"Взгляд тяжелый, окрик, резкий поворот". Об игре и судьбе актрисы Аллы Покровской

Алла Борисовна Покровская, скончавшаяся 25 июня, — невероятно важный человек в моей жизни. ​Я с ней познакомилась в МХТ во время репетиций спектакля "Господа Головлевы". Тогда я ее очень боялась. Боялась подходить. Боялась здороваться. Боялась просто попасть ей на глаза. Конечно, слово "боялась" вообще не про Покровскую. Но тогда она репетировала Арину Петровну Головлеву и, как истинная мхатовка, искала зерно роли. Взгляд тяжелый, птичий профиль, окрик, резкий поворот… Это было завораживающе. Она на глазах становилась Ариной Петровной с каждым репетиционным днем. К ней было действительно опасно подходить. Потом уже, когда она играла в спектакле (а шел он в течение десяти лет), было правило: никогда не заходить в гримерку Покровской в антракте во время "Головлевых". Можно схлопотать.

С Аллой Борисовной мы сделали несколько больших текстов для книжки к юбилею "Современника". Когда я копалась в архиве театра и искала фотографии к ее спектаклям, то каждый раз восхищалась и удивлялась одновременно: какая она антисоветская актриса в пространстве советского театра. Актриса Покровская 1960-х годов — стильная, острая, благородная…. Мне кажется, что именно эта ее антисоветскость помешала ей найти себя в репертуаре молодого "Современника". И перелистывая эти фотографии, "Декабристы", "Народовольцы", "Большевики", "Голый король", "Старшая сестра", вдруг останавливаешься — "Оглянись во гневе" Осборна. Какая красавица! Какие длинные ноги! И как она держит сигарету в руке и бокал виски. Как ей шло играть Элисон Портер! 

Тяжелый выбор

У Покровской была непростая актерская жизнь. После ухода Ефремова из "Современника" она оказалась перед тяжелым выбором: уйти во МХАТ в статусе жены Ефремова или остаться в "Современнике". Она осталась. Ибо "быть в статусе" — это не про нее. В 1970–80–90-е годы она не играла больших ролей. Но были бриллианты: Маша в "Эшелоне", Дерковская в "Крутом маршруте"…

За всю ее долгую и интереснейшую актерскую жизнь про нее не писали статей. Вообще. Помню, как она удивилась очерку в какой-то газете десять лет назад: "Аня, не поверите, это первая". Я не понимаю, как про нее можно было не писать! Я не могу понять, как ей можно было не дать "Золотую маску" за Арину Петровну. Ее современница-критик тогда была в жюри, и "Маску" дали молодой актрисе за модный спектакль, который никто уже не вспомнит. Она не была расстроена, конечно, просто она привыкла, что премии не дают, статьи не пишут…. В прошлом году ей успели дать "Маску" за "честь и достоинство". Но я уверена, что та премия была бы для нее дороже и важнее. Своевременней. Конечно, дело вообще не в премиях. "Господа Головлевы" и Арина Петровна — это уже история русского театра. Но почему-то вспомнилось… 

В 1980-е годы она интуитивно для себя сделала очень правильный выбор: вернулась в Школу-студию МХАТ и стала преподавать. И этот выбор — счастье русского театра. Покровская была блистательным педагогом. Ибо она успела воспитать несколько поколений артистов, и именно они сейчас — ведущие артисты московских театров.

Несостоявшаяся роль

Алла Борисовна очень любила Кирилла Серебренникова. Они совпали. Во времени и судьбе. Кирилл тогда только пришел в МХТ и выпускал первый спектакль на большой сцене — "Мещане" Горького — и позвал ее играть Акулину Ивановну Бессеменову. Покровская стала актрисой МХАТа. Все же. Потом были еще спектакли — "Изображая жертву", "Господа Головлевы". И был еще один спектакль. Трагически для меня не случившийся. "В ожидании Годо" Беккета. Кирилл Серебренников начал репетировать этот спектакль в 2010 году. И там был блистательный актерский состав: Наталья Тенякова (Поццо), Лия Ахеджакова (Эстрагон). Алла Борисовна репетировала Владимира. Это были феерические полтора месяца репетиций. Актрисы уже выучили непростой беккетовский текст, но наследники драматурга запретили играть спектакль. Женщины, по их мнению, не должны играть мужчин. Аргументы театра, что этот текст не про гендерные признаки и что мы не меняем ни одного слова, ни одной запятой в тексте пьесы, ситуацию, к сожалению, не поменяли.

Репетиции пришлось прекратить. Но некоторые мы сняли на видео… Удалось все же сохранить это ее невероятное: "Кирилл, давайте пройдем еще раз, объясните. Не злитесь. Просто у меня вообще нет юмора". На это ее "нет юмора" все хохотали и начинали с большим удовольствием "еще раз". 

Покровская и "абвгдэйки"

​Покровская не пропускала ни одной премьеры в "Гоголь-центре". Она смотрела все. Я очень любила с ней говорить после просмотра. Она видела каждого артиста на сцене и каждому выдавала очень точную рецензию. Про артистов — как они растут, меняются, взрослеют, — она могла говорить часами. В 2008 году Кирилл набрал курс в Школе-студии МХТ. Для него это была стрессовая ситуация: ответственность невероятная и отсутствие педагогического опыта. Он очень хотел набрать взрослых артистов. Но как-то так сложилось, что на третьем туре мы увидели, что большая часть будущих студентов — это дети 17–18 лет. Мы их называли "абвгдэйки". Школа-студия встретила этот курс "странных ребят", мягко скажем, настороженно. Единственный человек, который моментально принял программу обучения и "странных ребят", — это Покровская. Она приходила на каждый экзамен и студенческий спектакль. Потом звонила и кричала в трубку: "Аня, передайте Кириллу. Он от них очень много хочет сейчас. Он их очень нагружает. Так не бывает. Я это проходила. Это природа. Они маленькие. А мальчики растут вообще позже девочек. Он все увидит через пять лет. Вот этот ваш… Он сейчас зародыш. А будет большим артистом. Он не понимает сейчас про себя". Она все угадала. Про каждого. Мы созванивались каждые три недели. И каждый раз она устраивала мне подробный допрос про каждого бывшего студента: что сыграл, как репетирует, что будет играть. Она следила за каждым, очень переживала. И так радовалась, когда, например, на "Маленьких трагедиях" увидела, что Филипп Авдеев, Никита Кукушкин стали хорошими артистами. Взлетели.

​Покровская звонила после каждого суда. Боялась говорить по телефону, и мы шифровались символами. "Аня, этот страх у меня в крови. Я никогда не забуду, как в нашу с Ефремовым квартиру пришли с обыском. И в стиральной машинке и корзине для белья искали рукописи Солженицына". 

Первой, кто мне позвонил, когда Кирилла выпустили из-под домашнего ареста, была Покровская...

​Я не очень понимаю, как это так. И ей нельзя больше позвонить.