Организовать интервью с Александром Филиппенко — непростое дело, так как в свои 75 лет актер невероятно востребован. График артиста расписан спектаклями с его участием и сольными концертами на год вперед. Точное время интервью актер уточняет в полночь после репетиции у Кирилла Серебренникова, а на следующий день как истинный Азазелло предлагает встретиться на Патриарших прудах. Сам же разговор состоялся в одном из кафе, где актера все знают в лицо и готовы выключить музыку для удобства нашей беседы.
— Александр Георгиевич, вы живете на Патриарших прудах? Расскажите, сыграв в разных версиях "Мастера и Маргариты": в сериале Владимира Бортко — Азазелло и в фильме Юрия Кары — Коровьева-Фагота, чувствуете ли мистическую атмосферу этих мест?
— Я точно чувствую, что здесь абсолютная энергетическая воронка, это 100%. Я часто любил из Театра им. Вахтангова иногда пешком пройти переулками, не сразу на Спиридоновку с Никитских Ворот, а чуть сделать кружочек и зайти на Патриаршие, где можно спуститься к воде. Кстати, предложение от Бортко я получил здесь, на Патриарших прудах. Ко мне приехал родственник, я пошел показывать ему Патриаршие пруды, и надо же, что именно в это время, в этот час из Питера приехали выбирать точки для съемок сам Бортко и его художник и оператор. Мы обошли пруды вместе, он подошел, сказал: "Ты меня не знаешь, я тебя знаю, будешь сниматься у меня?" Я тут же сказал: "Да".
— Вы наиболее всего известны благодаря ролям отрицательных персонажей: помимо Азазелло и Коровьева вы играли Ричарда Глостера в "Черной стреле", да того же Кощея Бессмертного в советском фильме-сказке. Как вам удается сделать эти образы обаятельными?
— В "Там, на неведомых дорожках…" (где актер исполнил роль Кощея — прим. ТАСС) текст был Эдуарда Успенского, писателя-сатирика, с которым я был хорошо знаком по студенческому театру. Конечно, там был второй и третий план в подтекстах. К сожалению, когда я снимался в "Бедной Насте", был американский консультант, он прямо вскакивал и кричал: "No, no, никакой чеховщины, никакой ибсеновщины! Никаких полутонов!" Технологии такие: главное — сюжет, крючок. Этот тривиальный текст ты не очень воспринимаешь, но зато следишь за ситуацией. А что будет с этой бедной Настей, вы узнаете за пять минут до конца двухсотой серии, — так специалисты по ведению сценария умеют все растянуть. Но это технология, это так же как: не нравится немецкая машина, купи японскую, но не нарушай технологии. Поэтому сейчас отказываюсь, все знакомо, все сыграно было уже в те времена.
— Вы уже почти десять лет не играете в кино…
— Да, знакомо все, ясно. Наоборот, просят все стихи, литературные программы: "Ухо отвыкло от стихов, умоляю, читайте". Или вот сейчас с моноспектаклем "Гоголь. Шнитке. Мертвые души" буду выступать. Потрясающе, удовольствие огромное. И публика это чувствует, и, благодарная, приходит за кулисы обязательно. Это очень здорово. И особенно когда полтора-два часа идет концерт, в конце возникает вот эта пауза. Кто держит паузу, тот самый главный король, потому что в паузе и происходит главный обмен и мыслями, и энергетикой. Если это хороший спектакль и хорошие актеры, хорошие тексты, то зритель в этот момент проживает еще одну жизнь. Я говорю: ходите в театр, хороший театр, будьте долгожителями.
— Вот в чем ваш секрет!
— А я в это время получаю энергию. То есть я отдал все целиком… И вот когда я читаю "Один день Ивана Денисовича", два часа почти, ну что вы, это такое полное облегчение. Я выхожу после спектакля — почти летаю над землей. Поэтому хочется пройти пешком, невозможно в машину сесть, чуть-чуть хочется пройти от служебного входа, еще немножко: на небо посмотреть.
— А с какими вопросами зрители к вам подходят за кулисы?
— Я однажды сыграл пожилого героя-любовника у Дмитрия Долинина в фильме "Убегающий август", 1989 год. Этот фильм до сих пор показывают, и ко мне самые неожиданные отклики приходят. История такова: я был "убегающим августом", а героиня — "цветущим маем", провели лето вместе, она обещала звонить, приехали, она все не звонит. Он ходит по квартире и как-то неожиданно включает газ, так заканчивается это все. Где-то на Урале ко мне подходит на гастролях молодой парень из организаторов, отводит меня в сторонку и говорит: "Александр, вы спасли мне жизнь! В армии я узнал, что моя девушка вышла замуж за другого, а вечером показали ваш фильм, я в конце подумал: неужели был такой дурак, как Филиппенко? И что я буду так переживать? Я открою газ? Нет!" Вот такие неожиданности.
— В понедельник вы отмечаете 75-летие, что для вас значит эта цифра?
— Вы знаете, такой возраст странный, не знаешь, то ли благодарить за поздравления, то ли принимать соболезнования. Еще недавно 75-летние старички мне казались дремучими дедушками, а сейчас я уже считаю, что 75 — это самый расцвет жизни и есть возможность заработать. Так случилось, буквально с начала года вдруг — звонки. Неожиданный звонок играет в жизни актера главную роль. Звонили в феврале, говорили: вы не могли бы принять концерт в филармонии на 5 апреля 2020 года, я говорю: "Беру!", потом вдруг звонок от Кирилла Серебренникова, у него появилась возможность репетировать новый спектакль в театре. Он сделал предложение сыграть в постановке по пьесе Мартина Макдонаха "Палачи", там у меня значительная роль, очень интересная. Не прошло и двух месяцев, как вдруг звонок из Театра наций, и там предложение — на Новый год. Это будет серьезный спектакль, по немецкой классике, будет ставить Тимофей Кулябин "Разбитый кувшин" Генриха фон Клейста, это очень интересно. В Большом зале Консерватории им. Чайковского 26 сентября я буду читать Гоголя, будет звучать фортепиано — "Гоголь-сюита" Альфреда Шнитке. 1 ноября этот моноспектакль будет в Концертном зале имени Чайковского. Вы представляете, 11 октября будет мой сольный концерт в Концертном зале Правительства Москвы, а в довершение мне звонят из Союза театральных деятелей — подходит финал Году театра, концерты в разных городах России, и просят принять участие, сейчас все это обсуждается. В Театре Моссовета обязательно пройдет такой вечер. И совсем по секрету, позвонили уже на январь, сделали предложение, сейчас идут переговоры на сольный концерт, просят юмор и сатиру: Зощенко, Гоголь, Платонов, Жванецкий, кроме того, просят стихи: "Дайте Пастернака и Левитанского". И у меня уже почти готова программа "Окно, горящее в ночи", в ней будут и Есенин, и Пастернак, и Окуджава, и Высоцкий, и ранний Бродский.
— А как эти стихи будут вместе сочетаться?
— Дорогая, вы попали в самое больное место. Я привык, когда мне дают готовый сценарий, а сейчас очень ответственно и опасно быть самому автором своей программы, это тяжело. Я привык работать с хорошими режиссерами: легендарными Робертом Стуруа, Романом Виктюком, Дмитрием Крымовым, Марком Розовским, Адольфом Шапиро… Я оканчивал очно-заочный актерско-режиссерский факультет в Щукинском училище в 75-м году. А сейчас приходится быть автором сценария.
— Находите силы на это?
— Мы сейчас с вами чайку выпьем, и будут силы. Трудно, но есть опыт. Отвечу строчкой Пастернака: "Когда строку диктует чувство, оно на сцену шлет раба, и тут кончается искусство, и дышат почва и судьба". Почва — это то, где ты вырос, что прошел и что было в твоей судьбе, какие встречи. Я бесконечно благодарен судьбе, потому что все, что во мне есть хорошего, появилось благодаря Физтеху — МФТИ — в 60-е годы, потом была эстрадная студия МГУ "Наш дом", потом Театр им. Е. Вахтангова — академический, консервативный театр, — я пришел уже опытным актером. Мой академик был Михаил Александрович Ульянов (бывший худрук театра — прим. ТАСС), и я всегда смотрел на своего старшего товарища. Я играл почти все вторые роли при нем: он играл Ленина, я — Бухарина, он играл Сталина, я — Жданова, он играл Степана Разина, я — помощника Степана, он — Ричарда III, я — Бекингема.
— И все-таки, вы выступаете пока только как актер. Не хотите сами попробовать себя в качестве режиссера?
— Нет, нет, столько прекрасных режиссеров, от них должна идти концепция, меня Физтех научил грамотно и хорошо разрабатывать формулу, которую я получил от кого-то другого. Но я чувствую, что какие-то две клеточки, которых нет у меня, работают у Роберта Стуруа, он мне выдает, я — раз, захватываю и развиваю.
— Почему вы выбрали тогда техническую специальность? Рассматривали возможность пойти учиться на актера?
— Начало 60-х, атом, космос, Гагарин — какой ВГИК? какой ГИТИС? Когда меня пригласили в студию "Наш дом", я уже окончил три самых страшных курса МФТИ. В 1969 году я уже был старшим инженером в Институте геохимии Академии наук СССР, и, если бы наш театр не закрыли с формулировкой "В Чехословакии все со студенческих театров начиналось" и надо было решать, кем быть дальше, все могло сложиться иначе. А тут и в кино предложения, и Юрий Петрович Любимов сказал: "Раз их театр закрывают, пусть к нам ребята приходят". Здесь все — почва и судьба. Но потом опять поворот: я играл Ихарева в "Игроках" Гоголя в Щукинском училище. Этот дипломный спектакль был очень хорошим, и мне сказали, что худсовет предлагает перенести его на большую сцену — в Театр им. Вахтангова, это было как перелет на другую планету: с Таганки на Арбат. А через 20 лет у меня был двухчасовой разговор с Ульяновым, когда я уходил на вольные хлеба.
— Страшно было?
— Очень было страшно, но в 1990-е годы у нас было счастливое время. Тогда кто-то умел хорошо торговать, кто-то — воровать, а кто-то хорошо выступал. У меня были четыре концертные программы. Потому что, чтобы быть в форме, у актера всегда в запасе должен быть концертный номер, и у меня было много концертных программ, мы объездили всю Европу на туристических кораблях. Как-то в разговоре с Александром Градским (певец, автор песен, композитор — прим. ТАСС) он мне сказал: "Что тебе печать ИП — карман оттянет? Переходи на самостоятельную дорогу". Я об этом Ульянову сказал, подписал письмо, и так я с 1995 года сам по себе. А молодым я говорю: кроме того, чтобы иметь концертный номер, умейте правильно составить договор, в особенности следите, что там мелким шрифтом написано.
— В чем вам, как актеру, помогает техническое образование?
— А во всем помогает. Главное — видеть концепцию. После полминуты разговора ты понимаешь, кто твой партнер и корректно ли поставлена им задача, это очень важно, и этому научил Физтех.
— Получается, вы умеете видеть людей?
— Можно сказать, да. А еще на Физтехе с первого дня учили думать по-другому.
— У Кулябина вы играете в Театре наций, какой там будет ваш персонаж: положительный или отрицательный?
— Как раз такой, как надо, — трагифарс мой любимый, очень серьезная работа.
— Вы уже репетируете?
— Мы прочитали, встретились с режиссером, остались довольны, но вот ноябрь, декабрь, январь — работа.
— А у Серебренникова такой же персонаж? Трагифарс?
— Да, такой же, в "Палачах", такой главный бандит. Но театральный. Знаете, "Гоголь-центр" — это совсем другой театр, молодой. Мне очень интересно. Когда вокруг все молодые — это так здорово, я все время думаю, в чем мне надо явиться на репетицию, слежу за этим.
— Кто вам помогает модными советами?
— Жена и дочка.
— Пытаетесь эпатировать? Я видела, на шоу "Вечерний Ургант" вы приходили в перьях.
— Да, ну а как же? Это входит в условия жизни актера, каждый раз новый образ. Раньше я не понимал эти фирмы, какой Chanel или Moschino — понятия не имели мы ни о чем. А сейчас дочка мне говорит: сегодня вот это не надо, а надо это. Дочка и жена в этом хорошо ориентируются, а я только хожу с кошельком.
— Как к вам относятся молодые актеры? Как к учителю?
— Отношение прекрасное, все в понимании, но я стараюсь в чужой монастырь со своим уставом не лезть, я очень внимательный в этом плане, мне все интересно. Я свой опыт встраиваю в их технологии. И мой образ, к счастью, он не сплошной, он такой вставной номер в этой пьесе, он пришел и ушел, поэтому мне в этом плане легко.
— Расскажите, а как вам работается с Кириллом Семеновичем?
— Замечательно! Когда я у него что-то спрашиваю, он все очень тихонько и точно формулирует. От работы получаю огромное удовольствие. Как раз сейчас вы застали тот самый волнительный момент, когда вот эти прогоны на сцене, когда все — каша и кажется, что все распадается, но Кирилл держит уверенно штурвал в руках, и к середине сентября все будет готово.
Опыт у меня большой по жизни, бывали и авангардные, и консервативные ситуации, и когда я соглашался, то понимал примерно, что меня ждет, и аккуратно, без шапкозакидательства, внимательно слушаю и записываю за Кириллом Семеновичем. Во время репетиции он говорит какие-то слова не мне — актерам, которые потом я, может, шепну им, очень четкие слова. Как один из примеров — "не уходите в физиологию", это значит не уходить в быт. Органично все, потому что у Макдонаха — это не бытовой театр, он над бытом, чуть-чуть формотворчества надо добавить, чуть-чуть "мейерхольдовщины". "Не превращайте слова в мусор" — вот как говорит он классно.
— Последний вопрос — может быть, есть какие-то роли, которые вы хотели сыграть, но предложений пока не поступало?
— Нет, только от режиссера все, это очень важный момент. Пока вот эти литературные программы, и их достаточно — Гоголь, Зощенко, Платонов, Булгаков, стихи — Левитанский, Окуджава, — там есть что сказать людям для их образного мышления, передать месседж через эти стихи, там все сказано, надо только проявить талант медленного чтения. Поэтому они великие, поэтому вычеркните все и опубликуйте Пастернака: "Быть знаменитым некрасиво. Не это подымает ввысь. Не надо заводить архива, над рукописями трястись. Цель творчества — самоотдача".
Беседовала Екатерина Выборова