Игорь Алексеевич Башмаков - лауреат Нобелевской премии в составе межправительственной группы экспертов по изменению климата, генеральный директор Центра энергоэффективности-XXI век (ЦЭНЭФ-XXI) - рассказал ТАСС, почему России выгоден переход к "зеленой" экономике, как другие страны стимулируют сокращение выбросов углекислого газа и чем может быть опасно для промышленности выполнение обязательств Парижского соглашения при сырьевой модели экономики.
– В свете развернувшейся сегодня дискуссии относительно углеродного налога, расскажите, пожалуйста, какова практика его применения в других странах? И существует ли связь между введением норм углеродного регулирования и динамикой развития экономики?
– В мире значение налога на углерод сильно колеблется: в Польше это 1 доллар за тонну, а в Швеции - 131 доллар. Важнее другое: у нас действительно много спекуляций по поводу того, что если такой налог применят, то промышленность немедленно умрет. Но в реальности там, где он применяется, налоги на углерод дополняют другие экологические и энергетические налоги, доля которых в ценах, например, жидкого топлива достигает 70%, ставки налога на углерод повышаются постепенно, а налоговая нагрузка компенсируется сокращением налоговых ставок на труд, капитал или ставок социальных отчислений. В результате платежи компании не увеличиваются, а ее налоговая нагрузка перераспределяется. Это называется "налогово-нейтральной" реформой. С одной стороны, создается стимул для бизнеса снижать выбросы, а с другой - больше инвестировать в т.ч. в зеленые технологии, чтобы снижать налоговую нагрузку. Такие инструменты вводятся продуманно и взвешенно, а не так, как некоторые полагают, - вот мы всех подряд одномоментно обложим высоким налогом, и тогда экономика не выдержит такой нагрузки.
– Игорь Алексеевич, какова сегодня ситуация с выбросами парниковых газов в России? Как вы оцениваете те обязательства, которые возьмет на себя Россия в случае ратификации Парижского соглашения?
– Динамика выбросов в России вот уже 10 лет находится примерно на одном уровне. С 1998 по 2008 год ВВП почти удвоился, а выбросы парниковых газов выросли только на 10%: то есть в период динамичного экономического роста мы научились развивать экономику, практически не увеличивая выбросы. Однако после 2008 года экономика практически не росла и выбросы также не росли.
Проблема несколько глубже. Многие говорят, что переход на низкоуглеродную модель приведет к падению экономики, но пока мы видим обратные проблемы. С 1998 года благодаря сырьевой зависимости мы пережили три кризиса: в 1998, 2009 и 2014 годах - и потеряли 17% ВВП. Развитие по сырьевой модели приводит к тому, что мы импортируем кризисы вместе с падением цен на нефть. В среднем объем таких потерь составляет 1% в год, если брать период с 2000 года. Мотор сырьевой экономики больше не работает. Остаться на этой модели практически равноценно стагнации нашей экономики на период до 2050 года.
Да, мы безусловно выполним обязательства Парижского соглашения к 2030 году, если будем развиваться - точнее топтаться на месте - так же, как последние 10 лет: выбросы будут оставаться на нынешнем уровне или расти так же медленно, как и экономика. Но не стоит рассчитывать, что, используя старую сырьевую модель, мы сможем динамично развиваться. Простой пример. Энергоемкость ВВП с 2008 года у нас практически не снижается. Если бы мы развивались на такой модели до 2050 года с темпами роста экономики, близкими к мировым, то всю нефть, газ и уголь потребили бы внутри страны, а наш экспортный топливный потенциал был бы сведен к нулю. Если удвоить ВВП к 2050 году с нынешней производительностью труда, то нам потребуется еще 70 миллионов занятых. То есть экстенсивный путь развития по сырьевой модели просто нереализуем.
Сегодня есть только один вариант - переход к высокоэффективному низкоуглеродному развитию на новой технологической основе с элементами циркуляционной экономики. В этом случае развитие экономики не только не увеличит, но и поможет сократить выбросы парниковых газов более значительно, чем записано в наших обязательствах по Парижскому соглашению. Более того, сократятся выбросы других загрязняющих веществ в атмосферу, водные среды и почву.
– То есть переход к "зеленой" экономике поможет избежать новых кризисов?
– Мы используем свой прогнозный комплекс математических моделей, чтобы понять, что будет происходить в перспективе. Согласно нашим расчетам, пик потребления угля в мире будет достигнут до 2030 года, потребления нефти - до 2035-2045 гг. Потребление газа будет расти до 2050 года и, возможно, в районе 2045-2050 гг. выйдет на высшую точку. Кроме того, не ожидается заметного роста цен на нефть и газ. Китай, ЕС и многие другие страны запускают программы снижения материалоемкости и роста использования вторичных ресурсов, что будет также ограничивать мировой спрос на другие традиционные для России экспортные товары. Это означает, что традиционно ориентированные сектора российского экспорта в лучшем случае будут давать тот же доход, что и сегодня, в то время как в мировом масштабе экономика вырастет в 2-2,5 раза.
Даже гипотетически, сохраняя ставку на сырьевую модель, мы просто не сможем угнаться за миром, и наша доля в мировом ВВП упадет до 1% в 2050 году. Но даже если допустить, что это возможно, мы получили бы и удвоенный уровень выбросов парниковых газов и загрязняющих атмосферу, воду и почвы веществ. А мы уже сегодня задыхаемся от мусорных свалок, запредельного загрязнения воздуха, особенно на Урале. Нельзя на нынешней технологической основе удвоить экономику, не увеличив масштаб воздействия на окружающую среду.
Поэтому в действительности никакой альтернативы не существует: нам нужно создавать новую высокотехнологическую "зеленую" экономику, которая по масштабу к 2050 году должна сравняться с нынешней "красной" экономикой. Но и нынешнюю экономику нельзя оставлять в "красной" зоне. Она тоже должна стать "зеленой".
– Какие меры по сокращению выбросов парниковых газов существуют в мире? Какие из них могут подойти России?
– Сегодня есть широкий набор из сотен инструментов, подобранных и отлаженных для применения в разных секторах, накоплен богатый опыт их применения. Это и административные меры, такие как запрет на определенные виды продукции, стандарты энергоэффективности или углеродоемкости на определенные виды продукции (здания, автомобили, бытовое и промышленное оборудование), требования по доле электроэнергии, вырабатываемой на основе ВИЭ, и рыночные меры, такие как ценовое регулирование, налоги, налоговые льготы и субсидии, схемы торговли квотами на выбросы, "белыми" (для энергоэффективности) или "зелеными" (для ВИЭ) сертификатами, льготное кредитование. Ограничения могут касаться требований по топливной экономичности автомобилей или удельных выбросов парниковых газов от автомобиля на единицу пробега. Покупателям электромобилей могут предоставляться субсидии на их приобретение или бесплатная парковка. Иногда, как в Китае, правительство по фиксированной цене выкупает у предприятий полученную экономию энергии. Есть мягкие системы - добровольные соглашения, когда правительство договаривается с секторами промышленности о целевых показателях энергоэффективности или удельных выбросах. Они могут стать жесткими, если цели не достигаются, и тогда правительство использует систему налогообложения и другие инструменты, которые могут уже жестко мотивировать бизнес.
– Как вы думаете, реальна ли перспектива введения отдельными странами запретительных мер на товары с высоким углеродным следом?
– Вполне реальна, и об этом сейчас много говорят. Более того, в 2018 году в ЕС были приняты поправки к действующему антидемпинговому законодательству. Их цель - защита внутреннего европейского рынка от "климатического демпинга" стран-экспортеров. Что это означает? Во многих странах вводятся налоги на углерод и реализуются схемы торговли квотами на выбросы. Но, допустим, во Франции цена на углерод составляет 30 евро за тонну, а в Китае - ноль. Естественно, китайские производители таким образом получают конкурентное преимущество. А французское правительство не хотело бы, чтобы местный бизнес, который производит аналогичную продукцию, перекочевал в Китай, а хотело бы сохранить рабочие места, доходную базу, поступления в бюджет. Как это сделать? Чтобы сохранить равные условия конкуренции, они могут ввести специальный сбор на границе, который бы учитывал весь "углеродный след" ввозимой продукции. Причем связанный не только с ее производством, но и хранением и транспортировкой.
Что это означает для России? Если в нашей стране не будет введена "цена углерода", то с большой вероятностью наши экспортеры все равно заплатят "углеродный налог", но уже в бюджет другого государства.
– Какие отрасли экономики лидируют по эмиссии парниковых газов?
– Если говорить про мир, то лидирует промышленность, но все зависит от методики расчета. Если рассматривать электро- и теплоэнергетику как отдельный сектор, то он будет на первом месте. За ним следуют транспорт, промышленность и здания. Другие сектора - строительство, сельское хозяйство, землепользование, лесопользование - демонстрируют немного меньшие объемы. Если же выбросы от генерации электрической и тепловой энергии разнести пропорционально их потреблению по прочим секторам, то на первый план выходит промышленность. В России такая же картина, только доля промышленности намного выше.
– Какие меры применяются в мире по изменению этой ситуации?
– Набор мер по сокращению эмиссии парниковых газов огромен: начиная со стандартов и заканчивая налогами на углерод. Сейчас много внимания уделяется тому, чтобы повышать эффективность использования материалов.
В промышленности потенциал энергосбережения еще не исчерпан, но ограничен - составляет около 25%. Малоосвоенным остается потенциал повышения эффективности использования энергоемких и углеродоемких материалов - цемента, бетона, алюминия, стали, пластиков и других материалов. В последние 100 лет суммарный расход этих материалов на единицу мирового ВВП практически не снизился, хотя потенциал значителен. Например, если изготавливать деталь на 3D-принтере, то можно сократить расход материала примерно на 50%. За счет использования лома черных металлов или лома алюминия затраты энергии на их производство можно сократить в 5-20 раз. Переход к новым технологиям позволяет существенно сокращать отходы и использовать материалы эффективнее. Для этого предусматривается набор мер, которые позволяют запустить процесс перехода к "зеленой" экономике замкнутого цикла. Пока он еще на начальной стадии, но сегодня речь идет о том, чтобы этот процесс активизировать.
– Можете назвать три основные меры, которые будут наиболее эффективны в российских условиях?
– Меры простые. Первая - повышение энергоэффективности. Если бы сегодня вся страна перешла на лучшие из доступных технологий, которые уже применяются в мире, то мы снизили бы потребление энергии в два раза. Второе - снижение доли высокоуглеродного топлива, угля и нефти. Нужен переход на газ и на возобновляемые источники энергии. Снижая удельный расход топлива на единицу продукции и снижая удельные выбросы парниковых газов за счет развития низкоуглеродных источников энергии, мы уменьшаем выбросы. О третьей мере я говорил ранее - повышение эффективности использования материалов и ресурсов. Это основные направления. Чтобы развернуть каждое из них, нужно адекватное видение будущего на длительную перспективу и формирование конкретного набора административных и рыночных инструментов, которые позволят запустить переход от унаследованной и воспроизводимой "красной" экономики к "зеленой".
Цена бездействия может кратно превышать цену действия. Нет одной дороги в будущее. Нужно выбрать правильную дорогу. Сценарий "Мир уходит в „зеленое“ будущее, а Россия топчется на месте в „красном“ настоящем и с грустью смотрит вслед" для нас не годится. Отстать нельзя, догнать!