес, а создание реальных механизмов, исключающих наезды. Для этого надо изменить ключевые показатели деятельности силовиков. Сейчас их эффективность оценивают по количеству возбужденных уголовных дел. Палочная система: чем больше посадок, тем успешнее карьера. Необходимо изменить критерии с поиска, кого бы упечь за решетку, на защиту частной собственности. Нужна корректировка отдельных экономических статей УК, проведение амнистии для осужденных предпринимателей и инвесторов. В конце концов, в конституции есть статья, что государство защищает частную собственность.
— А на вас когда-нибудь наезжали, Леонид Борисович?
— Наезжали. Я и сегодня не чувствую себя защищенным. В России многие предприниматели вынуждены тратить время на то, чтобы их не ущемляли, не атаковали. Нигде — ни в Америке, ни в Европе, ни в Азии — у нас не было случаев, когда мы шли бы куда-то и что-то просили у чиновников, у власти.
— Вы аккуратно подбираете эвфемизмы, чтобы не произнести слово "коррупция".
— Речь не только о ней. Зачастую все упирается в законодательство и правовое регулирование.
— Которые и позволяют расцветать коррупции.
— Верно. Увы, это один из элементов экономической несвободы. Постоянно возрастает риск попасть в круг коррупционных интересов чиновников и так называемых правоохранителей.
— Как его разорвать?
— Нужна экономическая свобода. Уже перечислил ее составляющие. Важнейший из них — реальная борьба с коррупцией.
— Вы верите в то, что говорите сейчас?
— Это ведь не про веру, а про действия. Вы задаете вопрос, я пытаюсь ответить, где выход…
— Сменить геолокацию по-прежнему не думаете?
— Я родился в России, тут моя родина. Мама, семья — все здесь. Но постоянного места пребывания у меня нет. Я же цифровой кочевник. Профессионально мы представлены на глобальном рынке инвестиций. Я много летаю. Это тоже часть работы.
— Коронавирусную изоляцию пересиживали в Москве?
— В основном. Конечно, пандемия внесла коррективы. Хотя эффективность наших внутренних совещаний по Zoom даже улучшилась, их длительность сократилась процентов на 25–30. При этом не потеряв в качестве.
Что касается личного, отменились несколько важных культурных мероприятий и целый ряд спортивных соревнований, в которых планировал участвовать. В марте намечался велосипедный сбор с друзьями в Португалии, потом велогонка на Майорке, плавательный старт Oceanman в Италии, парусная регата... Все слетело.
В 2017 году мы основали международный спортивный проект, первую в истории коммерческую Суперлигу триатлона. В ней соревнуется элита этого вида спорта, чемпионы и призеры первенств мира, Олимпиад. Это по-прежнему плавание, велосипед и бег, но мы придумали новые форматы гонок — короткие и динамичные. Триатлон стало интересно смотреть по телевидению и в онлайне. Наши гонки транслируются на 150 стран. Из-за пандемии сезон практически пропал. Планировали этапы в Англии, на Мальте, в Сингапуре, Саудовской Аравии, Америке. Это накрылось, к сожалению. Но в августе все же сумели провести состязание сильнейших атлетов в Роттердаме. Внутри водного стадиона вдоль бортика установили велотренажеры и беговые дорожки, задействовали много последних технологий. На экране с помощью системы Zwift, где мы, кстати, тоже инвесторы, зритель видел виртуальные аватары всех гонщиков с их реальным положением на трассе в зависимости от того, как те работали на тренажерах. По краям экрана шли кадры спортсменов с данными о текущей скорости, мощности. Технологии позволили распределить управление соревнованиями: участники находились в Роттердаме, режиссер и директор показа — в Лондоне, управление инфографикой — в Сингапуре, спортивные комментаторы — в Австралии. Получилась бомба!
Еще из позитивного — в августе я впервые стал дедом.
В октябре сын Дмитрий женился.
— Чем занимаются дети?
— У Насти, старшей дочери, стартап. Придумала с партнером беспроводные инструменты для ухода за женскими волосами.
— Поддерживаете проект?
— В основном советами. Считаю, должна быть рыночная ситуация, чтобы компания развивалась на средства независимых инвесторов, а не на семейные деньги.
Дмитрий вместе с партнером возглавляет технологический фонд так называемых посевных инвестиций, когда в стартапы вкладывают небольшие суммы на самой ранней стадии.
— Сын, как и вы, увлекается триатлоном?
— Сначала несколько раз приезжал на соревнования поболеть за меня. И Диму это завело. Я предложил зарегистрироваться на гонку. Мол, впереди еще четыре месяца, если потренируешься, сможешь выступить. А Дима отвечает: "Папа, я уже подал заявку". Он сделал два полных Ironman со мной.
Знаете, что это такое? 3,8 километра плавания в открытой воде, 180 километров на велосипеде, а после этого — бег, классический марафон 42 километра. Сын прошел все часов за 12. Мой лучший результат — 11 с половиной. Мировой рекорд — 7 часов 35 минут — принадлежит легендарному немецкому триатлету, чемпиону Олимпийских игр Яну Фродено.
— А когда вы увлеклись спортом?
— В детстве мечтал стать знаменитым спортсменом. В первом классе нас привели в секцию плавания, но тренеры сразу сказали, что я не гожусь. Посоветовали соседнюю секцию прыжков в воду. Оттуда меня выгнали на следующий день. Потом я последовательно пытался записаться в секции тенниса, футбола, легкой атлетики, беговых лыж, но меня либо сразу отбраковывали, либо выставляли через несколько дней. Я был плохо координирован, не быстр, не резок. Когда на школьных соревнованиях бежали 100 метров, я всегда финишировал в числе последних. Не только мальчики, половина девочек меня обгоняла.
Тренеры проглядели мою очень приличную генетическую выносливость. В десятом классе мы сдавали трехкилометровый кросс, и я занял второе место в школе, поскольку перебирал ногами примерно так, как и на 100 метрах.
В дальнейшем спортом я не занимался, но мечта о чемпионстве, видимо, в подсознании оставалась. В 62 года прочел книгу австралийца Криса Маккормака "Я здесь, чтобы победить". Это великий триатлет, четырехкратный чемпион мира. Книгу мне подарили с комментарием: не обращай внимания на спорт, там интересно про целеполагание и волю, что важно для предпринимателя.
Книга действительно отличная, что-то она во мне торкнула. И я решил: дай-ка пойду в какой-нибудь спортклуб с бассейном и проверю себя на выносливость. Для понимания: плавать умел только по-дачному — на спине. Если пробовал кроль, задыхался через десять метров. На велосипеде в последний раз сидел в возрасте 14 лет. Тем не менее поставил цель пройти дистанцию олимпийского триатлона, где надо проплыть полтора километра, проехать 40 на велосипеде и пробежать десятку.
Пришел в спортклуб, залез в бассейн, кое-как преодолел 1500 метров, выскочил из воды, переоделся, побежал в зал, сел на велотренажер и начал крутить 40 километров. Двадцатку отмотал, а дальше стало тяжко, задница с непривычки сильно страдала. Тем не менее, стиснув зубы, дотерпел. Перебрался на беговую дорожку и проковылял трусцой десять километров. После финиша меня накрыла эйфория. Я не сдался, сделал это!
Появился азарт, решил улучшить результат. Нашел тренера по триатлону, начал заниматься. А дальше произошло удивительное событие. Буквально через несколько месяцев я поехал на соревнование в Майами, чтобы сделать половину полного Ironman. Проплыл 1,9 километра, проехал 90 и пробежал 21. Финишировал, собрал вещи и довольный собой отправился к выходу из парка, где мы соревновались. Вдруг слышу, объявляют мою фамилию. Оказалось, меня вызывают на награждение, я занял третье место в своей возрастной группе. Я был счастлив, как после победы на биологической олимпиаде в школе!
— Или первого заработанного миллиарда долларов.
— Нет. Стоя на наградном подиуме в Майами, я был на седьмом небе. А миллиард не вызвал никаких эмоций. Уже рассказывал о своем отношении к деньгам…
О комфорте, рекордах, интуиции, лимитах, удаче, мечтах и целях
— Но комфорт для вас важен, Леонид Борисович?
— Последние лет десять мы с друзьями ежегодно устраиваем путешествия, которые можно назвать экспедициями, поскольку они сложные и маршрут труднопроходимый. Например, проехали через тайгу вдоль Татарского пролива в Хабаровском крае, пересекали дельту реки Лены на севере Якутии. В минувшем августе была Корякия — 11 дней от Берингова моря до Охотского.
Используем вездеходы "Шерп", им не страшны большие камни, поваленные деревья, болота и даже реки. Эти машины способны плыть со скоростью пять километров в час.
Ночуем в палатках и "Шерпах", где сделаны раскладывающиеся полки. Днем можно доверху набивать кузов поклажей, а ночью полки опускаются, получается почти двуспальная кровать.
— Медведей видели?
— Много раз. Они часто выходили к рекам. На ночь вокруг лагеря растягивали на колышках провод под напряжением. На всякий случай...
У меня есть ритуал — плаваю в каждом море, где путешествуем. В этот раз отметился и в Беринговом, и в Охотском. Температура воды была примерно 12 градусов.
Ответил я про комфорт? Еще могу вспомнить, как на велосипеде доехал до Южного полюса. Мороз за 40, ветер…
Компания в путешествиях у нас подбирается интересная, каждый — профи в какой-то области. Вечерами у костра устраиваем лекции, я, например, рассказываю об искусственном интеллекте, разных технических решениях, кто-то говорит о зеленой энергетике или развитии либерализма в России. Под водку отлично идет.
— Рыбалка, охота?
— В экспедиции ружья не берем, а рыбалка шла отлично. Это дело я очень люблю, ловлю много. В этот раз кунджу, кету, хариуса…
— Личный рекорд?
— На Камчатке много раз ловил чавычу, королевского лосося. Однажды взял большую, килограммов на 25, рыбину. Полчаса бегал за ней по берегу, чтобы не размотала шнур с катушки. Иначе порвала бы и ушла. Мощный соперник, долго боролся…
— Вот спортивная подготовка и пригодилась.
— Ну, я всегда в неплохой форме благодаря триатлону. В 2015-м даже прошел отбор на чемпионат мира Ironman на Гавайях, заняв второе место на соревнованиях в США. Правда, выступить на мировом первенстве не получилось. За два месяца до старта очень сильно поломался на многодневной велогонке во Франции. Пришлось протезироваться, а через две недели после выписки из больницы сломал бедренную кость на той же ноге. Понадобилась вторая операция…
— Вроде вы улетели с трассы в какой-то обрыв.
— Нет, банально завалился на велогонке, этого хватило. А вот второй перелом — моя глупость. Продолжил тренировки в Италии, хотел даже с протезом выступать на Гавайях. Полез в штормовое море, решил поплавать. Пришла большая волна и скрутила меня. Штырь, вставленный в бедро, разломал кость. Вторая операция была более сложная, целую конструкцию ставили. Но я хотел доказать себе и врачам, что не сдамся, и через пять месяцев стартовал на полном Ironman чемпионата Северной Америки в Техасе. Успешно финишировал.
— Еще прецеденты есть?
— Сколько угодно! На той многодневной велогонке во Франции, где я сломался, ехал мужик, у которого не было ноги от бедра и руки от плеча. Он крутил одну педаль. А дорога горная, подъемы, серпантины вниз. Да, ехал не быстро, но не последним, не выпадал из контрольного времени. Когда финишировал, ему устроили овацию.
Познакомился я и с австралийцем Джоном Маклином: его на велотренировке сбил грузовик, в результате — перелом позвоночника и паралич обеих ног. Джон стал первым в истории парализованным атлетом, который выступил на чемпионате мира Ironman на Гавайях. И Ла-Манш переплыл по правилам этого испытания. 40 километров в воде температурой 14–17 градусов! Потом Маклин познакомился с врачом Кеном Варе, и тот обнаружил, что в ногах Джона сохранились несколько нервных волокон. Кен — разработчик реабилитации парализованных людей на основе эссенциального тремора. Он вытащил Джона из инвалидного кресла, в котором тот сидел лет 20. Маклин встал и пошел! Опять стал ездить на велосипеде. И участвовал в соревнованиях по триатлону как обычный атлет. Его сила воли потрясает. Маклин написал книгу "Как далеко ты можешь пройти". Она переведена на русский.
— Вы продолжаете тренироваться?
— Да. Из-за травмы мне немного больно бегать и даже ходить. С этим ничего нельзя поделать. Я был у известных хирургов-ортопедов в разных странах. Они пришли к заключению, что проблема в протезе, но менять его еще раз рискованно. Постепенно я привык к боли. А потом обнаружил, что при спортивной ходьбе мне менее больно, чем при обычном шаге или беге. Нашел тренера из Ижевска, бывшую чемпионку Европы по спортивной ходьбе, и стал тренироваться с ней онлайн. У меня растут результаты и скорость, уже иду под девять километров в час. Есть цель — сделать полный Ironman, где марафон пройду спортивной ходьбой. Надеюсь, в своей возрастной группе опять попаду в призеры.
Меня догнали былые научные успехи
— А в бизнесе на что нацеливаетесь?
— Хочу, чтобы наш RTP Global стал одним из ведущих мировых технологических фондов. С российским основателем. Это серьезный вызов.
— Насколько важна интуиция в таком деле?
— Не это главное. Ценнее опыт. В том числе ошибок. Есть несколько моментов, их инвестор должен исследовать. В первую очередь — команда, которая основала и развивает проект. Нужно оценить, смогут ли эти люди реализовать задачу на высоком уровне. Идея, даже самая крутая и новая, — лишь 20 процентов успеха. Осуществление проекта командой — вот ключ. В мире похоронены тысячи хороших замыслов лишь из-за того, что люди, взявшиеся за осуществление, не потянули.
Не Goоgle изобрел поисковую систему, не Facebook придумал социальные сети. Другие компании были первыми, но их команды оказались не столь сильны и эффективны, чтобы выдержать конкуренцию тех, кто стартовал позднее.
И второе — масштаб. Это как раз больше про интуицию. Скажем, локальная, нишевая история может быть небезынтересна для основателей, сотрудников, но не для инвесторов, желающих хорошо заработать на вложенном капитале. Поэтому каждый раз пытаешься оценить потенциал.
Например, в 2011 году мы с партнерами основали и стали первыми инвесторами немецкой компании по доставке еды из ресторанов Delivery Hero. Интуитивно поняли что у этой модели очень хорошие перспективы. И если быстро тиражировать ее в разных странах, будет большой масштаб. Сейчас Delivery Hero — публичная компания и оценивается в 20 миллиардов долларов…
— А во что сегодня надо инвестировать, чтобы заработать?
— Либо вы должны заниматься инвестициями всерьез, став профессионалом. Либо — при наличии свободных денег — отдать их успешным фондам. Не самая лучшая идея начинать вкладывать самому как бы между делом. 90 процентов людей в таких ситуациях теряют. Нельзя инвестировать в одну, две или три компании, надо создавать инвестиционный портфель минимум из десяти. Практика показывает, что треть из них обанкротится, примерно столько же будет болтаться в районе нуля. Еще часть окажется неплохой, и лишь одна выстрелит результативно. Если, конечно, повезет…
Что касается секторов, мы в RTP Global по-прежнему инвестируем в компании и технологии софтверных решений для бизнеса, облачные сервисы, онлайн-обучение, новые технологии мобильности, приложения на основе искусственного интеллекта и ряд других секторов.
— В России или на Западе?
— В разных странах. В России есть талантливые предприниматели и специалисты. Однако часто полноценная реализация потенциала у них получается за рубежом. О причинах мы с вами говорили.
— Для себя вы устанавливаете какую-то планку? Подумываете о том, чтобы отойти на покой? Все-таки в следующем году вам 70, Леонид Борисович…
— У меня самый активный возраст. Беру пример с мамы, ей 96 лет, она почти ежедневно ездит в офис, руководит своим фондом культуры. Поэтому есть на кого равняться.
— Но когда-то все равно придется передавать бизнес наследникам.
— Мы сделали юридическую конструкцию, при которой, если со мной что-то случится, все перейдет под управление моей команды и детей, которые будут членами совета директоров, обладающими равными правами с остальными. У меня четверо детей. Они станут лишь частью группы партнеров, принимающих решения. При этом у детей есть ограничения на получение денег.
— Установили лимиты?
— Да, все, что сверх определенных сумм, должно оставаться в деле. Есть событийные ограничения — на обучение, покупку квартиры или свадьбу. Это скромные суммы. На текущие расходы детей тоже идет небольшой процент от прибыли. Основной капитал не вынимается. Компания должна жить и развиваться. Это очень важно для членов нашей команды, их интересует, что произойдет, если меня вдруг не станет. Рок-н-ролл будет продолжаться.
— Дети не чувствуют себя обделенными?
— Младшие по возрасту не могут задаваться подобными вопросами, а старшие воспитаны так, что сами стремятся чего-то достичь. Видимо, как и я в свое время, не хотят оставаться в тени родителей…
— Бизнесмен обязан быть рисковым?
— У всех по-разному, но я не боюсь потерять деньги, неудачи меня не страшат. Поэтому зачастую иду на повышенный риск. Каждому приходится принимать трудные решения в жизни. У меня такие ситуации возникали не раз. После IPO "Яндекса" имел право считать, что жизнь уже удалась. Мог позволить себе все, что пожелаю. И я был не молодым человеком. Но начал вкладывать эти деньги в создание международной компании, пришел в Индию, где на первых четырех инвестициях потерял 20 миллионов долларов. Тем не менее и не думал убегать с индийского рынка. Нет, я заплатил за то, чтобы узнать его.
— Одни, обжегшись на молоке, начинают на воду дуть.
— Поэтому и говорю, что все индивидуально. Есть успешные предприниматели, которые остаются очень консервативными, не берут на себя дополнительные риски. Чужими финансами я тоже, наверное, не стал бы так рисковать, необычность ситуации в том, что у нас в фонде в основном мои деньги.
— Верите в удачу?
— Человек сам создает ее, управляя пространством возможностей. Они возникают из общения с другими людьми, потока информации, участия в мероприятиях. В результате время от времени происходят важные события, и мы принимаем решения в ответ на них. А это может привести к успеху. Не так, что к одному прилетело, а другого судьба обделила. Каждому в жизни даются шансы, но часто люди не видят, упускают то уникальное и интересное, что может сделать их успешными.
Есть и другое. Многие не хотят выходить из зоны сегодняшнего комфорта. Часто люди не добиваются успеха, боясь облажаться. Лишь меньшинство, увидев шанс, пытаются зацепиться за него. Пока не забросишь блесну в реку, рыба не клюнет. Наверное, это не случится с первого раза, значит, пробуй еще, пока не поймаешь.
Люди в нашей команде сами конструируют удачу. Летом каждому сотруднику я задал вопросы: ваша профессиональная мечта, как видит свое место в RTP Global, назовите собственные сильные и слабые стороны. Все сказали, что хотят, чтобы мы стали одним из самых крутых фондов в мире. Люди готовы посвятить достижению этой цели минимум десять лет жизни. Это игра вдлинную.
— Возможно, вам ответили то, что вы хотели услышать? Сделали приятное начальнику.
— Нет, у нас иная культура. Я не являюсь боссом. Да, у меня есть право вето, но не вспомню, когда в последний раз его использовал. Скорее, я консультант для команды, человек, который высказывает мнение, но никогда не педалирует его, не давит. Если возникает проблема, сотрудник может прийти ко мне за советом, но прежде он должен предложить свое решение. У нас высокий уровень прозрачности того, что делаем. Круто, когда команда хорошо выполняет работу без меня.
Важно не бежать в толпе, не подстраиваться под других. Когда учился в школе, кто-то из ребят играл на гитаре или классно танцевал. Мне тоже хотелось выделиться, но не получалось. Я хорошо учился, выигрывал олимпиады, однако в тусовке оставался середнячком. Кажется, в девятом классе нам выделили десять путевок для поездки в Чехословакию. Учителя устроили открытое голосование по выбору тех, кто поедет. Я занял тринадцатое место. Это стало сильным ударом — ребята не выбрали меня. Многое переосмыслил, понял, что не надо подлаживаться под кого-то, следует найти свое и заниматься этим, стараясь быть лучше всех. И еще важно, достигнув одной цели, обязательно ставить следующую. Большинство людей ведь плывет по течению.
— А вы, значит, против?
— Всегда старался изучать передовые практики, добивался встреч с людьми, которые преуспели в том, к чему я стремился. Приходил со списком вопросов и дотошно расспрашивал. Это приносило огромную пользу. Главное — правильно определить, в чем хочешь стать лучшим. Не успешным, а именно лучшим.
Все люди, даже самые талантливые, делятся на тех, кто хочет, если говорить спортивным языком, выиграть пару соревнований и заработать энную сумму денег. На этом они удовлетворяют амбиции. А есть другие, мечтающие стать легендой. Посмотрите на наш футбол. Российские игроки довольствуются малым, они неплохо зарабатывают, и этого им хватает. Еще, конечно, коррупция убивает мечты. Кто из наших звезд хочет стать вторым Месси или Роналду? Хорошо, если парочка наберется на всю страну.
Или возьмите современный мужской теннис. Его двигают вперед Джокович, Надаль и Федерер. Они давно играют не за гонорары. Их внутренний вызов — стать легендой, войти в историю спорта, превзойти всех по количеству выигранных турниров.
Если наши люди, которые не менее талантливы, чем коллеги за рубежом, научатся мечтать по-крупному и верить в достижение запредельных целей, многое в России изменится к лучшему.
— Правильно понимаю, что вы метите в легенды, Леонид Борисович?
— Речь не лично обо мне, а о команде. У нас хорошо получается с инвестициями. Будем стремиться…
— Осталось узнать, в чем, по-вашему, счастье?
— Для меня — в личной свободе. Свободе выбирать, как жить, чем заниматься, с кем общаться. Людям нередко задают вопрос: хочешь быть счастливым или свободным. И многие ведомые соглашаются на счастье без свободы. Надо сказать, что максимальной личной свободы я добился лишь в последние несколько лет. Мне не надо встречаться с нужными, но малоприятными людьми. Могу делать, что хочу. Говорить, что думаю.
Это счастье.