220 лет назад, 4 марта 1803 года, Россия приступила к освобождению крестьян: указом императора Александра I о вольных хлебопашцах владельцы поместий наделялись правом отпускать зависимых людей на волю вместе с землей.  Отказываясь от наиболее жестоких проявлений крепостного права и медленно, выборочно отменяя его на отдельных территориях, наша страна пришла к полному упразднению отживших порядков 19 февраля 1861 года. Миновали полтора века: оставшееся в прошлом, крепостничество забылось. Но вместе с тем, теряется и память о том, каким оно было.

 Прежде чем отменить крепостное право, его нужно ввести. Или нет? Может быть, русские не были свободными никогда?

Были — и с этого стоит начать историю крепостного права. В хронологической линии русской истории крепостная эпоха занимает два с половиной столетия, начинаясь в конце XVI века и завершаясь в 1861 году. При въедливом подходе ее можно еще более сократить, взяв за отправную точку 1649 год, когда по Соборному уложению царя Алексея Михайловича крепостная неволя впервые приобретает твердо оговоренный юридический статус. К этому времени крепостными было и большинство европейцев, но их путь в несвободу начался раньше и быстрее подошел к концу. 

Двум столетиям крепостной неволи предшествовали века свободной и полусвободной деревни, населенной крестьянами-общинниками и смердами. Вопреки неблагозвучию, это слово означало вольного человека, состоявшего в особой, до конца не проясненной в источниках, связи с князем. Если смерд умирал без наследников, его имущество забирал князь. Если умирал общинник, оно доставалось свободной общине.

Не знавшая неволи деревня соседствовала в Древней Руси с зажиточной вотчиной. Ее знатные владельцы селили у себя холопов — сельских рабов, захваченных в ходе войн. Смерд тоже мог стать холопом, если совершил убийство, либо за долги.

Свободная деревня и вотчина соседствовали, но не сливались. А когда, около XIV века, этот процесс все же начался, то шел медленно, зато подстегнуть его могли войны. Победители объявляли себя собственниками всей земли, занятой крестьянами, — не покушаясь при этом на их волю. Крестьян облагали налогами за пользование пашней — натуральным в форме оброка и трудовым, известным как барщина. Свобода постепенно подходила к концу.

Объединение России в XV веке сопровождалось превращением в арендаторов подавляющего большинства российских крестьян. Не существовавшие ранее правовые отношения связывали их отныне с владельцами поместий. Этим словом обозначались наделы земли, которые московские великие князья нарезали на присоединенных территориях своим воинам. Первых помещиков легко переводили с одного поместья в другое, не закрепляя те в собственности и не превращая никого в сельских хозяев. По сути дела, государство не нашло способа расплатиться с воинами за ратный труд и возложило эту обязанность на крестьян. О личной зависимости от барина при этом речи не шло.

Никто так не виноват перед крестьянами, как самые богатые из помещиков, владельцы крепостных театров, гаремов из крестьянок — и тысяч душ. Эти, конечно, и закрепостили всех?

Реальность гораздо сложнее. Владельцы вотчин и так располагали принудительным — холопским трудом, а кроме того, не были стеснены в деньгах. Проживание под их покровительством в полусвободной деревне сулило более обеспеченную и безопасную жизнь. В XVI веке вотчинники становятся соперниками и конкурентами помещиков: собранные специально команды перемещались по Руси, переманивая свободных крестьян у беднейшего дворянства и уговаривая переезжать в благоустроенные владения богачей. Способов помешать этому у небогатых помещиков не находилось.

Неустойчивое природное равновесие в старой России сменялось неурожаями и голодом. В такие годы крестьяне особенно часто уходили к богатым землевладельцам — обрабатывать их угодья. Помещики, отдававшие силы войсковой службе, по возвращении домой обнаруживали себя на грани разорения. В конце столетия они смогли убедить московских царей прикрепить крестьян к земле, запретив любые переходы, всеми силами указывая на последствия промедления: разорение большинства воинов-дворян и подрыв всей войсковой системы, основанной на наследственной службе и воспитании профессионального воина с детства.

Что в этом было от правды? Во всяком случае примеры социальной деградации дворян в старой России были налицо. Часть из них, чтобы прокормить себя, вынуждена была возвратиться к землепашеству. Таких стали называть однодворцами. Эти несостоявшиеся дворяне пополнили число государственных крестьян. Другие дворяне сумели защититься от разорения — их оборона приняла форму крепостного права.

Иван Грозный виновен в гибели нескольких тысяч своих подданных. И крепостное право тоже он ввел?

Так могли думать в XIX веке, когда к Ивану уже относились скверно, а многие исторические подробности еще не были известны. Действительность гораздо запутаннее: указа о введении крепостного права в распоряжении историков до сих пор нет. Злополучный документ мог погибнуть в пожарах XVII века или никогда не увидеть свет. Допустимо предположение, что закрепощение произошло в стыдливой манере — через серию дополнявших друг друга указов. Судя по сохранившимся документам, Иван IV не был  причастен к большинству из них. Распоряжения о сыске беглых относятся к 90-м годам XVI века, когда московский трон занимал сын Ивана Федор I, пользовавшийся советами своего шурина и будущего преемника — Бориса Годунова. Царя-закрепостителя нужно искать среди этих двоих. 

Так или иначе, но закрепостили всех?

По крайней мере, следует уточнить, что подразумевать под этим словом. В старой России крепостные крестьяне делились на государственных и частных. К помещикам, или частным владельцам, в неволю попала только половина крестьян. Вторая находилась в собственности государства. Помимо него, в роли земле- и душевладельцев выступали монастыри православной церкви.

На протяжении веков русской истории соотношение между государственными, монастырскими и частновладельческими крестьянами претерпевало изменения. В начале XIX века доля частных крестьян колебалась между 45 и 50% от проживавших в империи, а затем еще более пошла на спад. Согласно последней переписи населения, перед реформой в зависимости от барина находилось только 34% населения империи. Государственных крестьян, имевших дело с наемными управителями, но не с хозяевами, насчитывалось больше — около 37%

Огромные территории Сибири и Дальнего Востока никогда не знали крепостного права, и это не исключение. До конца XVIII века его не было де-юре и на Украине.

Юридическая зависимость от барина была особенно тягостна для тех частновладельческих крестьян, кто вынужден был проводить часть своего времени обрабатывая его пашню, а в остальное время всегда находился у хозяина под рукой. Этих крестьян называли барщинными. Такое соседство открывало возможности для самых тяжелых злоупотреблений.

Другие, переведенные на оброк, могли не встречать своего господина продолжительное время. Оброк в Российской империи сводился к постоянной финансовой выплате, тяжесть которой один человек нес в пользу другого. Как оброчный крестьянин зарабатывал деньги, помещик оставлял на его усмотрение. Этот налог можно сопоставить с отчислениями по ипотеке или алиментам. Оставаясь крепостными, крестьяне разбредались из деревень — устраивались на подсобные работы в городе с целью заработать денег для помещика и заплатить ему.

На Русском Севере отходников насчитывалось около четверти. Остальные оброчные крепостные при желании тоже могли уйти на заработки — не встретив особенных препятствий. Хотя у этих крестьян и имелся владелец, но они не были так уж обязаны постоянно иметь дело с ним.

Настоящим бедствием крепостное право было для барщинных крестьян, долю которых определяют в 12–15% населения Российской империи. Эти землепашцы не только вынуждены были находиться в селах неотлучно, но и в силу этого целиком зависели в своей повседневности от помещиков. Страдания именно этих крепостных легли в основу крестьянских песен о неволе, горечь которых подпитывали личные унижения, не исключая причиненных по личной жестокости, сексуальной невоздержанности или даже ради развлечения. Страх крестьян перед своим господином усиливала опасность быть отправленными в Сибирь до конца своих дней — этим дисциплинирующим правом сельского хозяина наделяли законы империи.

Но более типичны для старой России были не лобовые столкновения, затрагивавшие человеческое достоинство, а конфликты между барином-доброхотом и крестьянским миром по вопросу об использовании земли. На попытки вмешаться в свой труд, навязав новые формы земледелия, в том числе полезные (например, возделывание картофеля), крестьяне отвечали вспышками коллективной ярости. Отношения между барином и крестьянами не сводились к примитивной эксплуатации, но часто принимали усложненную форму взаимонепонимания сторон, усугубленного разницей в образовательном уровне, ценностях и образе жизни.

Крепостное право и рабство — это одно и то же?

История обвинений в рабовладении, выдвигавшихся против крепостников, восходит к случаю в библиотеке Лейпцигского университета, где впечатлительному студенту из России Александру Радищеву попало на глаза сочинение Гийома Рейналя "Философическая и политическая история европейских поселений и коммерции в Индиях", содержащее описание рабовладения на островах Карибского моря. Сходство между положением афрокарибских невольников и русских крепостных показалось Радищеву настолько разительным, что он сделал все от него зависевшее, чтобы донести эту параллель до российской общественности. Итог усилий Радищева — сочинение "Путешествие из Петербурга в Москву" чудом прошло цензуру. Последовал конфликт с властями Российской империи и пожизненная ссылка, завершившаяся через несколько лет помилованием при Павле I.

Радищеву возражали многие. Ценивший полемиста Пушкин посвятил опровержению его представлений зеркальное "Путешествие из Москвы в Петербург". Разница между крепостным правом и рабовладением, по мнению Пушкина и его единомышленников, сводилась к трем обстоятельствам — двум бытовым и одному юридическому.  

В повседневной жизни, в отличие от невольников, крестьяне жили в собственных домах, полностью отдельно от хозяина, располагали имуществом, пусть юридических прав на него и не имели. В этом отношении разница с плантационными рабами, содержавшимися в бараках, бросалась в глаза. Различие шло дальше этого. Крестьяне трудились самостоятельно без надсмотрщиков и противились вмешательству барина в свой аграрный цикл. Это не имело ничего общего с плантацией.

Юридическая разница относилась к вопросу о купле и продаже. Крестьян нельзя было продавать без земли как товар. И в то же время этот запрет действовал не всегда: его ввел император Николай I в 1827 году, а до него указ, воспрещавший продажу крепостных с аукциона за долги без земли, действовал при Екатерине II, хотя соблюдался не всегда. При консервативном императоре Павле крестьян продавали, как и в начале XVIII века. Правовое положение крестьян не было неизменным на протяжении всего существования Российской империи, то приближаясь к рабскому, то удаляясь от него.

Церковь боролась против КП или, по крайней мере, по-христиански осуждала его? — Увы, это не всегда было так.

Еще законодательный сборник XI века "Русская правда" упоминает о чернеческих холопах — сельских рабах, принадлежавших монастырям. Ничего удивительного нет в том, что середину XVIII века православные обители встретили в качестве коллективных владельцев многих тысяч крепостных душ. Проведенная в те же годы секуляризация — отъем церковной собственности в пользу казны — привела к смене собственника для миллиона землепашцев. Этих зависимых людей стали называть экономическими крестьянами и приписали к числу государственных.

Расставание с ними не прошло для церкви бесследно. Охлаждение между православным клиром и государством вылилось в серьезный разлад. Лидер церковной оппозиции митрополит Арсений (Мацеевич), настаивавший на сохранении прежней собственности в ее полноте, по желанию императрицы был помещен в тюрьму. Ему приписывают полную досады фразу: из-за отъема земли людям церкви не на что стало сварить пива.

Россия сильно отстала от стран Запада — ведь крепостное право там к середине XIX века уже давно успели отменить?

Отмена крепостного права в Западной Европе — затяжной процесс, ставший необратимым после Великой французской революции конца XVIII века. Притягательность ее идеалов получила весомое подкрепление силой оружия. В результате завоеваний Наполеона крепостничество перестало существовать в подчинявшихся власти императора германоязычных государствах. Около того же времени крепостное право отменили и в Пруссии.

Тем не менее в центре и на востоке Европы с неволей еще не было покончено. В Австрийской империи (она включала Австрию, Венгрию, Чехию, Словакию, Хорватию, часть Италии, Польши и Украины) черту под его существованием подвела только революция 1848 года.

На западе Старого Света, где крепостного права не существовало, законным продолжали считать рабовладение. В колониях Британской империи оно продержалось до 1834 года, Франции — до 1848-го, Нидерландов — до 1863-го, Португалии — до 1869-го, Испании — до 1886-го. Пусть и вынесенная за пределы континента, прямая нерыночная эксплуатация не удивляла западных европейцев. Она не противоречила их собственному праву.

Но все же в Европе свободным крестьянам жилось много лучше, чем крепостным в России? Это ведь нельзя отрицать?

Можно. По крайней мере, именно так поступили два путешественника по России времен Александра I и Николая I — британцы Джон Кокрейн и Роберт Бремнер.

Кокрейн сравнил Российскую империю 1820-х годов и свою родину:

"Безо всяких колебаний… говорю я, что положение здешнего крестьянства куда лучше состояния этого класса в Ирландии. Здесь в каждой деревне можно найти хорошие, удобные бревенчатые дома, огромные стада разбросаны по необъятным пастбищам, и целый лес дров можно приобрести за гроши. Русский крестьянин может разбогатеть обыкновенным усердием и бережливостью, особенно в деревнях, расположенных между столицами".

Бремнер, писавший в 1830-е, внес в эту картину нюансы:

"В целом… по крайней мере что касается просто пищи и жилья, русскому крестьянину не так плохо, как беднейшим средь нас. Он может быть груб и темен, подвергаться дурному обращению со стороны вышестоящих, несдержан в своих привычках и грязен телом, однако он никогда не знает нищеты, в которой прозябает ирландский крестьянин. Быть может, пища его груба, но она изобильна. Быть может, хижина его бесхитростна, но она суха и тепла. Мы склонны воображать себе, что если уж наши крестьяне нищенствуют, то мы можем по крайней мере тешить себя уверенностью, что они живут во много большем довольстве, чем крестьяне в чужих землях. Но сие есть грубейшее заблуждение. Не только в одной Ирландии, но и в тех частях Великобритании, которые, считается, избавлены от ирландской нищеты, мы были свидетелями убогости, по сравнению с которой условия русского мужика есть роскошь, живет ли он средь городской скученности или в сквернейших деревушках захолустья. Есть области Шотландии, где народ ютится в домах, которые русский крестьянин сочтет негодными для своей скотины..."

И все же это не значило, что у Бремнера не нашлось претензий к крепостному праву.

"Пусть, однако, не думают, что раз мы признаем жизнь русского крестьянина во многих отношениях более сносной, чем у некоторых из наших собственных крестьян, мы посему считаем его долю в целом более завидной, чем удел крестьянина в свободной стране вроде нашей. Дистанция между ними огромна, неизмерима, однако выражена быть может двумя словами: у английского крестьянина есть права, а у русского нет никаких!"

Дворяне пострадали от отмены крепостного права?

Одно из главных заблуждений, касающихся крепостного права, затрагивает дворян. Накануне реформ общая численность российского благородного сословия достигла миллиона человек. Однако в огромном большинстве его представители не имели никакого отношения к крепостничеству. 400 тысяч россиян располагали только личным дворянством, полученным за успехи на службе. Ненаследственному дворянству законы Российской империи запрещали иметь крепостных.

Из оставшихся 600 тысяч половина приходилась на Польшу, входившую в те времена в состав Российской империи. Потомственных дворян в остальной части России насчитывалось 300 тысяч.

Более двух третей из них не имели крепостных по причине бурного демографического роста: среди дворян в начале XIX века его темпы в два раза превысили общие показатели по стране. Это вело к обеднению главного сословия империи, представители которого вынуждены были полагаться только на собственный труд. Тип такого дворянина хорошо известен: его представляет современник крепостной реформы Ф.М. Достоевский.

Всего крепостников Россия насчитывала 90 тысяч, но только 20 тысяч из них могли жить целиком за счет сельского труда, поскольку располагали более чем ста душами. Для этой части дворян отмена крепостного права могла показаться ударом. Но нужно принять в расчет, что многие из них, получив хорошее европейское образование, уже долгое время смотрели на крепостное право с отвращением.

И все же его отмена означала и постепенное завершение многовековой эпохи, когда в русской истории преобладали крепостные магнаты Трубецкие, Долгорукие, Шереметевы и Голицыны. В этом отношении был прав Александр Дюма — старший.

После отмены крепостного права крестьянам при всех недостатках стало жить заметно лучше, чем до нее?

Реформа дала крестьянам свободу, но забрала свободные деньги — их пришлось выплачивать государству и помещикам как выкуп за землю. Положение бывших крепостных можно сравнить с очень тяжелой ипотекой — тем более тягостной, что в деревне продолжился бурный демографический рост: крестьяне вынуждены были одновременно кормить детей и выплачивать долг. Закономерно, что они ощутили себя заметно беднее, чем были ранее. Россия вошла в полосу затяжного аграрного кризиса, чреватого вспышками насилия. 

Крепостная реформа провалилась, и это стало прологом к революции?

В основе своей аграрный вопрос все-таки удалось решить до 1917 года. Власти империи обратили силы к разрешению болезненной ситуации, чреватой социальным взрывом. В 1907 году выплаты крестьян за землю прекратились по всей империи. Под действием экономических причин смягчились и диспропорции с распределением земли на селе. 

Перед Февральской революцией 89% аграрных земель уже были крестьянскими. Напуганные волнениями (нападениями на усадьбы, грабежами) в 1905 году, дворяне сочли за лучшее продавать пашни и избавляться от имений, оставляя за собой в основном луга и выпасы, которые можно было сдавать в аренду. Помещичье землевладение на нечерноземном севере России перед революцией практически сошло на нет.

Незаживающие раны крепостного права все же не зарубцевались, а раздражение, граничившее с озлоблением, нашло выход в погромах помещичьих усадеб между февралем и октябрем 1917-го и дальше в ходе Гражданской войны. Старую Россию постиг крах, когда с ее корабля уже был виден берег.