Дедушки не стало в апреле 43-го. А мне в том году должно было исполниться три. Я был достаточно мал, чтобы запомнить его хорошо. Поэтому память скорее хранит отдельные короткие фрагменты, ощущения.
Одно из них — кабинет дедушки, он стоит на четвереньках, а я сижу на нем верхом. Наши квартиры были рядом. Я с родителями жил в квартире, соседствующей с дедушкиной. У него был звоночек. Он звонил в него, когда ему была нужна какая-то помощь. Мне достаточно было услышать этот звонок, и я уже пулей мчался по длинному коридору к дедушке. Я знал, что у него обязательно что-нибудь было припасено для меня. На столе всегда стояло блюдечко, на котором лежали четыре или пять клюквин в сахаре или маленький кусочек вкусного пирожного.
Владимир Иванович всегда был подтянут, в накрахмаленной рубашке, даже врача встречал в жилетке, не раздеваясь. На "ты" он был только с Москвиным и Чеховым, с остальными — исключительно "вы".
Отец у него — военный, служил на Кавказе, мать — армянка из совсем глухого селения, вышла замуж в 14 лет и уже в 15 родила первенца Василия Ивановича. И не стесняясь того, что уже нянчила ребенка, еще долго играла в куклы. Василий Иванович станет военным журналистом, знаменитым писателем, его будут называть потом русским Дюма. Это в честь него по просьбе деда мои родители назвали меня Василием.
Он вынужден был эмигрировать, в Праге был предводителем эмиграции. Там и улица была названа его именем. Уж не знаю, сохранилась ли. Потом родился брат Иван, он должен был пойти по стопам отца, но бросил юнкерское училище и ушел в актеры. Единственная сестра Варвара тоже стала известной актрисой.
И вот Владимир Иванович — стал великим деятелем культуры, реформатором сцены.
Как так могло получиться? По какой теории наследственности? У полковника русской армии, участвовавшего в военных сражениях, — и вдруг такие выдающиеся творческие дети. Может быть потому, что мать до 16 лет играла в куклы?
Владимир Иванович преподавал в Московском филармоническом училище, его учениками были и Мейерхольд, и Книппер, будущая жена Антона Чехова. Многие его ученики стали потом знаменитыми актерами.
Владимир Иванович был известным драматургом, он написал 11 пьес, и одна из его пьес — "Цена жизни" — удостоена Грибоедовской премии, но автор отказался от этой премии в пользу чеховской "Чайки", первая постановка в Петербурге которой, как известно, провалилась.
Чехов тогда писал Владимиру Ивановичу: не буду я этих пьес ни писать, ни ставить, даже если проживу еще 700 лет.
Но, наверное, не все знают, что именно Владимир Иванович поддерживал Чехова, тормошил все время, подталкивал, чтобы тот писал пьесы.
После провала "Чайки" Владимир Иванович всерьез задумался о создании театра с новыми задачами, в котором были бы актеры такого тона, какой он преподавал своей школьной молодежи.
Судьбу росссийского (и не только российского) театра определила встреча Владимира Ивановича с Константином Станиславским в "Славянском базаре", а потом в Любимовке. Та беседа продолжалась 18 часов. Тогда и была заложена основа нового театра.
Потом Владимир Иванович вспоминал, что самое интересное в этой беседе было то, что они со Станиславским ни разу не поспорили, их программы сливались, дополняли друг друга, но нигде не сталкивались в противоречиях.
Это очень важное воспоминание, потому что потом было много разночтений и несогласия, была художественная роль. Владимир Иванович всегда подчеркивал слово наша художественная роль.
Владимира Ивановича называли мудрецом за его умение организовать, продумать, спасти в сложный момент. Он был финансовым директором и все материальные и организационные заботы театра брал на себя.
Больше половины своей зарплаты он отдавал в помощь нуждающимся людям, особенно тем, кто сидел в незаконных лагерях.
Когда театр Мейерхольда был закрыт и объявлен контрреволюционным, к Владимиру Ивановичу обратились, чтобы он поддержал постановление Совнаркома. Но Владимир Иванович ответил категорическим отказом.
"Не срывайтесь по кличу "ату!", даже если вы во вражде с тем, кого травят, а уж с тем, с кем связали жизнь и труд, рвать по кличу "ату!" — последнее дело", — сказал он тогда. У него было такое внутреннее правило.
Он вытаскивал людей из лагерей, обращался и к руководящим, и даже к самому Сталину. Хотя, конечно, прекрасно понимал, что это могло обернуться против него.
Так, например, когда арестовали режиссера Сахновского, Владимир Иванович пишет письмо Сталину с просьбой освободить его.
Через три дня — телеграммма: "Вы свободны. Высылаю Вам тысячу рублей. Немирович-Данченко".