Ректор ВШЭ: сейчас работу в интернете найти легче, но государство может дать гарантии

Второй год система образования отвечает вызовам пандемии, обеспечивая должный уровень обучения в условиях распространения коронавируса. О том, какие нововведения в системе образования вуза появились в эпоху ковида, какое участие должны принимать вузы в вакцинации от коронавируса, как повысить качество образования и отвечать новым запросам рынка труда, рассказал в интервью ТАСС ректор НИУ "Высшая школа экономики" Ярослав Кузьминов.

— Ярослав Иванович, в ходе пленарного заседания на ПМЭФ президент Владимир Путин сообщил, что у России высокий процент безработицы среди молодежи. По данным Минтруда, сейчас молодежная безработица держится на уровне 16%, в докризисный период она составляла 14%. По вашему мнению, чем обусловлен такой высокий процент безработицы среди молодежи?

— Вы правы, среди молодежи самый высокий уровень безработицы: в возрастной группе 20–24 года она в три раза превышает среднероссийский уровень, а в группе 15–19 лет — в 4,5 раза. И в период пандемии эти показатели выросли. Чем это обусловлено? Поведением работодателей. Естественно, в кризис пандемии они пытались сохранить кадровое ядро своих предприятий, не нанимать новых работников. Понятно, что это в первую очередь на молодых сказалось. Многие перешли на временные работы. У нас очень выросла не фиксируемая занятость именно в эпоху ковида: фриланс, доставка, социальная помощь в семьях и так далее.

— Что нужно делать для того, чтобы переломить существующую тенденцию?

— Минтруд собирается перестраивать региональные службы занятости, чтобы они больше занимались реальным трудоустройством. Сейчас работу в интернете найти легче, чем обратившись к государству. Это, с одной стороны, неплохо — рынок труда стал гораздо более информационно насыщенным. С другой стороны, только государство может дать гарантии, проследить за соблюдением прав работника. Должна быть юридическая поддержка человека, который ищет работу.

К сожалению, в государственной трудовой политике пока недостаточно инструментов, нацеленных на решение проблем, актуальных именно для молодежи. Первая — отсутствие опыта. Компаниям нужны гарантии, они с трудом нанимает совсем зеленых.

— Чем, на ваш взгляд, государство может помочь?

— Мы предлагаем ввести государственную программу субсидирования стажировок в крупных компаниях для выпускников высших и средних специальных учебных заведений на срок от трех месяцев до года. Такая программа будет выгодна не только стажерам, но и самим компаниям. Благодаря этому инструменту стажировок они смогут "скринить" большие группы кандидатов и отбирать для себя лучших.

— Что еще можно сделать?

— Вторая предлагаемая нами мера рассчитана на особенности восприятия молодых. Молодые люди живут в Сети, для них это и ключевой источник информации, и маркетплейс. Важным инструментом сокращения молодежной безработицы должна стать платформенная занятость, когда компания-интегратор собирает воедино спрос и предложение соответствующих работ и услуг. В качестве примера платформенной занятости можно привести агрегаторы такси. А самый быстро растущий и массовый сектор — это, конечно, доставка. Онлайн-школа иностранных языков Skyеng — пример платформенной занятости для преподавателей. Мы ожидаем в ближайшее время появление эффективных платформ по ремонтным и клининговым услугам, пока они в стадии формирования.

— Затрагивались ли эти проблемы на ПМЭФ?

— Да, там был представлен доклад Вышки на эту тему.

Цифровые платформы собирают огромные массивы данных, позволяют работникам, сохраняя полную независимость, найти постоянную занятость. Платформы позволяют информационно продвигаться, получать оценку качества своей работы и демонстрировать ее покупателям. Появился новый термин — "независимый работник". Сектор бурно растет, по нашим оценкам, к 2030 году это будет каждый седьмой работающий россиянин. Но в ближайшей перспективе необходимо решить вопрос о социальной защите таких работников, например оплаты отпуска, больничного. Нужны дополнения в трудовое законодательство для защиты интересов независимых работников. Иначе весь этот растущий сектор скатится в тень, а это не выгодно никому.

— Одна из проблем молодежной безработицы заключается сегодня в том, что рынок труда меняется, а число бюджетных мест в вузах по ряду направлений, по сути, не соответствует требованиям рынка труда. У нас же есть долгосрочный прогноз рынка труда до 2030 года, и, наверное, нужно ориентироваться сейчас на него? Как вы считаете, нужно ли бюджетные места на каких-то направлениях расширять, на каких-то — уменьшать?

— Самое заметное решение последних лет — увеличение с 50 до 120 тысяч мест по информационным технологиям и смежным профессиям. Значительная часть прироста бюджетных мест, о котором объявил президент, приходится именно на этот сектор.

Второе направление, которое быстро сегодня растет — дизайн, коммуникации, медиа — то, что называется "мягкими технологиями" и комбинирует элементы искусства, гуманитарных и социальных знаний, — пока не обеспечено достаточным количеством бюджетных мест. Студенты (их число очень быстро растет) учатся, как правило, за собственные средства.

Но это разговор о целых секторах занятости. Если говорить о конкретных профессиях (читай — об образовательных программах, которые предлагают вузы) там ситуация гораздо менее определенная.

— И как же нам высшее образование приспособить к таким изменениям? Ведь надо разработать курсы, утвердить программу, на следующий год объявить набор… Тут не четыре-пять, а шесть-семь лет получается.

— Президент еще перед пандемией предлагал разработать модель, когда после второго курса человек мог бы перейти на другое направление, то есть сделать более гибкими образовательные стандарты. Перейти из системы обучения 4 + 2 к системе 2 + 2 + 2. Первые два года должны содержать предметное ядро, более-менее общее для ряда направлений и специальностей обучения, например по социальным, по естественным наукам. Это позволит человеку, начавшему подготовку по истории, перейти, скажем, на направление "коммуникации", и материал первых лет обучения будет ему в пользу, а не в тягость.

Второе решение — это так называемая система микростепеней. Сейчас бурно развивается рынок самых разных прикладных квалификаций, которые ты получаешь за деньги. Это сегодня очень широко развито и в IT-секторе, и в других секторах. И, что интересно, при трудоустройстве эйчары смотрят, конечно, какой вуз ты окончил, но потом они смотрят, какие у тебя есть микростепени. В финансах это CFA (Chartered Financial Analyst — дипломированный финансовый аналитик — прим. ТАСС) знаменитый, где три уровня финансового аналитика. Ты должен сдать независимые экзамены на них. Неважно, какой вуз ты окончил, может, ты вообще непрофильный вуз окончил, но у тебя есть сертификат, и рынок понимает, сколько ты можешь стоить.

Высшее образование закладывает у нас основу мышления, учит системному подходу, и в основе этого может лежать самая разная предметная область. А система конкретных квалификаций его дополняет.

— Вы говорите о системе 2 + 2 + 2. А вот некоторые ваши коллеги требуют, чтобы для их профессий бакалавриат переделали в специалитет с пятилетним образованием. Утверждают, что за четыре года невозможно инженера подготовить, это будет профанация.

— И правильно утверждают, нельзя. И врача нельзя. И еще целый ряд важных профессий. И качественный экономист формируется только после магистратуры. И филолог. Но кто мешает обучать профессии по треку "бакалавр — магистр"? Это целых шесть лет.

В принципе, есть очень понятный критерий, где нужна непрерывная пятилетка. Или шестилетка. Это или обучение в сфере обороны, связанное с закрытой тематикой, или любое очень дорогое с точки зрения инвестиций образование. Предельная его форма — это подготовка летчиков, но это и медики, и инженеры-конструкторы, и востоковеды. Если мы, налогоплательщики, тратим на тебя 2 миллиона рублей в год, извини, мы не готовы оплачивать твой переход с этого трека. Слишком дорого обществу станет твоя перепрофилизация на третьем курсе в менеджера. Не справишься — будешь отчислен, но никакого мягкого перехода не будет.

Словом, когда Андрей Рудской (Питерский политех) или Анатолий Александров (Бауманка) говорят о пятилетке, я их поддерживаю. Я бы пошел дальше и предложил дать специалистам право поступать в магистратуру за счет государства. Сейчас этим правом пользуются только бакалавры.

Но я вижу, что к этим аргументам начинают "примазываться" вузы и факультеты, которые просто хотят лишний год получать от государства деньги на студентов.

А у нас много технологических направлений, где трудоустройство по специальности меньше 20%, где многие студенты фактически перестают учиться на старших курсах, где вроде бы самые прикладные, полезные для профессиональной работы предметы идут, — они уже нашли себе работу менеджером торгового зала или агентом по снабжению, и вуз теперь им нужен только "для корочки".

— Вы упомянули, что некоторые студенты не тянут предметы, не могут их сдать. Как вы считаете, каких навыков сегодня не хватает студентам? Чему их нужно и действительно важно обучать сегодня в школах и университетах, помимо подготовки к сдаче экзаменов?

— В первую очередь в школах и в университетах нужно обучать системному мышлению. Давать человеку максимально широкую картину мира. И набор инструментов для анализа, достройки ее на основе новой информации.

Наступает эра, когда мы перестаем проверять значительную часть информации. Мы ее гуглим и идем дальше. Это не заговор темных сил, это эффект резко возросшего объема полезной информации, который на нас обрушивается.

И у тебя должна быть собственная аналитическая система. Ты можешь быть математиком, ты можешь быть историком, но ты имеешь некоторую структуру критической оценки того, что тебе говорят, с чем ты сталкиваешься. 

Второе, чего не хватает в системе образования, — это, конечно, так называемые мягкие навыки. Вы видите, что сейчас вообще две крупнейших зоны спроса — это IT-компетенции и это дизайн, презентация, сторителлинг, разговор, иностранные языки, то есть это способность тебя сделать себя заметным, сделать себя понятным. Научиться привлекать к себе внимание в мире, где ни у кого внимания не хватает.

Третье, но не последнее по важности — проектные навыки. Умение доводить дело до конца. Организовывать свое время, свои деньги.

— Конечно. Но это, мне кажется, в том числе зависит от непосредственного общения с преподавателями, от нахождения в их кругу, а у нас, например, в пандемию все перешло в дистанционный формат. К слову об этом: как все-таки Высшая школа экономики планирует начать новый учебный год, очно?

— Мы и сейчас работаем очно, и, очень надеемся, в сентябре мы тоже будем работать очно. Должен же сформироваться коллективный иммунитет. Но риски ухода на локдаун, на полную удаленку, конечно, сохраняются — мы все-таки имеем дело с природным явлением, не очень себе представляем, как оно будет разворачиваться. Так что мы готовы и к "бесшовному" переходу в удаленный режим, соответствующий опыт накоплен. Хочу сказать, в Вышке очень ответственные студенты. В аудиториях соблюдается масочный режим, люди стараются не собираться толпами. Вышка — первый российский университет, в котором была организована прививочная кампания прямо в кампусе, еще в марте. У нас уже 2,5 тысячи привитых студентов, 2 тысячи сотрудников. Теперь снова прививаем.

Но для того, чтобы без страха работать в кампусе, свободно общаться, нужна общая ответственность. Мы рассматриваем возможность, что с нового учебного года в здания Вышки будут допускаться только те студенты и сотрудники, которые привились или у которых есть антитела после перенесенной болезни или медотвод от прививок. Остальные будут учиться и работать в удаленном режиме.

— А как быть первокурсникам, если в их регионе или стране до них вакцинация не дошла?

— Первокурсники могут смело приезжать в наши кампусы. Вышка возьмет на себя их вакцинацию и сделает это уже в первые недели обучения.

— Чему Вышка научилась за время пандемии? Что бы вы с коллегами хотели взять в нормальную жизнь?

— Во-первых, мы поняли, что есть возможность приглашать интересных профессоров из-за рубежа, и они точно так же могут читать лекции, они могут участвовать в научных семинарах. Вышка за этот год наняла больше 100 видных иностранцев, которые прямо из своих кампусов встречаются с нашими студентами, участвуют в наших семинарах. И, в свою очередь, российские ученые расширили свое "цифровое" присутствие за рубежом. Это настоящий прорыв в работе университетов. Потому что ни один университет не может вместить в себе всех специалистов. Это потрясающее расширение выбора для наших студентов.

И второе — это формат лекций. В России и до пандемии меньше 15% студентов посещало лекции, все это обсуждали. И мы сейчас последовательно классические лекции замещаем онлайн-курсами. Онлайн-курсы — это те же самые лекции, записанные тем же профессором, но они гораздо эффективнее. Дело в том, что человек не может концентрироваться полтора часа подряд. Он теряет концентрацию, его КПД снижается. То есть преподаватель может завестись, как тенор, а студент в значительной степени теряет нить. Психологи говорят, что 20–25 минут — это оптимум, после которого надо остановиться, поговорить на эту тему со студентом, задать ему вопросы, чтобы он как-то освоил бы это знание, отнесся к информации, которую ему только что преподнесли. На обычной лекции это сделать нельзя. А типичный МООС (массовый открытый онлайн-курс) разбивает обычную лекцию на эти три отрезка, задает поддерживающие вопросы, и качество освоения курса получается в среднем выше, чем после стандартной лекции. А после того, как студенты освоили МООС, профессор может для тех, кто реально проявил интерес, вести дополнительные занятия. Но это будет группа студентов, которая предметом действительно заинтересована, а не те, кто занимается своими делами на лекции. И преподавателю будет гораздо интереснее обсуждать с группой заинтересованных студентов то, над чем он прямо сейчас работает, чем повторять каждый год неизменные основы курса.

Вот эти две вещи, мне кажется, мы точно возьмем с собой, и не только мы, а почти все ведущие университеты собираются это делать.

Есть третья вещь, к которой мы только примериваемся. В образовании ключевой вызов — это нехватка обратной связи. Вот представьте себе классическую ситуацию. Мы что-то рассказали, самовыразились, дальше мы даем студентам или школьникам задания — мы из года в год даем эти задания, и они для нас рутинная вещь. Скучная вещь. Мы стараемся свалить их на учебных ассистентов, половина преподавателей, скажем прямо, вообще невнимательно к этому относится. Но то, что для нас рутина, для студента творческий акт. Он впервые решает эту задачу, он хочет получить обратную связь. И это не может дать преподаватель, который со 100 людьми работает, это технически невозможно сделать, но это может дать искусственный интеллект.

— Сейчас уже есть какие-то разработки в этом направлении?

— Сейчас уже есть самонастраивающиеся системы искусственного интеллекта, которые улавливают особенности изучающих. Кто-то медленнее других — значит, с ним будут дольше заниматься, с разных сторон ему объяснять. Кто-то, наоборот, очень быстро проскакивает, ему можно более сложные задания предложить. У кого-то чисто образное мышление, ему трудно понимать алгебру, у кого-то, наоборот, такое символьное мышление, у него образы плохо идут. Мы одну и ту же тему разными путями с помощью разного подбора задач можем дать студенту или школьнику и достичь уверенного понимания им сути урока, сути домашнего задания. Мне кажется, что в ближайшие десять лет вся система образования в мире будет пытаться с помощью искусственного интеллекта, с помощью ролевых игр, стратегических игр, стимуляторов технологий и экспериментов обеспечить максимально возможную обратную связь и включить мотивацию каждого, кто пришел учиться. Если мы это сделаем, у нас не будет образовательной неуспешности, потому что она ровно из-за этого возникает.

Если мы это сделаем, у нас люди, которые работают в образовании, особенно учителя, будут себя считать представителями очень крутой, очень креативной профессии, как режиссеры сейчас, потому что та рутинная часть, которая для многих определяет сознание и отношение к профессии, уйдет. Представьте себе режиссера, который одновременно и помреж, и декорации носит, и свет ставит — у него будет такое же отношение к профессии, как у учителя. Образно говоря, у нашего режиссера появится помощник режиссера. Цифровой.

— Вы частично ответили на мой следующий вопрос, объяснив, что нужно делать, чтобы повысить качество образования. Относительно недавно глава РАН Александр Сергеев сказал, что качество образования продолжает падать. Согласны ли вы с ним?

— Александр Михайлович — замечательный человек, но я думаю, что в данном случае он неправ. Проблема в том, мы с ним люди одного поколения, нам за 60, мы помним советскую школу и советский вуз. В советский вуз поступало около 15% выпускников школ, а сейчас поступает 42%, а после колледжей поступает еще 10%, то есть больше половины.

И здесь надо просто развивать технологии устойчивого обучения тех, кто в школе учился не на отлично, тех, кто сам недостаточно, может быть, пока мотивирован для самостоятельного поиска знаний. Это очень серьезный вызов для каждого университета, потому что, конечно, университетам приятнее, и Российской академии наук приятнее работать с теми, кто не ограничивает себя программой, кого не надо мотивировать. Знаете, у Высшей школы экономики счастливая судьба, у нас средний балл 95 из 100, поэтому такой проблемы в Вышке, в МГУ, в Физтехе нет. Но она есть в подавляющем большинстве вузов. И здесь требуется огромная методическая работа. Отчасти то, что связано с цифровыми технологиями, как я уже сказал.

Российская высшая школа традиционно пренебрегала методикой. Самое большое мое удивление было, когда открылись границы и я поехал в Европу, что в университетах там настолько более детально разжевывают все, что преподают, что нам после МГУ было просто даже непредставимо. У тебя там есть не только учебник, там еще study guide так называемый, то есть пособие, как изучать сам учебник, там до book of reference — сборник нужных выдержек из научных статей, да еще с комментариями, а у нас как дадут к семинару 25 книг — выбери из них что-нибудь, посмотрим, какой ты умный. Да, это проходит с лучшими, но ты не сможешь так обучить человека, у которого уровень ниже пятерки. А мы обязаны его обучить. Если мы его приняли, мы обязаны из него вырастить профессионала в определенной области, и это возможно.

— Сегодня одно из решений проблемы зачисления таких ребят, которые хуже сдают ЕГЭ, — это платное обучение, ведь на платной форме обучения обычно проходные баллы ниже, но в хороших вузах стоимость обучения достаточно высокая. Какие сегодня есть пути решения проблемы стоимости обучения? Видит ли их ректорское сообщество?

— Есть совершенно разные случаи. Большая группа российских студентов поступает на платные места, потому что не может поступить на бюджетные. В прошлом году средний балл зачисления на бюджет в вузах был 70, на места с оплатой стоимости обучения — 60. Снижение платы (или по крайней мере ее ограничение) может рассматриваться как механизм реальной помощи этим студентам и их семьям. Как правило, вынуждены платить за образование как раз люди с невысокими доходами. Другое дело, может ли вуз это себе позволить.

Университеты ведь — не частные предприятия, которые делят прибыль между учредителями. Стоимость обучения — это зарплаты профессоров, содержание зданий, приборы и оборудования, она полностью идет на обеспечение учебной программы. Снижение доходов вуза автоматически ведет к снижению качества образования.

Совсем другая ситуация с поступлением в ведущие вузы. Средний балл ЕГЭ у поступающих на внебюджет здесь составляет 75, 80, 85 баллов. Другими словами, каждый платный студент МГУ, СПбГУ, ИТМО, Физтеха, Политеха, Томского, Казанского университетов, Сеченовки и Бауманки имел возможность поступить на бюджетное место в другой хороший вуз. Для студентов этих вузов плата за обучение — это их сознательный выбор, а не единственный путь получения высшего образования. Но и у таких студентов периодически возникают проблемы, требующие социальной поддержки. Просто это другие проблемы, они не общие, а индивидуальные. У кого-то трагедия: умер отец, кто оплачивал обучение. Кто-то заболел. Конечно, вузы помогают.

— Мы все знаем о социальных программах Вышки. Вы, кроме того, возглавляете Ассоциацию глобальных университетов, куда входят ведущие вузы нашей страны. Насколько можно говорить, что такие программы — правило, а не исключение?

— Мы оценили: каждый из наших вузов от 10 до 25% заработанных на платном образовании денег реинвестирует в самих студентов. Это скидки на обучение отличникам — вплоть до 70%. Это целевая поддержка тех, кто оказался в трудных жизненных обстоятельствах. Это создание рабочих мест для студентов внутри вуза, связанных с их профессией. Так, во ВШЭ 5 тысяч студентов работает в университете — больше, чем штатных преподавателей. Они работают как научные ассистенты, как учебные ассистенты и получают за это небольшие деньги, это подспорье для них. В условиях падения доходов в 2020 году эту систему удалось удержать, сохранить, хотя это было очень непросто.

Применительно к ведущим вузам с традиционно высоким конкурсом на платные места ответственная социальная политика — выделять места и стипендии, которые смогут помочь в них учиться тем, кто талантлив, но не располагает достаточными средствами, а не снижать оплату для тех, кто в этом не нуждается.

Давайте все-таки мы будем помогать тем, кому надо помогать. Иначе это очень похоже на пресловутое разбрасывание денег с вертолета. Больше вероятность, что они попадут богатому владельцу большого ранчо, чем бедняку с небольшим участком.

Решение проблемы доступности высшего образования — уж точно не в регулировании цен. Я убежден, что надо последовательно расширять количество бюджетных мест, в первую очередь в регионах с низкими доходами населения.

Нельзя забывать о таком важном инструменте, как образовательный кредит. Правительство в прошлом году значительно улучшило его условия: теперь он предоставляется под 3% годовых, выплачивать можно в течение 15 лет после окончания вуза. Это делает его на порядок более доступным, недаром в прошлом году его взяли уже больше 10 тысяч студентов. Считаю, надо сделать следующий шаг. За отличную успеваемость, за социальную активность студента государство могло бы погашать банку определенную часть тела кредита. И если выпускник пошел работать по направлению государства — скажем, учителем или врачом в отдаленное село, инженером на завод в моногороде — списывать кредит в течение трех лет.

— Еще одна актуальная проблема, о которой сегодня говорят, — это бессрочная аккредитация вузов. Как вы относитесь к этой инициативе? Видите ли вы какие-то риски?

— Наоборот, это как раз и есть переход к риск-ориентированному подходу в контроле. Мне кажется, что предложена абсолютно разумная система. Рособрнадзор вместе с Минобрнауки, с ректорским сообществом за последние годы сделал очень большой шаг вперед по изменению системы лицензирования и аккредитации. Ведь чем практически была раньше аккредитация? Вуз лихорадочно собирал огромное количество бумаг. Иногда это был полный кузов грузовика. Это не шутка, это правда. Понятно, что это была поддержка целлюлозно-бумажной промышленности, но, честно говоря, это абсолютно бессмысленное дело. Давайте пожалеем деревья. И контроль большинства этих документов никакого отношения к проверке качества образования не имел. Справки ты можешь собрать и формы заполнить в том числе и тогда, когда очень плохо учишь. И наоборот: хороший вуз "прокалывается" на формальных бумажках.

— В рамках процедуры аккредитации будет оцениваться качество подготовки обучающихся. Как вы считаете, как нужно их оценивать? Какие показатели сегодня стоит оценивать при аккредитации вузов?

— Аккредитация очень важная вещь, она показывает государственное признание того, что ты даешь образование должного качества.

Система показателей должна отражать три главных параметра качества. Первый и самый простой — это качество приема, то есть состав аудитории, в которой тебе предстоит учиться, и одновременно накопленная репутация вуза, факультета. Качество приема — это средний балл бюджетного и платного приема по направлению подготовки. Это число победителей и призеров олимпиад школьников и студентов, выбравших этот вуз и направление.

— Почему так важно качество приема? Только как показатель репутации, доверия к вузу?

— Нет, это непосредственный измеритель качества будущего образования. Исследователи образования считают, что результат обучения зависит от трех факторов: от преподавателя, от собственных усилий студента и от тех, кто учится вместе с ним. Человек — существо социальное, образование лучше всего получать, взаимодействуя с другими студентами. Учишься с отличниками, с увлеченными будущей профессией — получаешь лучшие результаты. И наоборот. Незаинтересованная аудитория способна убить интерес к обучению у совершенно нормальных студентов.

Второй параметр качества — достаточно ли у вуза кадровых и материальных ресурсов, чтобы обеспечить образовательную программу. Показатели здесь — доход вуза в расчете на одного студента; число публикаций в высокорейтинговых журналах, докладов на международных конференциях, патентов и РИДов (результат интеллектуальной деятельности — прим. ТАСС) на одного преподавателя; средняя заработная плата преподавателя по отношению к средней по региону.

Сейчас цифровой век, и многие "ресурсные" показатели модифицировались. Это доля глобальных профессиональных цифровых ресурсов, на которые подписан вуз и которые бесплатно доступны его студентам (заместил старый показатель количества книг в библиотеке); количество массовых открытых онлайн-курсов, которые создал сам вуз и к которым он предоставляет бесплатный доступ своим студентам.

— А третий параметр?

— Третий параметр — это успешность выпускников. Показывают это средний доход в течение первых лет после окончания вуза, доля безработных выпускников, а также число выпускников, вошедших в число победителей и призеров профессиональных олимпиад ("Я — профессионал", "Ворлд Скиллс" и другие).

Важно, что вуз должен предъявлять эти показатели не в закрытом режиме, а размещать их на видном месте на своем сайте. Ректор будет нести личную ответственность за достоверность информации и своевременность ее обновления.

Вот такого рода показатели как раз являются очень удачными для того, чтобы говорить о том, что есть нормальное качество, есть проблемное. Там, где мы видим, что вуз проваливается по каким-то показателям, он входит в зону риска. Это еще не значит, что он плохо учит, но его нужно проверять.

— Возникает вопрос: как проверять?

— Этот вопрос очень долго обсуждался в образовательном сообществе, и сейчас у ректоров есть совместная позиция с Рособрнадзором: нужен выборочный контроль остаточных знаний студента. Приходит комиссия из экспертов, ими могут быть преподаватели других вузов, и случайным образом проверяет качество освоения базовых профессиональных предметов у студентов третьего или четвертого курса. Главное — эту процедуру не надо формализовать, это не ЕГЭ-2, и студенту даже в случае плохих ответов ничего не будет. Это просто индикатор того, насколько устойчиво обучил вуз чему-то.

— Будем на это надеяться. И последний вопрос: ВШЭ — большой вуз, в котором учится очень много иностранных студентов, но сейчас они не могут приехать в Россию. Как вы считаете, может быть, нужно организовать для них вакцинацию? Как решить эту проблему?

— Студенты не могут приехать в Россию из-за многих причин: это и обстановка дома, в их собственной стране, и из-за фактической остановки международного авиасообщения. У нас примерно половина наших иностранцев — в России, а половина учится из дома. Мы гордимся тем, что в прошлом году, в разгар ковида и запретов на передвижение между странами, к нам поступило больше иностранцев, чем когда-либо раньше. Это свидетельство доверия к России, к нашей системе образования.

Мы только что договорились с правительством Москвы, что на площадках вузов вакцинация иностранных студентов будет проводиться бесплатно и без всяких ограничений. Сейчас вакцинация началась уже в 22 вузах Москвы. Я думаю, что это очень правильное и хорошее решение московского правительства.