В Южной Осетии обсуждают сразу два проекта нового договора о союзничестве и интеграции с Россией. Один из них, опубликованный главой МИДа республики Давидом Санакоевым, построен по аналогии с российско-абхазским договором о союзничестве и стратегическом партнерстве и предполагает умеренную степень интеграции. Второй разработан партией "Единая Осетия" и предусматривает передачу целого ряда полномочий от югоосетинских государственных структур и органов исполнительной власти к российским. Соответственно, и ожидания будущего Южной Осетии в договорах заложены разные.
Парадокс ситуации в том, что оба варианта лежат в одном векторе - сближении с Россией. Другие варианты никто и не обсуждает всерьез. Однако значимы становятся нюансы. Рамочный проект договора, представленный партией "Единая Осетия", гораздо более соответствует параметрам будущего договора, на которые согласится Москва, более доступен для понимания и продиктован повседневными реалиями экономической и административной инкорпорированности Южной Осетии в социально-экономическую ткань СКФО. Поэтому он закономерно нашел поддержку среди групп активных граждан, части бизнеса и элиты республики. Их не смущают формулировки типа "Южная Осетия передает полномочия…" по ряду направлений целевым российским ведомствам - это касается защиты границы, таможни, контроля наркотрафика и ряда других.
В споре двух проектов российско-югоосетинского договора возобладает прагматизм
В варианте, представленном главой МИДа Давидом Санакоевым, скорее завышенные ожидания по поводу возможностей Южной Осетии по аналогии с Абхазией играть самостоятельную роль в качестве политической единицы и сильного экономического субъекта в отрыве от уже существующих реалий почти полной интегрированности в российское экономическое пространство. Реальной подоплеки для подобного сценария развития независимости Южной Осетии просто нет: здесь нет ни экономического потенциала черноморской республики, ни многосоставной политической мозаики Абхазии. Югоосетинский политический пейзаж, безусловно, сложен и неоднороден, но во-первых, он слишком локален по своему масштабу, а во-вторых, куда больше связан с фактической привязкой отдельно взятого политика к его месту в госструктуре, читай: к российскому бюджету, чем это имеет место даже в Абхазии. Поэтому, несмотря на всю индивидуальность Южной Осетии и статус государственного суверенитета, дарованный Россией, претензии республики на международную субъектность, "равноправную" российской, выглядят нелепо. А именно такая важная поправка о равноправии составляет первую, концептуальную статью варианта. Можно было бы сказать, что это иллюзии, но скорее в данном случае Москва имеет дело с бюрократическими амбициями, желанием застолбить не "больше суверенитета", а свое, свободное от контроля Москвы пространство структур власти и, соответственно, источников доходов, закрепить это положение в качестве неизменного элемента будущего в отношениях с Россией. В варианте югоосетинской бюрократии присутствует страх потерять свои позиции влияния на республику в процессе растворения в российских ведомствах в качестве структурных единиц.
Концепция договора, предложенная "Единой Осетией", исходит из того, что общественные ожидания большей части населения - в пользу вступления в Россию. Но это достаточно сложный геополитический шаг, на который Москве очень сложно пойти, и Южная Осетия не до конца, наверное, понимает те изменения, которые могут возникнуть, если она станет субъектом Российской Федерации. Поэтому речь сейчас идет о передаче многих функций и полномочий югоосетинской власти под купол российских министерств и ведомств по направлениям обороны, охраны границ, таможни, МВД, здравоохранения, образования и прочих. И это большей частью югоосетин рассматривается как норма. Потому что такова реальность: все ресурсы, весь потенциал роста Южной Осетии объективно диктуются и закладываются в Москве.
Компромисс, безусловно, найдут, потому что сейчас не время для серьезных столкновений. Никто не собирается ругаться с Москвой. А различия в представлениях о необходимой дистанции между структурами власти Южной Осетией и Россией, в конце концов, упираются в просто железобетонные экономические и политические рамки, которые Южная Осетия уже для себя определила "по исторической данности" - и в части статуса, и относительно своего будущего. Поэтому "квазиабхазский" вариант вряд ли будет принят. В конечном итоге возобладает прагматизм.
Москва оказывается в ситуации, когда требуется дипломатическое искусство убеждения и выдержка "старшего" в умении подождать, пока они сами не придут к более прагматичному варианту, в умении подсказать там, где надо. Реалии таковы, что Южная Осетия более интегрирована с Россией, чем Абхазия, и у власти, в обществе, в бизнесе есть желание интегрироваться больше. Если документ, к которому придут через несколько недель, окончательно зафиксирует экономику Южной Осетии как элемент российской экономики, а политика останется собственно югоосетинской: государственный статус, маркеры суверенитета, властная вертикаль и партийные горизонтали - все это останется в целостности и не будет подвергнуто внешней ревизии, тогда это будет наиболее рациональный и подкрепленный объективными обстоятельствами договор.