С Ясеном Николаевичем связана вся моя жизнь в университете. Он принимал меня на первый курс, провожал меня, когда я уходил в армию. У меня сохранилось очень трогательное воспоминание о том, как он подарил мне свою книгу "История литературы США" и сделал дарственную надпись: "Дорогому Грише Прутцкову, до встречи после знакомства с другими дедами". Эта книга была со мной всю армию и все еще хранится у меня. Когда я вернулся, уже закончил факультет, он пригласил меня в аспирантуру. Потом позвал быть начальником курса, и я остался здесь преподавать. Он был руководителем моей диссертации. Мы вместе с ним работали на кафедре почти 30 лет.
Вся моя жизнь связана с ним, и я такой не один.
Он сделал журфак. Он пришел в 52-м году, когда факультет только-только открылся, не было программ, учебников, преподавателей. Он создал все, создал факультет, это его заслуга. И недаром, когда его звали в Союз журналистов России, он получил членский билет номер один. Хотя он и не был профессиональным журналистом, но как организатор журналистики действительно это был патриарх.
У каждого выпускника, а их больше 30 тысяч, связано что-то свое с Ясеном Николаевичем. Он помнил абсолютно всех своих выпускников, и многие изумлялись, когда подходили к нему и напоминали, что учились раньше с ним, а он им в ответ вспоминал и как зовут их родителей, и как они учились, и какие случаи связаны с ними были. Это действительно было удивительно, потому что, казалось бы, очень сложно запомнить такое количество людей, а он мог. И поэтому человек он был уникальный.
Преподавателей он учил прежде всего любить студентов и уважительно к ним относиться
Я пять лет был начальником курса и видел это своими глазами. Как он не хотел отчислять плохого студента: мы приносили ему списки на отчисление, а он видел чье-то имя и говорил: "Нет-нет, подождем, он ведь много работает". Всегда до последнего держался за каждого студента, выручил таким образом очень многих. Он мог ругать учеников, вызывать к себе на ковер, даже отчислять в крайних случаях. Но всегда говорил, что их надо любить. И этот его завет навсегда остался с нами — любить студентов, воспринимать их как личности, как равных себе, своих коллег.
И студенты его очень любили, даже когда были неприятности и он кого-то ругал. Это редкое качество — когда ты отчитываешь человека, а он все равно любит тебя и относится к тебе уважительно. Когда Ясену Николаевичу исполнилось 80 лет, его ученики думали, чем его удивить и что подарить. Ему преподнесли дерево, ясень американский, поскольку он Ясен и он всегда занимался и увлекался Соединенными Штатами. Дерево из Америки специально выписал один выпускник, его посадили у нас во дворе при Ясене Николаевиче. Ясень принялся, сейчас он очень высокий.
Я, конечно, помню момент нашего знакомства. Я учился на первом курсе и пришел к нему за напутствием, мы с ребятами хотели организовать общество любителей древней литературы. Мы — три первокурсника, а он нам каждому пожал руку, поговорил с нами, пожелал успехов, дал какие-то советы. Меня еще удивило, что это же такой заслуженный, знаменитый декан, а спокойно разговаривает с первокурсниками. Это был первый опыт общения с ним.
Когда я пошел в армию, я написал ему письмо, буквально пару лет назад он показал его снова. Я удивился и спросил, зачем же он его сохранил? Он ответил, что должен был знать, с кем будет работать.
Я писал ему просто про службу в армии, что не унываю, жду возвращения на журфак. После этого он прислал мне открытку на Новый год, и это меня очень подбодрило — я знал, что журфак со мной, Засурский мысленно со мной
Ясен Николаевич всегда был открыт, он никогда не держал дистанцию. Чем заслуженней человек, тем он проще. Ему все равно было, кто перед ним: профессор, студент, мама студента. Он всегда находил со всеми общий язык, и это качество в нем подкупило меня еще с первого курса.
Он всегда был любознательным человеком, говорил, что журналист должен быть любознательным. Кто-то приезжает из другой страны, возвращается с практики, а он подробно расспрашивает, как там и что. Его интересовали детали, как развивается журналистика в других странах. Впитывал в себя информацию. Он очень любил конференции, присутствовал, слушал выступления, задавал вопросы.
Совершенно невероятное любопытство трансформировалось в его лекции. Он был абсолютным эрудитом: допустим, читал лекции по истории американской литературы и лично знал всех тех людей, о которых читал. Он знал всех писателей второй половины XX века. Рассказывая о Сэлинджере, вспоминал, как общался с ним. С Гарсиа Маркесом, с Воннегутом и другими. Это были не абстрактные люди из учебников, а его знакомые. Совершенно уникальный уровень чтения лекций, когда ты рассказываешь о своих знакомых.
Ну и, конечно, его простота.
Вот мы сидим на кафедре, пьем чай, он подходит, садится с нами выпить чашечку, а потом встает и говорит: "Ну, я поехал". "Домой, Ясен Николаевич?" Отвечает: "Нет, в Страсбург, на конференцию, через три дня вернусь". И уезжает. Он был очень мобильный, всегда с чемоданчиком
У нас были случаи, когда мы спорили, ругались. Но тем не менее он всегда оставался доброжелательным, открытым и уважал всех своих собеседников. Я его запомню всегда веселым.
В последние годы он был пожилой, с трудом ходил. Но голова у него была очень светлая до самого последнего времени. И остается только пожалеть, что его больше с нами не будет, что мы не будем больше его видеть, общаться с ним. Но память о нем осталась в его книгах, учениках и выпускниках, которых по стране десятки тысяч.