У меня много любимых воспоминаний, связанных с Петром Николаевичем, но самое любимое и самое дорогое, наверное, когда я в первый раз несколько лет назад приехал туда, где он жил последние годы — под Вереей. Я был с нашим общим другом монахом Донского монастыря отцом Косьмой. Мы добрались туда уже ближе к вечеру и все время провели втроем, общаясь, слушая музыку. Петя всегда ставил какие-то новые интересные пластинки на виниле — он коллекционировал их. И весь этот вечер прошел под знаком такого прослушивания.
Потом он с нами попрощался, и я ушел ночевать в баньку, которую он там построил рядышком. Это была какая-то совершенно потрясающая ночь. После этого общения я понял, почему Петя уехал из Москвы, для чего его душе это было нужно. В эту тишайшую осеннюю ночь я почувствовал настоящего Петра Николаевича — его последнего глубокого периода.
Я был его большим поклонником, и мы были знакомы с самого начала его музыкальной деятельности. Я всегда следил за всем, что он делал и в музыке, и в кино, и на сцене. Старался не пропускать его премьеры. Поэтому для меня это очень тяжелая утрата. Эта новость застала меня врасплох. Хотя мы все знали, что Петя лежит в реанимации, состояние его тяжелое. Но, как всегда, в таких случаях молишься и надеешься на то, что у человека хватит сил. Тем более Петр всегда был такой мощный, крепкий и духом, и телом человек. Поэтому все равно надежда и у меня, и у всех нас оставалась, но, к сожалению, не успел он выкарабкаться. Значит, пришел его срок. Это очень для меня печально и очень грустно.
На мой взгляд, Петр был одним из самых ярких и талантливых представителей не только нашего корневого рок-н-ролла, но и вообще нашей современной культуры. Он был очень глубокий, глубинный, корневой человек. Человек совершенно могучего темперамента, абсолютной самобытности, глубоко укорененный в русской культуре и глубоко укорененный в русском духе. Поэтому в данном случае для меня это уход не только близкого человека по творчеству, но и близкого человека по духу.
У него на все находились силы — и на музыку, и на кино, и на театр. Петр выбрал такой алгоритм жизненного поведения, что он не отвлекался ни на что кроме самого основного, что он считал своей жизнью. А своей жизнью он считал, конечно, музыку и — еще шире — творчество и веру. Глубокую личную веру. Вот на это он бросил все свои силы. Ни на что другое он больше не отвлекался, поэтому у него хватило сил на такое количество видов деятельности самых различных творческих направлений.
В плане кино или театра у него все было совершенно свое. Мы с ним об этом неоднократно говорили. Он, конечно, уважал эту творческую профессию актерскую, но шел в этом смысле совершенно своим путем. Он понимал, что он уникален, и разрабатывал именно вот эту свою уникальную линию. Это, кстати сказать, один из самых ярких примеров, как человек может идти по абсолютно уникальному своему пути, не отклоняясь от него и не смотря по сторонам.
Даже когда он оказывался на одной съемочной площадке с крупными мастерами, артистами, например с Олегом Янковским в фильме "Царь", хотя я к самому фильму отношусь неоднозначно, но то, что Петр там сыграл совершенно на уровне мастера Янковского, в этом нет ни малейших сомнений. А все остальные или, скажем так, очень многие, даже профессиональные артисты, на его фоне просто уменьшались в масштабе. Мало кто мог с ним выдержать масштаб, пожалуй, только Сухоруков.
Для меня это уход настоящего соратника. Такого человека, на которого я всегда смотрел, всегда интересовался тем, что он делает. Очень-очень много из того, что он делал, я принимал безоговорочно, принимал как явление абсолютно уникальное и совершенно не имеющее никаких аналогов ни в российской культуре, ни в мировой. Поэтому для меня это личное горе и трагедия. Тот самый случай, когда я буду всегда, сколько я буду жить, я буду ощущать его отсутствие на нашем земном плане.
Я очень надеюсь, что по вере его ему воздастся после ухода сейчас в том нашем вечном мире, в котором каждый из нас в свое время окажется.