15 февраля в Светлановском зале Московского дома музыки состоится концерт Романа Мирошниченко, самого титулованного российского гитариста-виртуоза, играющего в стиле фьюжн. Он единственный в Европе четырехкратный лауреат престижной музыкальной премии Independent Music Awards, вручаемой в США. В вечере также примет участие симфонический оркестр "Русская филармония".
— Давно ли у вас случился роман с гитарой, Роман? Уж простите за каламбур.
— Двадцать пят лет назад. Получается что-то вроде серебряной свадьбы.
— Если учесть, что вам сорок, любовь нагрянула в старших классах школы?
— Все началось в Днепропетровске, который в 2016-м потерял половину названия и стал Днепром. У меня есть медаль за заслуги перед городом, где выбит еще полный вариант. Получил награду в 2013-м, примерно за полгода до "майдана" и всего, что потом последовало…
А появился я на свет в Днепродзержинске. Недавно его тоже переименовали, теперь это Каменское. Но не могу сказать, будто родом оттуда: родители оказались в городе проездом, задержались в нем лишь на четыре дня, и больше я там никогда не бывал. Моя мама — терская казачка, украинская же фамилия досталась от отца. Мы долго жили в Грозном, и, наверное, правильнее говорить, что Чечня для меня родная. Папа с мамой работали в местном цирке со дня его основания, с 1976 года. Отец был дирижером оркестра, писал аранжировки. С начала 80-х каждый сезон приезжали в Москву, в Парке Горького стоял цирк-шапито, в этой передвижке они и работали с мая по сентябрь. Так — четыре года подряд. Словом, добрая часть моего счастливого детства прошла в Москве.
В 1983-м в Грозном гастролировал выдающийся иллюзионист Игорь Кио. И в свободный вечер пришел к нам домой. В обычную двухкомнатную квартиру на проспекте Ленина, носящем сейчас имя Ахмата Кадырова. Это недалеко от площади Минутка, где в первую чеченскую войну шли кровопролитные бои.
А тогда наши соседи чуть с ума не сошли из-за Кио — все равно что инопланетяне высадились бы! Игорь Эмильевич хорошо провел у нас время, пообщался с моим отцом, который предложил музыку для нового аттракциона Кио. Тому идея понравилась, и он в знак благодарности решил поспособствовать "повышению" папы: мол, сначала надо перебраться с Кавказа в какой-нибудь город-миллионник, а потом уже — в Москву. На первом этапе пришлось зацепиться за Днепропетровск, но вскоре советская система Госцирка рухнула, и мы неожиданно надолго завязли в совершенно немузыкальном городе.
Так украинская фамилия по иронии судьбы привела нас на Украину. После школы я поступил в ДИИТ — Днепропетровский институт инженеров транспорта, отучился на факультете "Мосты и тоннели". Вуз выбрал из-за военной кафедры. Понимал, что в армию идти мне не надо. Если бы призвали, пришлось бы два года орудовать лопатой или ломом, забыв о гитаре. Для нее было важно сохранить руки, пальцы.
Тогда наши соседи чуть с ума не сошли из-за Кио — все равно что инопланетяне высадились бы
Играть начал в четырнадцать лет, а до того серьезно увлекался футболом, буквально бредил им, ходил в знаменитую школу "Днепр-75", тренировался на позиции вратаря, повидал многих легендарных игроков, включая Блохина, Литовченко и Протасова. Позже, году в 2003-м, познакомился в Лиссабоне и с великим Эйсебио. С моим старшим товарищем Элом ди Меолой мы заехали после концерта в ресторан. Меола избалован вниманием публики, гитарная суперзвезда, а тут вдруг никто не бросается на шею, автограф не просит. Он не понял, что происходит. Оказалось, Эйсебио затмил всех, кто находился рядом!
— Почему же вы не стали футболистом, Роман?
— Я всегда хорошо учился в школе, но в классе пятом начал получать тройки, и родители заявили: со спортом завязываем. Мое мнение никто особенно не слушал и не спрашивал.
В этот момент из армии вернулся брат Дмитрий, он старше меня на семь лет. Началась перестройка, стало проще достать записи Deep Purple, Led Zeppelin, The Doors, Джими Хендрикса, появился русский рок — Цой, Гребенщиков, Кинчев, Башлачев. Мы с Димой все это слушали на виниле и кассетах. Брат предложил: "Давай купим гитару, попробуем играть как они!" Пошли в "Детский мир", взяли за тридцать три рубля инструмент, построенный в Чернигове. Это был макет гитары.
— В смысле?
— Шучу так. Язык не поворачивается назвать гитарой то изделие. Плохой-плохой макет.
Сегодня я дорос до топовых инструментов, но начинал, конечно, с простеньких. Первые аккорды брал по самоучителю. Папа поглядывал издалека. Он же профессиональный музыкант, играл на саксофоне и кларнете. На наши потуги смотрел со скепсисом, думал: ну-ну, день-другой побренчат пацаны и забросят. С Димой так, в общем-то, и получилось, он охладел к гитаре, хотя в первый месяц у нас было настоящее соревнование. Потом у брата началась учеба в институте, и ему стало не до музыки.
А я увлекся, много работал и через год стал потихоньку импровизировать. Отец это увидел и отправил за частными уроками к лучшему днепропетровскому гитаристу Александру Любченко. Тот дал мне массу знаний о гитаре и гитаризме, привел в порядок руки, поскольку я не совсем правильно их ставил, подсказал, какими медиаторами пользоваться, загрузил огромным количеством упражнений, я часами разучивал их под метроном. Любченко показал, как чувствовать и держать ритм, что мне сильно помогло в будущем. Сегодня легко схожусь с латиноамериканскими музыкантами, для них главное — синкопирование, пульс, ритм. У Любченко я прозанимался чуть более года, он пару раз даже вытащил меня на свои сольные концерты локального масштаба. После чего отец взял меня в цирковой оркестр, где я отработал артистом шесть лет.
Я честно отвечал, что работаю в цирке. Восторга признание не вызывало, тем не менее я отучился пять лет без всяких взяток
Параллельно учился в институте. Особенно сложно было в зимние сессии, совпадавшие с елками. Мы давали по два-три представления ежедневно. Иногда сдаешь теоретическую механику или сопромат, вроде нормально отвечаешь, а преподаватель смотрит с подозрением: "Что-то ни разу не видел вас за семестр на лекциях". Я честно отвечал, что работаю в цирке. Восторга признание не вызывало, тем не менее я отучился пять лет без всяких взяток, потом и дипломный проект защитил о восстановлении тоннеля по реальным условиям. Тоннель до сих пор стоит в Днепропетровске. Меня даже звали в Киев в аспирантуру, но я отказался, объяснив, что отправляюсь в Германию на гастроли.
— Это был ваш первый выезд за границу?
— Да. Поездка планировалась со смыслом, рассчитывал поступить в высшую школу музыки в Кельне. Все бы хорошо, но я совершенно не знал немецкого языка, на котором велось обучение. А без этого никак. Пришлось возвращаться на Украину. Еще немного поработал в цирке и летом 2000-го уехал в Москву. За правдой.
— На Украине ее не нашли?
— Испокон веков все стремились в столицу империи. Честно говоря, я плохо представлял, куда и зачем еду. Сунулся наобум. У отца был старый знакомый по Грозному, известный в московском джазовом мире клавишник и вокалист Сергей Манукян. Он сказал: "На Петровке есть клуб "М-бар", в нем каждый понедельник устраивают джем, куда собираются все приезжие музыканты. Попробуй и ты. Если сыграешь хорошо, считай, за Москву зацепился".
Ну, я пришел. Меня сразу взяли в группу, предложив выступать по понедельникам. Как-то в клуб заглянул Дмитрий Дибров, он и заплатил мне первый парнус.
— Переведите на русский, Роман.
— Проще говоря, деньги. Когда в ресторанах музыканты играют на заказ, им за это платят.
В прошлом году напомнил Диме ту историю, он сначала не мог поверить, а потом долго хохотал.
— Сколько дал?
Как-то в клуб заглянул Дмитрий Дибров, он и заплатил мне первый парнус
— Я приехал из Днепропетровска с двадцатью долларами в кармане, а Дибров сразу отвалил триста. На эти деньги я снял комнату и жил на первых порах. Дима — фанат гитарной музыки, его любимый исполнитель — англичанин Джон Маклафлин, играющий в стиле джаз-фьюжн. Спустя время, кажется в 2008 году, я пригласил Диброва на международный фестиваль "Мир гитары" в Калугу, где он вел концерт Маклафлина. Так я отблагодарил Диму за тот первый московский гонорар.
— Что вы играли тогда, помните?
— Самую известную композицию Эла ди Меолы и Пако де Лусии Mediterranean Sun Dance ("Солнечный танец Средиземноморья"). Очень ее люблю и до сих пор исполняю, в том числе с ди Меолой, автором.
"М-бар", к слову, потом сгорел, но в Москве я действительно закрепился. Меня заметил Юрий Варум, отец Анжелики, стали обращать внимание другие люди из мира музыки. Дело в том, что я играю в таком, как сказать, выделяющемся на общем фоне стиле. В московском джазовом мире преобладает гнесинская школа, почти все предпочитают традиционный джаз 50–60-х годов прошлого века. А у меня более современная манера, поскольку я равнялся на другие стандарты — Ларри Корьелл, Джон Маклафлин, Эл ди Меола. Много слушал их, пытался подражать и докопировался до того, что Меола, впервые увидев меня на сцене, сказал: Russian me. И добавил: "Только мне — 48, а ему — 24". Конечно, было приятно услышать такое.
Буквально вчера с ним опять общался. Мы сейчас постоянно на связи — по Skype, электронной почте, а тогда для меня это был небожитель.
И с Ларри Корьеллом я близко сошелся, выступал с ним дуэтом. В прошлом году сыграл его последнюю гитарную оперу по мотивам "Анны Карениной". Мы вместе готовили проект. Ларри обожал Льва Толстого, в 2014-м написал музыку к "Войне и миру". Это сложное, но очень красивое произведение. Премьера прошла удачно, и Ларри взялся за "Анну Каренину". Он писал сразу на две гитары — свою и мою. Корьелл успел закончить последнюю, пятую часть, прислал ее мне, 16 февраля 2017-го отыграл концерт в знаменитом клубе Iridium в Нью-Йорке, лег спать в отеле и… не проснулся.
Ларри называли богом гитары, ему было 74 года. Правда, при том образе жизни, который он вел, чудо, что дотянул до столь почтенного возраста.
— Гитара и алкоголь — вещи неразлучные?
— Я тоже могу выпить водки или вина. Наркотиками никогда не баловался, раньше курил сигареты, но лет 11–12 назад бросил. Пока был молодым дураком, и на сцену выходил под градусом. Алкоголь всех вводит в заблуждение, хотя действует на людей по-разному. Для одних музыкантов он — допинг, для других — стоп-кран. Скажем, мой басист не способен играть даже после стопки водки, говорит, что руки перестают двигаться.
Прежде музыканты пили больше, это факт. Тот же Ларри Корьелл или Джими Хендрикс. У Пако де Лусии в райдере был прописан ящик виски. Выпивал бутылку и шел на сцену, строчил как пулемет — все ноты в цель! Пако и наркотики подмешивал, тогда его было не остановить. В 1976 году, когда меня еще на свете не было, Маклафлин, де Лусия и Корьелл втроем отыграли восемнадцать концертов подряд. Я потом спросил у Ларри: "Ну, и как это было?" Он ответил: "Не знаю! Запомнил последнее выступление, все остальные — в угаре... Я пил семнадцать лет без остановки, каждый день. После лечился вместе с Эриком Клэптоном и Джеком Брюсом, мы очень подружились на этой почве".
Мне кажется, в семидесятые годы все бухали, стараясь перещеголять друг друга. Кто-то помер, кому-то бог дал больше здоровья. Ларри образумился. Наверное, он наиболее человечный из знакомых мне музыкантов. И единственный, кто лишен чувства зависти. Наш мир очень жесткий, он построен на интригах и конфликтах. Дождаться похвалы от коллег — почти фантастика. Ларри в этом отношении был щедр и открыт, не скупился на хорошие слова. Может, его спасла религия, он пришел к буддизму и с начала 80-х годов не выпил ни капли спиртного.
Корьелл умер 17 февраля прошлого года, за три месяца до фестиваля "Мир гитары". Партитура оперы осталась у меня на руках. Его жена, вернее вдова, написала, что нужно завершить работу над "Анной Карениной". Трейси так и сказала: "Спаси оперу в память о Ларри". На партию второй гитары я подтянул Ненада Стефановича из Сербии, еще одного ученика Корьелла. Премьера состоялась 22 мая 2017-го в Калуге.
— Сколько вам понадобилось времени, чтобы выбиться в первачи, Роман?
— Несколько лет. А как иначе? Играл по клубам, иногда перепадала халтура, но на корпоративы звали редко, денег платили мало. Можно сказать, выживал. В 2001-м Леонид Агутин решил замутить совместный проект с известным западным гитаристом. Если не ошибаюсь, это посоветовал Константин Эрнст, сказав, что так проще пробиться на европейский и американский рынки. Сначала хотели договориться с Пако де Лусией, но не сложилось. А с Элом ди Меолой получилось. Условились, что первое отделение играет Эл, второе — Леня, а в конце они вместе исполняют несколько композиций.
Эл рассказывал мне потом, что эти концерты были для него возможностью открыть для себя обширный российский музыкальный рынок.
— Ему платили за те выступления?
— Точную сумму не назову. Но ди Меола — меркантильный человек. Чтобы вытащить его в Россию, наверняка пришлось постараться. Знаю это не понаслышке.
— Агутин умеет играть на гитаре?
— Он в состоянии себе аккомпанировать.
— Иначе говоря, так себе исполнитель?
— Леонид берет другим: он — композитор, мелодист. Плюс хороший поэт. Что касается гитары, на ней по большому счету вообще мало кто умеет играть. Это очень сложный инструмент.
— А как же "Три аккорда я тебе сыграю гордо"?
— Ну, кому-то и этого вполне хватает. У многих бардов три верхних лада на гитарном грифе затерты до черноты от частого употребления. Я задействую гриф от края до края, но не рискну утверждать, будто знаю все аккорды. Их более пяти тысяч…
Из бардов, наверное, наиболее продвинут Александр Розенбаум. У него есть не только классическое трезвучие ля-минор, но мелькает альтерация с джазовым колоритом, более изысканные аккорды.
— Высоцкий?
— Владимир Семенович выходил на сцену не для того, чтобы хорошо сыграть на гитаре. Для него это был сопутствующий инструмент, "молоток", которым он забивал людям в головы гвозди своих песен.
В гитаризме ценно другое. Пако де Лусия мог не произнести за концерт ни единого слова. Люди ловили извлекаемые его пальцами звуки. И Эла ди Меолу любят именно за это. Тогда, в апреле 2001-го, он прилетел в Россию и вполне успешно выступил в Москве с Агутиным. В честь визита звезды в клубе на Таганке устроили грандиозный джем-сейшн, на который собрались лучшие музыканты столицы. Каждый старался блеснуть, показать себя с лучшей стороны. Я приехал под конец действа, думал, что опоздал, но меня позвали на сцену, и я с лету сыграл что-то веселое, латиноамериканское. Подвели к ди Меоле, он сидел с Леней Агутиным и Анжеликой Варум. Я не верил, что стою перед человеком, на затертых видеозаписях которого учился играть, разбирая каждую ноту. Эл похвалил меня и дал адрес электронной почты. Мы стали переписываться.
Через полгода он приехал, чтобы выступить с симфоническим оркестром в зале Чайковского. У устроителей концерта возникли сложности со звуком, на саундчеке я оказался у микшерского пульта, что-то дельное посоветовал, маэстро это оценил, дал мне гитару, вместе с его группой я стал играть музыку ди Меолы, а он пошел в зал слушать. Я увлекся игрой, потом глянул на часы, а мне уже пора ехать на другой конец города, где было запланировано мое выступление в клубе. Ди Меола говорит: "Ты куда? Садись к пульту, будешь помогать звукорежиссеру". Так неожиданно я поучаствовал в том концерте. После него ди Меола позвал в ресторан на afterparty. Я был с гитарой и показал еще несколько композиций. С того момента Эл окончательно меня зауважал, он был тронут, что знаю столько его мелодий и приемов, понял, что перед ним настоящий фанат и последователь.
О недавнем моем альбоме Эл так и высказался, мол, это продолжение традиций стиля фьюжн. Он один из его пионеров, а крестным отцом считается Ларри Корьелл. Получается, я — третье поколение.
Конечно, учился я не только у западных мэтров. Много мне дали походы в легендарное кафе "Синяя птица". Джаз-клуб на Малой Дмитровке существовал с 1964 года, в нем выступали все, ну буквально все — от Анатолия Кролла и Алексея Кузнецова, с которыми я познакомился там, до молодых ребят. В нулевые годы активно участвовал в жизни клуба, но от должности арт-директора старательно отказывался, хотя активно звали.
— Почему не соглашались?
— Моментально стал бы врагом коллегам. Каждому не угодишь, работой всех не обеспечишь, значит, начались бы обиды: почему того позвал, а этого — нет. Я избегал подобных острых ситуаций. В "Синей птице" встретился с Игорем Брилем, его сыновьями Александром и Дмитрием, у нас был совместный проект, закончившийся выпуском альбома Together на "Мелодии". Также в клуб захаживал продюсер лейбла Elephant Records Вартан Тоноян. Он в конце 80-х годов эмигрировал в США и потом привозил в Россию интересных музыкантов, в основном из Бразилии. С его подачи я попал в международный проект известного перкуссиониста (музыкант, играющий на ударных музыкальных инструментах — прим. ТАСС) Фрэнка Колона, играл с легендами босановы Жоао Донато и Маркосом Валле, пианистом из Лос-Анджелеса Милчо Левиевым, нидерландской трубачкой Саскией Лару.
Так постепенно и набирался опыта, работая с музыкантами разных стилей и направлений.
— С 2002 года вы уже участвовали в конкурсах.
— Начинал с весьма скромных, локальных. Первый диплом как молодому джазовому исполнителю мне вручал Юрий Саульский, потом с братьями Бриль мы победили на фестивале "ДоДж" в Донецке. После я занялся сольной карьерой, записал пробный, полуофициальный альбом The Infinity ("Бесконечность"), а в 2009-м выпустил Temptation ("Искушение"). Там половина моего материала и столько же — коллег. Помогал его выпустить маститый бразильский продюсер, двукратный лауреат Latin Grammy Дэниэл Фигуэредо. Альбом хорошо продавался. Особенно если учесть, что это дебют. Года три допечатывали дополнительные тиражи.
— А деньги когда у вас появились?
— Это же вещь относительная. Шура Балаганов считал, что ему для полного счастья нужно шесть тысяч четыреста рублей. Свои "6400" я заработал в днепропетровском цирке, когда смог купить первую приличную гитару Ovation, правда сделанную в Корее. За семьсот долларов. В тот момент я был безмерно счастлив.
Сейчас деньги на гитары уже не трачу. Компании-производители предоставляют их в рамках эндорсмента. И струны дают бесплатно, привозят ежегодно коробками, контейнерами. Помните, как в фильме о Форресте Гампе ему вручили банковский чек и ракетку для настольного тенниса, попросив играть только ей? Вот и со мной сейчас так примерно.
Улыбаетесь, а это, между прочим, серьезная часть музыкального бизнеса. Я всегда щепетильно и крайне ответственно относился к эндорсменту. Сегодня сотрудничаю с десятью компаниями.
— Однако!
— Согласен, много. Речь ведь о длительных, порой пожизненных эксклюзивных контрактах. Музыкант обязуется использовать фирменные струны и инструменты, постоянно рекламируя их и упоминая при любом удобном случае — в интервью, в социальных сетях, на афишах…
Первый эндорсмент у меня был с Ovation Guitars. Компании в прежнем виде не существует, поэтому могу разгласить некоторые детали, что обычно делать запрещено. В 2009-м мне полагалась одна бесплатная гитара в год, а все, что свыше, имел право приобрести по себестоимости. Это было круто! С тех пор не знаю проблем с инструментами.
— Сколько стоит хорошая гитара?
— Когда-то мне казалось, что и за тысячу долларов можно взять приличную. Сегодня понимаю: это не так, счет должен идти на десятки тысяч долларов или евро. Хотя, конечно, не все определяется ценой.
Некоторые инструменты строят на заказ. К примеру, Абрахам Вектер, ранее работавший инженером в компании Gibson, сделал гитары для Джона Маклафлина, Эла ди Меолы и меня. Звук необычный. Гриф и корпус из кедра и волнистого мичиганского клена.
Первое мое выступление в США было на стенде Wechter Guitars на NAMM Show. Это крупнейшая в мире выставка музыкальных инструментов и оборудования, ежегодно проводимая в Калифорнии, в Анахайме. Абрахам специально меня туда приглашал.
Сингл Unforgiven ("Непрощенный"), записанный на этой гитаре, в 2009 году принес мне премию The Independent Music Awards. Первую из четырех, полученных в дальнейшем.
— Это круто?
— А вы у кинематографиста спросите про "Оскар" и послушайте, что он ответит. Чтобы было понятнее: никто из российских музыкантов эту премию не получал. Ни разу.
Награда реально значимая. Ощутил на себе. Получил первый диплом, и передо мной сразу открылись двери, которые раньше были наглухо заколочены. В том числе и эндорсмент. Появились новые возможности в гастролях, поездках по миру. Раньше меня не замечали, а тут вдруг многие прозрели: оказывается, есть такой Roman from Russia, зовите его сюда!
— А как вы попали на конкурс?
— На просторах интернета меня нашла менеджер Кимберли Бьорклунд, сотрудничавшая в свое время с Эриком Клэптоном, Шэрон Стоун и другими знаменитостями. Послушала мои записи в сети, связалась со мной и сказала, мол, у тебя, guy, все cool, надо двигаться дальше, готова помочь. Мне, ясен пень, было приятно это слышать, но я прекрасно понимал, что благотворительностью агенты не занимаются, и робко дал понять, что вряд ли потяну американского менеджера. Кимберли успокоила: "Разберемся". Словом, как-то договорились.
В 2009 году у меня был длинный тур по 23 российским городам. Вдруг получаю сообщение от Бьорклунд, что номинирован на The Independent Music Awards. Что это такое, для чего? Понятия не имел. Потом пришло официальное письмо из Нью-Йорка. Начинаю рыть, узнавать. Оказывается, уважаемая премия, по сути, альтернатива Grammy, не такая пафосная. Через какое-то время узнаю, что стал лауреатом в категории The Best World Traditional Song. Очень удивился. Оказалось, Кимберли самостоятельно выбрала мой трек и отправила на конкурс. Ткнула пальцем в небо и попала в яблочко. Участвовали несколько тысяч претендентов из 75 стран, в том числе весьма маститые, а победил какой-то дебютант из России.
— Как проходит награждение?
— Торжественную церемонию проводят в Lincoln Center в Нью-Йорке. В прошлом году я находился на гастролях, не стал ломать график и пропустил мероприятие, хотя и выиграл в двух номинациях — The Best World Traditional Song и The Best Instrumental Album.
Теперь уже я — член жюри премии.
Знаете, с опытом понял, что победа сама по себе ничего не гарантирует. Можно хоть пять раз подряд становиться лауреатом, но не получить предложений о новых контрактах, гастролях, записи дисков. Титул дает шанс выйти на новую орбиту, однако им надо воспользоваться. По щелчку пальцев чудес не происходит. Нужно вкалывать еще больше и ни в коем случае не понижать планку требований к себе. Иначе как взлетел, так и обратно спикируешь. Не будет ни концертов, ни продаж — ничего. Сейчас времена, когда артисты сами должны барахтаться, лейбл их не поддерживает. Раньше могли вложить деньги, организовать тур для раскрутки нового альбома, основной доход исполнителя составляли роялти от продаж, теперь все наоборот — надо самому потратиться на запись, бесплатно или за копейки выставить везде альбом, и это ради того, чтобы тебя пригласили промоутеры и ты получил деньги от проданных на концерты билетов. Стоишь потом и подписываешь диски поклонникам. Сегодня даже большие звезды не стесняются выходить в фойе, торговать лицом и получать кэш. Такая система!
Титулы помогают не раствориться в огромной массе музыкантов. Ну, и самолюбие тешишь, приятно сочинять музыку, которая конвертируема. В том числе в буквальном смысле.
— Но пророком в своем отечестве вы не стали, Роман. На Западе вас знают лучше, чем в России.
— Наверное, с моим занятием сложно рассчитывать на широкую известность, но, как говорится, в узких кругах. Да, не собираю стадионы и на аудиторию Стаса Михайлова не претендую, однако я не кабацкий музыкант, не играю на потребу, моя музыка сложная. Мне доставляет радость, если удается открыть мир джаза новым слушателям. Как-то прилетел в Южно-Сахалинск, всю дорогу сомневался, куда еду и зачем. Меня сразу отвезли на радио, пригласили в прямой эфир. Был вал звонков от людей, они задавали вопросы, демонстрировавшие знакомство с моей музыкой. Вечером пришел на концерт — свободных мест в зале нет. И это в десяти часах лету от Москвы! Я искренне изумился.
— Тем не менее в массовом сознании российский джаз по привычке ассоциируется с оркестром Олега Лундстрема да Игорем Бутманом, которого видят не только с саксофоном, но и с клюшкой, играющим в хоккей против Владимира Путина.
— Так скажу: я вращаюсь за кулисами, общаюсь с коллегами, и все признают, что на большую сцену сегодня не выйти, если не гонять шайбу, не кататься в ледовых шоу, не прыгать с вышки в какую-нибудь лужу. Телевидению не нужно мастерство музыканта, требуется нечто, не имеющее отношения к его профессиональной деятельности. Вот в чем беда!
Бутман — джазмен высокого уровня, думаю, среди саксофонистов ему нет равных в пределах бывшего СССР, но медийность Игорь вынужден повышать не за счет мастерства. Увы, это специфика отечественного шоубиза. Мне такой путь не близок, хотя, не скрою, искушения были, тоже мог принять правила телепродюсеров и пойти клоуном в "ящик". К счастью, хватило силы воли отказаться. В какой-то момент крупный банк предлагал вложить в меня сотни тысяч долларов, но я понимал: придется скакать зайчиком по сцене, играя какое-нибудь псевдофламенко или прочую чушь. На коньках кататься не умею, могли бы с футбольным мячом припаять меня в телешоу. Задал себе вопрос: "А зачем? " И не смог на него ответить.
Да, я выбрал трудный путь. Он длиннее, сложнее, не факт, что приведет к намеченной цели, зато я ни от кого не завишу и волен делать, что хочу. Не чувствую себя обделенным. Как музыкант я обеспечен всем необходимым для творческой работы. Да и по жизни хватает. Семья не жалуется.
— На Западе остаться не предлагали?
— Постоянно туда езжу и вижу, как живут тамошние музыканты. И наши соотечественники в девяностые годы массово уезжали в Штаты, потом возвращались, ничего не добившись. У меня был большой друг Марио Оливарес, к сожалению ушедший из жизни два года назад. Прожил всю жизнь в Сан-Диего. Он музыкант, всегда считал себя таковым, но основная его профессия — фармацевт. Этим все сказано. Для многих моих коллег, даже известных, музыка — лишь хобби, на хлеб они вынуждены зарабатывать другим. Я избавлен от необходимости выбирать. За несколько сотен долларов никогда не полетел бы из Сан-Диего в Хьюстон, а многие американцы соглашаются и счастливы. В Штатах стоит огромная очередь из желающих выступить за копейки в джаз-клубах. У гитарных звезд первой величины, конечно, гонорары другие, но они существенно ниже европейских. Все американские музыканты стремятся за "длинным долларом" в Европу. И, как ни странно, в Россию. В том числе и на корпоративы.
— А у вас есть "елки" (новогодние корпоративы)?
— Как и у всех — иногда. Но теперь могу себе позволить отказываться от выступлений, которые не слишком удобны по тем или иным причинам. Например, на Новый год принципиально не работаю. Не знаю, может, пока не предлагали сумму, которая заставила бы все бросить и сорваться на концерт 31 декабря, но считаю, что семейный праздник надо отмечать дома с родными.
— В России существует гитарная школа, традиции?
— Здесь семьдесят лет планомерно уничтожали культуру. Одних сажали, другие охраняли тех, кого посадили. В итоге родился блатной шансон. Достойное французское слово испохабили…
Было бы странно, если бы вдруг уцелел интерес к сложной инструментальной музыке. К сожалению, остались лишь отдельные энтузиасты-исполнители, которых можно сосчитать по пальцам. Отмечу Ивана Смирнова, хотя у него, как и у Ларри Корьелла, не обошлось без проблем с алкоголем. Хорошо начинал Вадим Чебанов, прекрасно играл классику, но победили деньги, сейчас лабает романсы у Александра Малинина. Разменивает талант, хотя мог бы представлять страну на очень высоком уровне.
— А как же фестиваль "Мир гитары", если с гитаристами беда?
— Все не настолько плохо! В этом году фестиваль, входящий в топ двухсот культурных событий страны, пройдет в Калуге в двадцать первый раз. Все это время им бессменно руководит Олег Акимов. Мы знакомы с 2003 года, с тех пор активно сотрудничаем. С моей подачи в 2004-м на фестиваль приезжал Эл ди Меола, это сразу повысило планку "Мира гитары". Спонсоры стали по-другому смотреть, местные власти обратили внимание. С прошлого года серьезную поддержку фестивалю оказывает МФГС — Межгосударственный фонд гуманитарного сотрудничества государств — участников СНГ. Вопреки всему фестиваль и сегодня работает на укрепление культурных связей между странами бывшего СССР. Собирая на одной сцене гитаристов из России, Украины, США, стран Европы, мы демонстрируем, что в музыке нет границ и политики. В рамках "Мира гитары" проводится и детский гитарный фестиваль. Так закладываются традиции.
С 2016 года вхожу в команду как директор международных проектов, курирую все, что связано с зарубежными гостями. Музыканты приезжают высокого класса, на фестивале побывали многие великие — Пако де Лусия, Эл ди Меола, Джон Маклафлин, Ларри Корьелл, Стив Вай. Народ с удовольствием ходит на концерты. И я доволен, популяризирую гитаризм, сложную и красивую инструментальную музыку, прививаю людям хороший вкус.
— Значит, ваш роман — с продолжением?
— Обязательно. А куда деваться? В России в силу объективных причин нет и не будет конкурсов, сопоставимых с американскими, поэтому будем пробиваться простым путем — не мытьем, так катаньем.
— Ваше сорокалетие в прошлом году совпало с двадцатым фестивалем. Отмечали?
— Не до того было. Все смешалось. Решил отложить и полноценно отпраздновать в 2018-м четверть века с гитарой. Вот это дата! Уже начал серию выступлений с симфоническими оркестрами. 15 февраля выйду на сцену Московского дома музыки. В марте полечу в США. Потом поеду в Сибирь, в Красноярск. Затем — в Грецию. Формирую совместный тур с Дженнифер Баттен, гитаристкой Майкла Джексона. Параллельно буду продвигать новый альбом Ascension ("Восхождение").
Это моя работа — играть. Хотите — вам что-нибудь изображу?
— Три аккорда?
— Могу и четыре, если понравится…
Беседовал Андрей Ванденко