Группа экспертов под руководством Алексея Кудрина завершила работу над предложениями по стратегии развития страны на следующие шесть лет после президентских выборов 2018 года. Об основных приоритетах новой стратегии, о доверии к властям, о том, где найти деньги для финансирования реформ в образовании и здравоохранении, и о том, какие профессии будут востребованы через шесть лет, Кудрин рассказал в интервью ТАСС.
— Вы вместе с экспертами работали над предложениями по стратегии развития для следующего политического цикла. Готовы ли эти предложения?
— Предложения экспертов готовы в полном объеме. Мы предлагаем проект Стратегии модернизации общественных институтов и экономики. По согласованию с администрацией мы представим его президенту лично, это должно произойти в мае.
— Это произойдет на совещании Экспертной группы или в каком-то другом формате?
— Это будет совещание у президента, кого он еще на него пригласит, мне трудно сказать, но на этом совещании он лично будет знакомиться с нашими предложениями.
— До этого совещания публиковать ваши предложения вы не планируете?
— Более того, мы ее вообще не будем представлять на рассмотрение широкой публики, потому что речь идет о стратегии президента, и сам президент проведет большую работу со своим аппаратом по определению того, какие предложения экспертов он разделяет, какие предложения он сумеет согласовать с основными группами в обществе. Стратегия должна стать документом, объединяющим разные слои населения. Она должна быть востребована страной, поэтому я думаю, что президентской администрации предстоит большая работа по созданию реальной стратегии на основе предложений экспертов. Стратегия — это политический документ, президент должен ее полностью разделять, поэтому он, может быть, что-то добавит или что-то исключит.
Вложения в человеческий капитал
— Что может являться объединяющим фактором для разных социальных групп?
— Стратегия состоит из трех главных приоритетов и нескольких проектов. Главные приоритеты — люди, технологии и госуправление. Задача, которая была поставлена президентом, — достижение темпов роста выше среднемировых, то есть 3,5% или выше. Мы проанализировали все возможности России по наращиванию темпов роста в нынешних условиях в ближайшие шесть лет. Это очень сложная задача, но она решаема. Ее можно решить, если мы проведем ряд структурных реформ. Все эти реформы мы прописали. Мы считаем их выверенными, реалистичными, не болезненными в целом, но требующими определенных изменений и решительных мер. Может быть, будет нужно от чего-то привычного отказаться и заняться чем-то новым. В этой связи мы сумели, на мой взгляд, создать систему мер, которая позволит это сделать. Самый главный вызов, который стоит перед страной, — это рост производительности на основе новых технологий. За шесть лет все изменения, которые произойдут в мире в отраслях, в профессиях, еще не покажутся столь грандиозными. Но по истечении шести лет мы увидим существенные изменения в производственных методах, в технологиях, в профессиях, в требованиях к навыкам людей. И если мы эти шесть лет не будем готовиться, не будем сами перестраиваться, то потом мы окажемся у разбитого корыта, мы не успеем за теми трендами, которые развиваются в мире. Мы не сохранимся как технологическая держава. С другой стороны, это также будет период вложений в человека. Это реально другое, более внимательное отношение к человеку, начиная с его рождения, школьного, дошкольного возраста, в части развития его способностей, в части обучения новым навыкам работы в меняющемся мире. Такого еще не было в российской истории. Нужно будет не только напитывать людей знаниями, а создавать у них навыки, с которыми они всю жизнь будут более успешными, эффективными и результативными. Открытие талантов или способностей — важнейшая задача, но на это нужно будет затратить намного больше денег. В этой связи мы считаем, что нужно на 0,8% ВВП увеличить расходы на образование. Это нужно делать постепенно, не с первого года, но за шесть лет поднять расходы до этого нового уровня.
Задача, которая была поставлена президентом, — достижение темпов роста выше среднемировых, то есть 3,5% или выше. Мы проанализировали все возможности России по наращиванию темпов роста в нынешних условиях в ближайшие шесть лет. Это очень сложная задача, но она решаема
— На что должны быть потрачены эти средства?
— Наши университеты должны быть оснащены самыми передовыми техническими средствами. Новейшие достижения в робототехнике, биотехнологиях, генетике должны стать обычной практикой для студентов и преподавателей. Сто пятьдесят университетов страны должны обладать всеми ключевыми компетенциями в самых современных отраслях. Другая часть нашей образовательной программы связана с существенным улучшением среднего специального образования, нужно сделать колледжи высокотехнологичными, многофункциональными и многопрофильными. Мы продумали, как люди, которые не будут учиться в самых лучших университетах, тоже смогут получить самые современные навыки. Эти университеты должны стать центрами производства, продвижения и распространения новых технологий в своих регионах. Всю эту цепочку мы серьезно прописали в наших предложениях, это другая жизнь нашей науки и образования.
— Вы здесь не видите риска глубокого социального расслоения между теми, кто будет учиться в элитарных университетах и многопрофильных колледжах?
— Во-первых, мы не ограничиваемся 150 опорными университетами. Эти 150 — это наиболее продвинутые. Будут вузы, которые выполняют разные задачи — это, например, подготовка инженеров для жилищно-коммунального хозяйства, где тоже будет много новых технологий. Но вопрос образовательного неравенства другими методами решается. Мы считаем, что вне зависимости от того, что ты окончил, элитный вуз или колледж, ты сможешь продолжать учиться в других, в том числе и в элитных вузах. Это постоянный процесс отбора. Сфера, где можно будет получить самые современные знания, существенно расширится. Сегодня уже есть продвинутые колледжи, созданные крупными компаниями, где люди обучаются самым современным профессиям. Этот опыт мы предлагаем развить. В части среднего профессионального образования мы существенно расширим участие бизнеса в финансировании и поддержке колледжей. Мы хотим соединить участие государства и поддержку компаний там, где нужно готовить конкретных специалистов под конкретные нужды отраслей и регионов. В Северном (Арктическом) федеральном университете в Архангельске, где я являюсь председателем попечительского совета, мы такую работу с компаниями уже проводим. Для университетских задач мы совместно с компаниями создали серию лабораторий для исследований в нефтяной, целлюлозно-бумажной, лесной промышленности, мы пытаемся сделать так, чтобы студенты пришли к самым современным технологиям. Компании помогают нам это финансировать.
— Какие структурные реформы вы предлагаете в образовании? Сохранятся ли существующие институты — министерства, исследовательские учреждения, Академия наук?
— Безусловно, мы анализировали качество этих институтов, школ, университетов, их способность поддерживать уровень образования. Приведу такой важный пример, который мы проанализировали: сейчас 25% наших выпускников не могут сдать международный тест на функциональную грамотность. Получается, что, борясь за большую численность населения, мы при этом имеем очень низкий образовательный потенциал. Четверть школьников не могут выполнить задание в рамках базовых навыков, которые дает школа. Эта проблема есть во всех странах, но в развитых странах это от 5% до 8%, а у нас — 25%. То есть мы теряем свой потенциал в сфере образования.
— Почему так происходит? Может, у них задания легче?
— Задания у них усложняются, но там немного другому учат, там другие методы образования. В других странах стараются развивать критическое мышление, социальные практики и проектный подход. Студент или школьник должен сам сделать несколько проектов, самостоятельно придумать каждый проект и обеспечить всеми необходимыми компонентами. Он должен стать полностью самостоятельным в своей проектной работе. Сейчас в мире востребованы те, кто самостоятельно готов решать поставленные задачи. Это меняет менталитет граждан, развивает способность стать более самостоятельным, креативным. В большинстве ведущих университетов мира есть жесткие требования к развитию критического мышления. Это очень развивается на дебатах в школах и университетах, там обязательно спорить с преподавателями. Мой факультет в Петербургском университете как раз обладает этими методиками в России. Я бы хотел сказать про еще одну программу — принципиальное изменение обучения и переподготовки взрослого населения. Сейчас один из пяти взрослых учится, а нам нужно, чтобы учился каждый второй. Нам также нужно увеличить предложение такого обучения на рынке. Обучение после университета должно стать непрерывным. Человек должен переучиваться в среднем каждые три года. Это должна быть постоянная практика, когда ты каждый год берешь курсы на две-три недели, при помощи предприятия или за свои деньги и в свое свободное время, и приобретаешь новые, более современные компетенции в информатике, управлении и переговорах.
Наши университеты должны быть оснащены самыми передовыми техническими средствами. Новейшие достижения в робототехнике, биотехнологиях, генетике должны стать обычной практикой для студентов и преподавателей
— Какие профессии в течение шести лет могут исчезнуть? Например, многие говорят, что скоро исчезнет профессия бухгалтера.
— Через шесть лет она не исчезнет, но многие расчеты будут становиться все более автоматизированными. Когда-нибудь уже не придется вручную считать баланс предприятий. Даже налоги будут считать роботы, и мы уберем целую сферу проблем в области начисления налогов и взыскания штрафов.
— А какие профессии, наоборот, будут востребованы?
— В ближайшие шесть лет нам потребуется в несколько раз больше программистов для процессов цифровизации всех отраслей. Россия пока к этому не готова вообще. То есть даже если мы когда-нибудь проснемся и осознаем масштаб цифровизации, такого количества программистов, которое нужно для таких масштабов, у нас нет. Поэтому в ближайшие годы нам нужно нарастить подготовку программистов для реализации этих задач. И если я сказал, что в 2024 году в основном цифровизация ведущих отраслей должна быть завершена, то значит, надо прямо с сегодняшнего дня начинать в университетах решать эту проблему. Но университеты пока не почувствовали этого спроса, а предприятия не поняли, в какой мир они уже перешли, что через три-четыре года им будет нечего ловить. Многие другие страны это уже осознали и такие ключевые показатели эффективности в сфере подготовки специалистов программирования для любых отраслей уже себе поставили.
Увеличение продолжительности жизни
— Кроме образования, какие еще вложения в человека предполагают ваши предложения?
— Важная часть наших предложений касается здравоохранения. Без улучшения здоровья и активного долголетия у нас не будет высокой производительности труда в стране. У человека, который будет жить в будущем, будет больше возможностей через новые технологии, лекарства, наблюдение и разные процедуры быть более здоровым. Нашей стране это крайне нужно, потому что мы, к сожалению, имеем самое большое количество смертей мужчин в трудоспособном возрасте. Детская смертность у нас раза в три выше, чем в соседней Финляндии.
— Вы сказали про увеличение продолжительности жизни. В этой связи насколько должен увеличиться средний возраст россиянина?
— Средний общий возраст увеличится до 76 лет, а сейчас у нас 71,4.
— Вы сказали, что ваши предложения предполагают увеличение финансирования образования до 0,8% ВВП. Насколько будут увеличены расходы на здравоохранение? По каким еще направлениям вы предлагаете увеличить финансирование?
— На 0,7% ВВП тоже за шесть лет. На дорожное строительство и хозяйство, на создание новых скоростных магистралей, внедрение технологий в современном транспорте мы также предлагаем увеличить финансирование на 0,8% ВВП.
— А за счет чего вы предлагаете увеличить расходы?
— Некоторые из этих мер уже заложены в бюджете, как, например, снижение оборонных расходов. Мы не спорим с этим. Мы предлагаем этот уровень сохранить и в дальнейшем. Также мы предлагаем сокращение общегосударственных расходов.
Смягчение бюджетного правила
— Какие еще меры вы предлагаете для обеспечения увеличения расходов на здравоохранение и образование?
— Мы предлагаем смягчить бюджетное правило, увеличив заложенную в нем цену на нефть с $40 до $45, это должно дать примерно 0,5% ВВП, а также примерно на полпроцента ВВП увеличить целевой дефицит. То есть не снижать его до 1% ВВП, как это предусмотрено сейчас, а сохранить на уровне 1,5% ВВП.
— Вы предлагаете Минфину отказаться от цели достижения дефицита федерального бюджета на уровне 1% ВВП за три года?
— Цена сбалансированности для бюджета всегда была выше $80 за баррель и доходила до $110. Когда мы были на пике нефтяных цен, я говорил, что иметь дефицит выше 1% ВВП опасно, так как если цена на нефть резко падает, то дефицит сразу же может достичь 5%, как это было в 2009 году. Но если мы исходим из цены на нефть $45 за баррель, то падение не может быть большим. Так что на ценах, которые сейчас сложились, можно мягче поступить в отношении дефицита. В предыдущем пике мы жили на громадных рисках — при таких высоких ценах иметь еще и дефицит бюджета было просто неправильно. А сейчас разумно.
Я бы хотел сказать про еще одну программу — принципиальное изменение обучения и переподготовки взрослого населения. Сейчас один из пяти взрослых учится, а нам нужно, чтобы учился каждый второй. Нам также нужно увеличить предложение такого обучения на рынке
— Вы же были всегда сторонником жестких правил при расходовании бюджетных средств. Вы меняете эту позицию?
— Если мы сегодня не хотим повышать налоги для бизнеса на период восстановления роста, то я думаю, что эти шаги вполне компромиссны и разумны. В чем-то проигрываем, в чем-то выигрываем. Но больше выигрываем. Во-вторых, если мы не вложимся в инфраструктуру, образование, здравоохранение, то мы не сможем перейти к современной модели экономики. Если мы потеряем эти шесть лет, то нам, скорее всего, догнать трудно будет. Как ни странно, сейчас мы подошли к черте, когда очередные шесть лет становятся важнейшими, решающими в промышленной революции. Она началась. Если мы еще затянем свое участие в ней, то Россия рискует утратить роль технологической державы.
— Что предусматривают ваши предложения для того, чтобы российская промышленность была участником цепочек создания новых технологий?
— Справедливый вопрос. Во-первых, нам нужно научиться использовать технологии, созданные другими, создать условия для обмена технологиями и привлечения инвестиций в уже созданные технологии, которые поднимают производительность труда в разы. Во-вторых, создать условия для того, чтобы мы сами создавали такие технологии, чтобы каждое предприятие само искало новые возможности для использования как привлеченных, так и новых технологий. Но инновации — это не только технологии. Инновации — это также новые решения в управлении и организации труда. Грубо говоря, тот же 3D-принтер меняет структуру завода и всей системы управления. Современные интернет-технологии меняют систему управления целыми отраслями. В результате нужно меньше людей, а решения принимаются на основе изучения больших баз данных. Когда я говорю про инновации и технологии, я также имею в виду новые технологии управления, и здесь Россия имеет очень хороший потенциал. Например, есть российская компания, которая создала абсолютно новую инновационную модель управления производством новой модели Airbus в Европе. Таких технологий управления нет больше нигде в мире.
— Какая часть ваших предложений посвящена цифровой экономике?
— Мы считаем, что все критические инфраструктуры в стране — в транспорте, строительстве, здравоохранении, образовании, государственном управлении — должны пройти полную цифровизацию к 2024 году.
Где хранить сбережения
— Вы говорите о бюджетном правиле при цене на нефть в $45 за баррель нефти. Вы стали более оптимистично смотреть на цену на нефть?
— Нет, мой прогноз сохранился: цена на нефть будет двигаться в диапазоне $40–60 за баррель в ближайшие четыре-пять лет. Это будет период установления нового равновесия. Даже если цена уйдет ниже $40, то мы спокойно сможем выполнять уровень расходов, исчисляемый при $45. У нас есть резервы и Фонд национального благосостояния. В конце концов, можно заимствовать на рынке в разумных пределах. Но я думаю, что цена на нефть будет $45 и выше, с учетом всех рисков это разумный компромисс для бюджета. Один из вопросов заключается не только в расходах бюджета, а в том, что мы даем на рынок больше валюты, это означает, что на рынке будет на 0,5% ВВП больше валюты. Но влияние этой валюты на курс рубля не такое большое. Проблема не в том, что рубль переукреплен. Главное, чтобы не было большой волатильности цен на нефть и курса рубля. Основная проблема — это волатильность, конечно, а не сам уровень.
— То есть вы не согласны с тем, что к концу года рубль ослабнет до 68 рублей за доллар, как говорит Минэкономразвития? Каков ваш прогноз?
— При нынешней цене на нефть рубль немного ослабнет, может быть, чуть больше 60 рублей за доллар. Я думаю, что при нынешней цене около $56 за баррель курс рубля мог бы быть чуть слабее. Если этот уровень цены на нефть сохранится, то курс немного ослабнет.
— Сейчас все активно обсуждают новый инструмент — ОФЗ для населения. Например, Герман Греф облигации уже купил. А вы?
— Я пока не предполагал участвовать в таком размещении. Но я считаю, что это нормальный инструмент для тех, кто может вложиться больше, чем на три года. Ставка выше, чем по банковскому вкладу. При максимальном размещении на три года главный положительный эффект наступает ближе к концу третьего года, так как ставка по купону нарастает. Весь эффект можно получить, если ты дошел до конца. ОФЗ для населения — это не сверхважные объемы для погашения дефицита бюджета, но это элемент политики развития нового рынка, и с этой точки зрения это правильно. Это также повышение финансовой грамотности населения, которое будет в дальнейшем стимулировать население активнее присутствовать на рынке инвестиций.
— В чем хранить сбережения сейчас с учетом курса рубля и цен на нефть?
— Я и раньше говорил о простой модели — в долларах, евро и рублях в одинаковой степени. Хотя сегодня я бы дополнил — и в государственных облигациях.
Реформа судов и госуправления
— Какие реформы предполагаются в сфере государственного управления?
— Я уже сказал про технологии, про человека, его новые возможности и модели образования, но еще одна важная сфера — это государственное управление. Без перестройки государственного управления, изменения технологий в государственном управлении, изменения порядка набора специалистов ничего не получится.
— Предполагается ли сокращение государственного аппарата в ваших предложениях?
— Мы сейчас с РАНХиГС перестраиваем систему обучения государственных служащих под новые задачи, этот процесс уже начинается. Кроме этого, нужно изменить требования по набору кадров. Сейчас это случайный, хаотичный процесс. У нас должна быть более стройная, строгая система подбора и подготовки кадров, а также система ключевых показателей эффективности. То есть мы выстраиваем целую сеть шагов в отношении государственного управления. В результате государственное управление по численности сократится, а по эффективности возрастет в разы.
— Какие реформы силовых структур вы предлагаете?
— В сфере уголовного законодательства нужна некоторая декриминализация, потому что по мелким преступлениям не нужно, чтобы люди сидели так долго, чтобы их арестовывали и держали подолгу в СИЗО до следствия. Мы считаем, что можно декриминализовать целый ряд преступлений, увеличив административные штрафы. В правоохранительной части это больше касается отчетности правоохранительных органов, которая должна более эффективно отражать их результаты, чтобы их было невозможно исказить. Большая работа, проведенная по криминальной статистике, уже доложена президенту. Мы тоже участвовали в экспертизе и работе по этому направлению. Сейчас мы будем более объективно видеть работу правоохранительных органов, что позволит нам более эффективно реагировать на ситуации в криминальном мире и понимать криминогенную обстановку. Например, согласно обследованию, которое мы провели, половина граждан не обращается в правоохранительные органы по поводу преступлений, которые в отношении них совершаются. Конечно, это не самые тяжкие преступления, но половина граждан примерно не обращается. Из тех, кто обращается, а это около 7 миллионов человек, только в 2 миллионах случаев возбуждаются уголовные дела. Я думаю, что в случае, если с нашими выводами согласятся, у нас есть перечень мер, которые нужно принять, чтобы ситуацию выправить.
ОФЗ для населения — это не сверхважные объемы для погашения дефицита бюджета, но это элемент политики развития нового рынка, и с этой точки зрения это правильно. Это также повышение финансовой грамотности населения, которое будет в дальнейшем стимулировать население активнее присутствовать на рынке инвестиций
— Будет ли в ваших предложениях отдельный политический блок?
— В реализации всех этих мер есть вопрос доверия. На наш взгляд, реализация этих предложений существенно поднимет доверие к власти и проводимой политике. Если стратегия наталкивается на недоверие, то многие ее предложения не окажутся воспринятыми или будут встречены с непониманием. Если же стратегия будет представлена как взаимосвязанная система мер, которая с первых же шагов будет неукоснительно исполняться, то доверие будет нарастать буквально по месяцам. Но это не специальный блок, это необходимое условие исполнения всей стратегии.
— Каким вы видите главный результат от реализации ваших предложений?
— Мы выходим на 3–3,5% роста в среднем и чуть выше по всем годам с 2018-го по 2024-й. Рост будет накапливаться с 2018 года. В следующем году рост составит, по нашему прогнозу, около 2,7%. При таком росте ВВП к 2024 году вырастет на 29%, а реально располагаемые доходы населения — на 25%. Производительность труда вырастет на 30%, а несырьевой экспорт — почти в два раза. Это амбициозные задачи.
Беседовали Лана Самарина и Глеб Брянский