Академик РАН Армаис Камалов — директор Медицинского научно-образовательного центра МГУ имени М.В. Ломоносова (МНОЦ МГУ), заведующий кафедрой урологии и андрологии факультета фундаментальной медицины МГУ, заслуженный деятель науки РФ. В 2010–2013 годах — сопредседатель международного движения "Врачи мира за предотвращение ядерной войны".
С апреля по июнь 2020 года, в начале пандемии, Медицинский центр МГУ был ковидным госпиталем. Коллективу медиков и ученых под руководством Камалова удалось спасти более 99% пациентов, создать собственный протокол лечения COVID-19. За вклад в борьбу с коронавирусом многие сотрудники были удостоены высоких государственных наград, академик награжден орденом Александра Невского.
3 июня Армаису Камалову исполняется 60 лет.
О будущем медицины, опасности биологического оружия и о том, что значит быть сильным, ученый рассказал ТАСС.
— Армаис Альбертович, в науке в подавляющем числе случаев необходима материальная база: приборы, реагенты, вычислительные мощности. Как вы можете оценить уровень обеспеченности исследований в вашей сфере и в медицинской науке в целом в стране?
— Говоря о материальной базе, я бы хотел сказать, что, конечно, она очень важна, тем более для фундаментальной науки, где проводятся серьезные исследования, требуется соответствующее финансирование, в том числе для обеспечения дорогостоящих приборов и реагентов.
К сожалению, Россия с точки зрения индикаторов по затратам на научные исследования находится даже не в двадцатке ведущих стран. Раз в десять, если не более, мы уступаем в финансировании США и некоторым европейским странам. Очень большое внимание сегодня уделяется науке в Китае.
В этом, конечно, есть проблема. Но сегодня надо понимать, что помимо государственного субсидирования науки, на которое приходится, наверное, свыше 50% всех расходов, конкурентным источником финансирования являются гранты различных фондов, которые активно вовлекают научные центры в исследовательскую работу. Конкурс достаточно серьезный, эти гранты не так легко получить. Тем не менее сегодня это очень важная составляющая научного финансирования, но объемы ее нужно увеличивать.
Увеличение финансирования необходимо, если мы хотим, чтобы наша наука была конкурентоспособной. Мы понимаем, что сегодняшние фундаментальные исследования — это будущий потенциал страны во всех сферах, в том числе и в медицине.
Благо, сегодня можно говорить, что наша страна одна из первых смогла создать собственные три вакцины в эту пандемию. На сегодняшний день они считаются одними из лучших. Хотя мнения разнятся, научные центры зарубежные считают, что их вакцины более эффективные. Но тем не менее в этом ключе я могу сказать, что мы показали себя с наилучшей стороны.
Если говорить о практических шагах, я бы сказал, что мы сумели противостоять пандемии новой коронавирусной инфекции значительно лучше, чем развитые страны Европы и США, где уровень медицины считается более высоким. В данной ситуации главную роль сыграла не столько продвинутость собственно медицины, сколько система нашего здравоохранения. В советское время она считалась ВОЗ одной из лучших систем здравоохранения в мире. Это идет еще от Семашко (Николай Семашко (1874–1949) — первый нарком здравоохранения Советской России, один из организаторов системы здравоохранения в стране, основанной на единых принципах организации и централизации — прим. ТАСС).
— Термин "система Семашко" в последнее время вошел в оборот в СМИ.
— Конечно. Она была построена на принципах строгого отбора и сортировки пациентов. Эти принципы сыграли ключевую роль в борьбе с новой коронавирусной инфекцией в нашей стране. Четкая организованность, принятие необходимых карантинных мер, создание системы дифференцировки пациентов по заболеваниям "инфекционное — не инфекционное", распределение их в соответствующие стационары и лечение.
Что касается самого лечения пациентов, то это была серьезная проблема. В первое время к нам приходили рекомендации наших международных коллег. С чем мы были не очень согласны, так как вирусные инфекции никогда не лечились антибактериальными препаратами. А мы знаем о том, что в первых рекомендациях предлагалось применение мощных антибактериальных препаратов широкого спектра действия, которые никак не способствуют лечению самого вирусного заболевания, в то время как могут приводить к ухудшению состояния за счет снижения иммунитета. И другие препараты, которые широко использовались, были: гидроксихлорохин, который используется для лечения малярии, препараты для лечения СПИДа. Не было понятно, на чем основывались предлагаемые схемы лечения.
В нашей клинике с первого дня работы в качестве COVID-госпиталя начал работать междисциплинарный консилиум, состоящий из ведущих специалистов МНОЦ МГУ. С первых дней по результатам обследований пациентов с новой коронавирусной инфекцией стала вырисовываться характерная особенность течения заболевания, связанная с тенденцией к гиперкоагуляции и тромбообразованию. Было принято решение, что всем пациентам необходимо назначать антикоагулянтную терапию. Стало очевидным, что эта инфекция поражает не только легочную систему, но и сердце, и печень, и другие органы. В последующем с учетом приобретенного опыта нами был разработан новый протокол лечения пациентов с COVID-19 — а это и препараты, которые предотвращают проникновение вируса в клетку, обладающие противофибротическим эффектом, и противовоспалительные препараты — с учетом индивидуального подхода к каждому пациенту. И такой подход позволил достичь высоких клинических результатов, нам удалось излечить значительное количество тяжелых пациентов, которые к нам поступали. Смертность составила 0,94%. Конечно, это был коллективный успех.
Данный протокол активно использовался и в других клиниках. И даже наши зарубежные коллеги перенимали наш опыт в лечении этой болезни.
— Сейчас идет "информационная война вакцин", с одной стороны, с другой — россияне вакцинируются весьма неохотно. Можете поделиться опытом: что нужно делать, чтобы уговорить родственников, знакомых поставить вакцину?
— У людей появляются вопросы: не только, насколько вакцинирование эффективно, а, главное, насколько безопасно. Сейчас проводятся серьезные исследования по изучению эффективности и безопасности новых вакцин. Высокая смертность, степень осложнений, которые возникают в течение заболевания и в постковидном периоде, перевешивают те проблемы, которые могут возникнуть на фоне вакцинации. Мне кажется, это и есть главный аргумент, который должен убедить граждан активно вакцинироваться.
Безусловно, с учетом индивидуальных противопоказаний у каждого конкретного человека. Каждая вакцина имеет свои особенности, но есть общие правила: людям с отягощенными заболеваниями, которые имеют в анамнезе аллергические реакции, иммунологические и онкологические заболевания, надо относиться с особой осторожностью. Вместе с тем, должны продолжаться исследования на более длительном периоде наблюдений, в том числе связанные с изучением формирования клеточного иммунитета, как у пациентов, перенесших заболевание, так и у вакцинированных. Это позволит ответить на вопрос, нужно ли вакцинироваться переболевшим и тем, кто вакцинировался ранее.
К вакцинации надо относиться как к биологической защите человечества. Вспомним хотя бы такие инфекции, как оспа, туберкулез и другие. Люди умирали сотнями тысяч и миллионами. Нам удалось справиться с этим благодаря тому, что были созданы вакцины, которые поставили серьезный барьер их дальнейшему распространению. И мы практически начинаем забывать об этих болезнях.
И поэтому я думаю, что если и сегодня мы будем правильно, по показаниям вакцинировать наше население, то в определенной степени мы сможем справиться с этой напастью, которая обрушилась на весь мир, на все человечество. Я могу сказать, что являюсь сторонником вакцинации.
Важно еще вот что. Эта пандемия вернула нас к пониманию простых, обычных правил гигиены в общественных местах, в том числе банального мытья рук, которые являются основой для предотвращения распространения любых инфекционных заболеваний. Мы должны помнить, что сегодня — коронавирусная инфекция, завтра могут быть и другие инфекции.
— Возвращаясь к более общим проблемам организации исследований. Какое значение в вашей сфере имеет наукометрия? Какими должны быть критерии эффективности научной работы?
— Здесь также достаточно много противоречий. Наукометрию надо еще применять к абсолютной оценке. То есть, с одной стороны, — достижение определенных критериев, а с другой — объемы финансирования, выделенные на то или иное исследование. Без серьезного финансирования полагать, что у нас будет великая, самая передовая наука, конечно, не приходится. Необходимо увеличение объемов финансирования науки в целом.
Чаще всего критерием оценки ученого и научного коллектива являются публикации в высокорейтинговых журналах, это действительно подтверждает уровень научного исследования и доказательной базы.
Какие бы великие статьи ни писали, все равно она (такая наука — прим. ТАСС) будет уступать той науке, которая реально направлена на жизнедеятельность человека, на его здоровье, на окружающую среду и на все те процессы, которые вокруг него происходят. И вот тут важно, чтобы фундаментальная наука находила свое отражение в дальнейшем прикладном научном исследовании, с последующей апробацией того или иного нового метода либо прибора с внедрением в практическую жизнь. По сути, обеспечить создание некоего продукта. И в этом государство крайне заинтересовано, так как "голая наука" не приносит в конечном счете экономической пользы для государства.
И здесь очевидно, что для достижения подобных масштабных проектов требуется создание консорциумов из нескольких институтов, которые имеют различные компетенции осуществлять полный цикл всех процессов для достижения трансляции научных исследований в практику.
— А как эти вопросы решаются в МГУ?
— Если говорить о Московском университете, он, безусловно, признан ведущим научно-образовательным учреждением страны, так как в нем имеется вся инфраструктура и коллектив ученых, которым под силу решать самые сложные государственные задачи.
К примеру, в области медицинской науки у нас есть возможность обсуждать с сотрудниками различных факультетов — химии, биологии, физики и др. — те вопросы, которые интересуют медицинское сообщество. И благодаря межфакультетскому взаимодействию мы вырабатываем совместную программу по реализации научно-исследовательского процесса: от фундаментальной науки — в практическое здравоохранение.
И на сегодняшний день нами реализованы проекты, которые связаны с созданием новой медицинской техники, новых методов диагностики, в том числе новых онкомаркеров, которые проходят клиническую апробацию в нашей университетской клинике, а в последующем могут успешно использоваться в практической деятельности врача. Сегодня назрела необходимость в создании в составе Медицинского научно-образовательного центра МГУ "Института перспективных медицинских исследований".
В этом МГУ имеет серьезные отличия от других учреждений, отдельных институтов. Здесь есть и фундаментальная, и клиническая база, которой под силу решить любую задачу "под ключ" в области биомедицины.
— А что вы можете сказать о медицинском образовании в МГУ, чем оно отличается от других медицинских вузов?
— Немного истории. В 1930 году медицинский факультет был выведен из состава МГУ, и был создан Первый Московский медицинский институт. Тогда было сложное время, перед государством стояла главная задача — обеспечить страну врачами и медицинскими работниками. В 1992 году, когда ректором Московского университета был избран Виктор Антонович Садовничий, он своим первым приказом воссоздал медицинское образование в стенах классического университета — появился факультет фундаментальной медицины.
Можно сказать об уникальности медицинского преподавания в МГУ. Если мы возьмем преподавание в медицинских институтах, студенты там получают базовое научное образование по биологии, по химии, по физике на кафедрах. А в МГУ это межфакультетское медицинское образование, потому что все эти предметы студенты проходят именно на соответствующих факультетах, передающих им колоссальное количество фундаментальных знаний, что позволяет их использовать в последующем для своей научной и практической жизни.
Виктор Антонович понимал, что для создания биомедицинского кластера необходимо было иметь свою собственную клиническую базу. И в 2014 году свои двери открыл Медицинский научно-образовательный центр, по сути — первая университетская клиника в стенах классического университета в нашей стране. Не зря считают, что самые выдающиеся, прорывные направления в медицине во всем мире осуществляются именно в университетских клиниках, на стыке фундаментальной и прикладной науки.
— Научная работа студентов — это ресурс развития науки или вложение в будущее? Или просто затраты?
— Я уже начал говорить, что наши студенты получают качественно иное образование в плане фундаментальных знаний. С другой стороны, на факультете фундаментальной медицины не так много студентов. Начинали с десятков, а сейчас 150 человек. Но это не тысячи, которые проходят обучение в медицинских институтах. У нас группы небольшие. Очень серьезное внимание уделяется индивидуальному образованию каждого студента по его интересам и возможностям. На четвертом курсе каждый студент пишет курсовую работу, а на шестом курсе — дипломную работу. Уровень и качество написания этих работ можно приравнять по своей сути к защите кандидатской диссертации. Вот такой уровень у студентов.
Поэтому изучение теоретических фундаментальных наук, прохождение обучения в собственной университетской клинике позволяют получить очень сильного выпускника. Это готовые исследователи, хорошо подготовленные начинающие врачи, и они очень легко встраиваются в любое медицинское и научное учреждение.
— Вопрос о сфере ваших научных интересов. Какие преимущества у малоинвазивных методов?
— Я помню высказывания наших учителей, которые говорили: "Большой врач — большой разрез, маленький врач — маленький разрез". Считалось, что размер разреза в той или иной степени предопределял уровень хирурга и успех оперативного вмешательства.
На сегодняшний день технический прогресс в медицине привел к тому, что те оперативные вмешательства, которые ранее проводились с помощью открытых операций, претерпели очень серьезные изменения в сторону малоинвазивных эндоскопических, лапароскопических, роботоассистированных операций. Эти методики с использованием мини-доступов нисколько не стали менее эффективными. Наоборот, за счет прецизионной техники с использованием высокоточных инструментов, великолепной визуализации у врачей появляется возможность достичь высокой результативности с наименьшим количеством осложнений. По объему эти вмешательства равноценны открытым операциям. Причем за счет малотравматичности достигается очень быстрая реабилитация пациентов.
Но сегодня рано говорить, что эра открытых вмешательств закончена и они утратили свою актуальность. Есть те заболевания и медицинские направления, в которых без выполнения открытых вмешательств не обойтись. И это в первую очередь реконструктивно-пластические вмешательства, операции при больших онкологических процессах, травматологии, ортопедии и др.
— Как, по вашим прогнозам, будет дальше развиваться малоинвазивная медицина?
— В ближайшее время, мне так кажется, развитие может быть направлено в сторону большей миниатюризации и, конечно, улучшенной визуализации. Современная эндоскопия — это видеотехнологии с увеличением изображения в 150–160 раз, это возможность совмещения в одном аппарате эндоскопического и ультразвукового метода, это разнообразные вспомогательные методики для уточнения локализации патологического очага: хромоэндоскопия, узкоспектральная эндоскопия.
Сегодня использующиеся методики позволяют осуществлять исследования вплоть до микроскопии, детализации интересующих участков поражения, видеть мельчайшие сосуды. К примеру, в урологии эндоскопия позволяет в большинстве случаев без разреза через естественные мочевые пути проникать в мочевой пузырь, в почку, выполнять операции, связанные с удалением конкрементов, резекции опухолей. Сегодня малоинвазивные вмешательства стали реальностью не только в урологии. Возьмите кардиологию. Сегодня интервенционные вмешательства через сосуды позволяют без больших разрезов выполнять сложные вмешательства, при стенокардии, остром коронарном синдроме, пороках развития сердца.
В любой области медицины есть рывок в плане малоинвазивности. Возможности доскональной диагностики открывают широкие перспективы наиболее раннего выявления заболеваний, что способствует развитию органосберегающих и малоинвазивных вмешательств при заболеваниях органов желудочно-кишечного тракта.
— Медицина будущего — что это?
— Когда мы говорим о малоинвазивности, это действительно здорово. В урологии, к примеру, 90–95% заболеваний лечится с помощью малоинвазивных методик. На сегодня для нас и, конечно, для пациента это благо.
Но если заглянуть чуть дальше, я бы сказал, что медицина будущего — это медицина без скальпеля. Я имею в виду образно — лечение без использования оперативных вмешательств. Научно-технический прогресс в медицине позволяет на сегодняшний день при рождении человека определять его генетический паспорт с учетом наследственных и других факторов, определять вероятность возникновения тех или иных заболеваний. Это время не за горами, когда с помощью генной инженерии мы сможем предотвращать развитие различных заболеваний и не доводить пациента до операционного стола.
В Медицинском научно-образовательном центре МГУ, который я возглавляю, есть Институт регенеративной медицины, которым руководит академик Ткачук Всеволод Арсеньевич. Эта команда ученых уже сегодня приблизилась к созданию генотерапевтическх препаратов, направленных на восстановление утраченных функций того или иного органа. Создаются биологические матриксы, биоинженерные конструкции для использования их при реконструктивных вмешательствах. Очень много того, что сегодня является альтернативой обычным лекарственным формам, обычным пластическим материалам. Клеточные технологии, регенеративная медицина — это новые направления, которыми занимаются ученые всего мира.
Поэтому то, что медицина будет меняться, то, что она будет другой, — это однозначно. Операция — это вынужденная мера, когда, к сожалению, ничем другим помочь пациенту мы не можем. Придет время, когда и эта категория пациентов будет успешно лечиться с помощью других суперсовременных методов.
— Мужское здоровье касается областей, где существуют культурные табу. Как вы видите просветительскую и профилактическую работу в этих условиях?
— Это большая проблема. К сожалению, сталкиваемся с тем, что мужчины обращаются к нам, в общем-то, не на самых ранних стадиях заболеваний. Это в первую очередь связано с культуральными аспектами, гендерными различиями. Например, женщины более организованны, они чаще обращаются к гинекологам. Мужчины значительно реже идут к докторам. Ему кажется, что он может позволить себе все: вдоволь есть, употреблять спиртные напитки в неограниченных количествах, не заниматься спортом, здоровый образ жизни для него — это просто слова. А потом только медицина. Зачастую именно эти проблемы являются у мужчин основополагающими в возникновении серьезных метаболических нарушений, приводящих к развитию различных заболеваний.
Надо больше говорить о здоровье здорового человека, основываясь на принципах здоровьесберегающих технологий как залога качественного долголетия.
Есть еще и вопросы самой системы здравоохранения, которая требует очень серьезного изменения в первичном звене. Необходимо создать для мужчин специализированные кабинеты, по аналогии с женскими консультациями. Должна быть система, которая позволяет прохождение диспансеризации, профилактических осмотров. Если вы помните, раньше это было практически на всех этапах жизни человека, начиная с детского сада…
— На работу без медицинского осмотра нельзя было устроиться.
— Конечно. Раньше не допускали на учебу и работу без справки о прохождении врачебного контроля. Я не могу понять, почему у нас до сих пор существует этот злополучный "подушевик" — подушевое финансирование, когда на человека в амбулаторном звене тратится 5 тыс. рублей в год. Мне хотелось бы для себя понять, каким образом на 5 тыс. рублей можно в течение года обеспечить и профилактическую, и лечебную помощь пациенту. Поликлиника при такой системе не заинтересована, чтобы пациент вообще к ним обращался. Поэтому такое количество поздних случаев, требующих обращения в стационар.
А ведь можно было бы меньшими средствами, но лучшим вниманием к пациенту не допустить необходимости стационарного лечения, когда тратятся бешеные деньги на лечение и кардиологии, и онкологии, и других заболеваний. Это было бы и с точки зрения экономики выгоднее. И, конечно, лучше не допустить заболевание или выявить его на ранних стадиях. Это как раз прерогатива первичного звена здравоохранения, которое сегодня требует серьезной оптимизации.
Это касается и проблемы отпущенного времени на первичную консультацию пациента. Мой учитель — академик Николай Алексеевич Лопаткин говорил: "Никогда не перебивай пациента". В своем повествовании он готов рассказать вам то, что составит 50% для предположительного диагноза. А когда на это отводится 12 минут, очень сложно врачу принять правильное решение. Есть вещи, которые надо очень серьезно пересматривать.
— Международные связи врачей и ученых — насколько они необходимы, возвращаясь к ситуации с пандемией новой короновирусной инфекции?
— Сегодня происходит тесный контакт с зарубежными коллегами. Изучается опыт диагностики и лечения новой коронавирусной инфекции. Наш протокол лечения, созданный в Медицинском центре МГУ, привлекает внимание коллег во всем мире. Сегодня во всем мире разрабатываются вакцины для предотвращения распространения вирусной инфекции, разрабатываются мероприятия, направленные на реабилитацию постковидного синдрома. Мы активно публикуем собственные научные исследования, а также постоянно анализируем статьи наших зарубежных коллег. Борьба с этим вирусом стала общей задачей всех государств, всего человечества.
С другой стороны, постоянно слышатся заявления о рукотворности COVID-19 и поиск виновных в распространении этой пандемии. Это не может не настораживать. Мировое сообщество должно взять под контроль лаборатории, занимающиеся сомнительными биологическими исследованиями с не до конца понятными целями.
Есть очень много лабораторий, которые сегодня финансируются за счет министерства обороны США. Не секрет, что они находятся и в Грузии, и в Армении, и в других республиках. Удивительно, что доступ к таким лабораториям закрыт, и мы не понимаем, чем они там занимаются. Можем только догадываться. Поэтому я считаю, что на разработку генномодифицированных вирусов, направленных на создание биологического оружия, надо наложить такой же запрет во всем мире, как и на испытания ядерного оружия. Есть организация "Врачи за предотвращение ядерной войны", я в свое время был сопредседателем этой организации от России. Такие организации есть и будут. Мне кажется, от них большая польза.
Взаимодействие врачей важно. Потому что, как никто, именно врачи понимают, к чему могут приводить техногенные, биологические и военные катастрофы, с чем может столкнуться человечество. Мы должны бить в набат и в определенной степени быть теми, кто должен предотвращать использование подобных технологий.
— И вечный журналистский вопрос о "секрете успеха". Вы организованный человек? Сами соблюдаете свои правила здорового образа жизни?
— Стараюсь и мотивирую себя в этом. Я же долгие годы возглавляю общество "Мужское здоровье". И я всегда говорю: если я буду плохо выглядеть, в мое общество и в мои теории никто верить не будет. Здоровье каждого человека в его собственных руках. Я стараюсь, как и многие другие, соблюдать эти правила. Я считаю, что сильный человек не тот, который может себе позволить все без ограничений, а тот, кто может заставить себя отказаться в жизни от соблазнов.
Если говорить о секрете успеха, наверно, это моя целеустремленность и работоспособность. Для меня важно видеть перед собой цель, постоянно идти вперед для ее достижения. Я считаю себя творческим человеком, что позволяет мне во многих вопросах находить оригинальные решения. Мне удалось сформировать прекрасный коллектив высочайших профессионалов, преданных своему делу и врачебному долгу. Легко быть дирижером, когда в оркестре одни звезды…
Беседовала Елена Иванова