Фотография, сделанная его руками, стала символом Великой Победы. А на Нюрнбергском процессе его снимки рассматривали среди доказательств преступлений фашистов. Евгений Халдей родился 23 марта 1917 года. Рассказываем об одном из самых знаменитых фотокорреспондентов ТАСС и единственном советском фотографе, снимавшем Великую Отечественную войну все 1418 дней. 

Первые снимки

На самом деле его звали Ефим. Он родился в поселке Юзовка, который через четыре года переименуют в Сталино, а спустя еще 37 лет — в Донецк. В семье день его рождения всю жизнь отмечали по старому стилю — 10 марта. Когда ему был год, в городе устроили погром. Мама маленького Ефима погибла, закрывая его от пули. У отца появилась новая семья, а мальчика воспитывали дед и бабушка — ортодоксальные евреи.

Фотографией Ефим заинтересовался еще в детстве: он часто заходил в местное фотоателье, помогал промывать негативы и пытался понять, как устроена сама камера. Ему это удалось, и он смог собрать собственное фотоустройство из двух картонных коробок и линзы от бабушкиных очков. В 13 лет Ефим сделал свой первый снимок, запечатлев городскую церковь. Вскоре ее взорвали. Так мальчик впервые ощутил силу фотографии: на кусочке бумаги безо всякой магии осталось то, что больше не существовало в реальности.

В 1930 году он устроился работать на завод, соврав, что ему уже исполнилось 14. И вскоре приобрел в рассрочку настоящую камеру — "Фотокор №1". Снимал сначала для себя, а вскоре — для заводской многотиражки. Весь 1932 год он ездил по области с агитбригадой. Так начинались командировки Халдея, который впоследствии обойдет с камерой не только весь Союз, но и всю Европу.

В 15 лет он уже посылал свои снимки в московские агентства, и некоторые из них покупали. В 16 трудился в газете "Сталинский рабочий". Вскоре его отправили на курсы повышения квалификации в Москву. В 1936 году Халдея взяли в фотохронику ТАСС. Ему было всего 19 лет.  

Завтра была война

Коллеги быстро переименовали его в Евгения — возможно, это было привычнее русскому слуху, чем "Фима". В предвоенные годы Халдей снимал простую советскую жизнь: и врагов народа, и ударников коммунистического труда. В 1937 году он ушел в армию. А в 1939-м, вернувшись, много ездил в командировки. Последней в мирное время стали Тарханы, где он побывал 21 июня 1941 года. Наутро Халдей вернулся в Москву.

Сейчас каждый знает, что произошло "22 июня ровно в четыре часа". Но москвичи в то утро еще не подозревали, что их жизни вот-вот кардинально изменятся. 

Через час Халдея срочно вызвали на работу. А в 12:00 по радио прозвучала историческая речь наркома Вячеслава Молотова: "Без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну". Фотохроника ТАСС тогда находилась на улице 25 Октября (ныне — Никольская улица). Из окна Халдей увидел, что у репродуктора собираются люди. Он выскочил на улицу и сделал один из самых знаменитых своих снимков — москвичи слушают речь Молотова. Выступление наркома длилось 8 минут 40 секунд и закончилось легендарными словами: "Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами". 

"Люди не расходились, — вспоминал Халдей. — Стояли, молчали, думали. Я пытался спросить: о чем? Никто не ответил. О чем думал я? О том, что будет и последний снимок войны, победный. Но удастся ли сделать его именно мне — об этом я, насколько помнится, не думал…"

Когда Халдей пришел получать пленку, редактор дал ему сто метров. Фотограф спросил, почему так мало, и получил ответ: "Да война через пару недель или месяц кончится, зачем тебе много". Тогда все верили, что "враг будет разбит" очень скоро.

Но в действительности до того самого победного снимка оставалось еще более тысячи дней — и тысячи ярких и страшных кадров.

Многих фотографов быстро эвакуировали. Халдея же сделали военкором и приписали к Северному флоту. Сначала было Баренцево море, разрушенный бомбежками Мурманск. Затем, с 1943 года, — Черное море, Новороссийск. Правда, в июне 1943-го его чуть было не отозвали с флота — судя по сохранившейся докладной записке, из-за конфликта с местной военной цензурой. Но заведующий фотохроникой сумел отстоять военкора, объяснив, что его отзыв "приведет к прекращению там съемок в самый ответственный момент летних операций".

Халдей снимал жизнь — военную, разную, сложную, веселую, такую, какой она была. Поэтому на его кадрах рядом — предатели и герои, война и мир. 

Впоследствии фотограф часто вспоминал о том, как близко на войне соседствовали жизнь и смерть. "Мы вышли из окопа, — писал он. — Земля была изранена снарядами и бомбами, живого места не было. И неожиданно — мирная картинка: у остатков стены бывшего домика девушка стирает матросские тельняшки; за швейной машинкой солдат чинит гимнастерку". 

Евгений Халдей умел радоваться жизни даже на фронте. И помогал делать это другим.   

Как-то под Новый год он принес связисткам пирожные — никто так и не узнал, где он их достал. Много лет спустя, уже после смерти Халдея, одна из девушек разыскала его дочь Анну Ефимовну. "Я до сих пор эти пирожные забыть не могу, — сказала она. — Никто никогда для нас такого не делал". А однажды в Новороссийске во время бомбежки он прыгнул в землянку, а рядом с ним оказалась повариха. "Она всегда казалась мне невзрачной, — рассказывал он дочери. — От страха мы прижались друг к другу. Вдруг на нее упал лунный свет. И я увидел перед собой Мадонну. Не мог насмотреться".  

Но романтические моменты на войне были редкостью. Гораздо чаще приходилось сталкиваться лицом к лицу со смертями, разрухой и несчастьем.   

С августа 1944-го Евгений Халдей снимал советских воинов, освобождавших Европу. До победного снимка оставалось немного. 

На Берлин

Румыния, Болгария, Югославия, бои за Вену, — Халдей прошел с Красной армией пол-Европы. Смерть по-прежнему была рядом, всегда и везде, и в австрийской столице фотограф чудом с ней разошелся. "Заняли какую-то комнатку, — рассказывает его дочь. — Какого-то приятеля не было, отец лег на его кровать. А потом тот пришел и говорит: "Ну-ка, Женька, смывайся". Отец ушел в угол на матрас. Приятель лег, и в его кровать попала фугаска". Халдею повезло: он дошел до Берлина невредимым. Он снимал жителей разрушенного города, толпившихся в очереди за ведром воды, и советские танки, стоявшие у Бранденбургских ворот, — последним кадрам, возможно, порадовалась бы та женщина из Мурманска.

В воспоминаниях Халдея совсем нет злорадства. Как и в его берлинских снимках. Разрушенный город, советские солдаты, идущие по поверженному нацистскому флагу, бомбардировщики над Рейхстагом — все это на его фотографиях вызывает, скорее, грусть, а не торжество. "Всем казалось, что то, к чему мы шли все эти 1418 дней, должно окончиться чем-то более грандиозным, — вспоминал Халдей. — А здесь стоял черный от копоти и дыма Рейхстаг, стояла удивительная тишина…" 

Здесь, в Берлине, Евгений Халдей сделал главную фотографию своей жизни — Знамя Победы над Рейхстагом. Этот кадр не был репортажным: чтобы его снять, фотограф привез из Москвы три красные скатерти, выменяв их на пару бутылок водки. А потом сам нашил на ткань серп и молот, вырезав их из белой простыни. Героев этого снимка — Алексея Ковалёва, Абдулхакима Исмаилова и Леонида Горычева — он нашел случайно. Но Халдею пришлось отснять две кассеты, прежде чем кадр получился таким, каким он вошел в историю: поверженный Рейхстаг у ног бойцов Красной армии. Чтобы фотография удалась, одному из солдат пришлось поддерживать знаменосца — иначе тот мог бы сорваться. В результате на снимке оказалось заметно, что у красноармейца были часы на обеих руках. В Москве редактор потребовал это скрыть: в противном случае советских бойцов могли бы обвинить в мародерстве. Евгений Халдей выцарапал часы булавкой. 

24 июня 1945 года Халдей отснял Парад Победы: Георгия Жукова на белом коне и красноармейцев, кидающих фашистские знамена к подножию Мавзолея. "Чувствую: больше снимать не могу, сильно волнуюсь, нужно собраться с мыслями. Вспомнил войну, вспомнил все, что видел на войне, вспомнил тех, кого уже не увижу…" — писал он потом.

Для Халдея люди всегда были важнее знамен. Он любил своих героев — простых советских людей. Годы спустя он искал и находил их, публикуя в "Огоньке" снимки в рубрике "Назовите их имена". И люди писали, узнавая себя, своих братьев или сыновей. 

Когда нужно было отправлять фотографа в Потсдам и Нюрнберг, "наверху" потребовали, чтобы это был именно Евгений Халдей. На Нюрнбергском процессе — "суде народов" — три его снимка были представлены в качестве обвинительных документов. Это фотографии разрушенного Севастополя, труб сожженных домов Мурманска и жертв во дворе ростовской тюрьмы.

Теперь еврейский мальчик, отца и сестер которого во время войны убили гестаповцы, снимал нацистских преступников. Однажды его пустили сделать фотографии подсудимых за обедом. Герман Геринг, увидев фотографа в советской форме, стал кричать и не замолчал, пока его не ударил американский лейтенант. Впоследствии Халдей попал в один кадр с бывшим вторым человеком Третьего рейха. Тот прикрыл лицо рукой. А ради одного из снимков Геринга Халдей подкупил охранника — за две бутылки виски он уступил фотографу свое место, дав снять военного преступника с необычного ракурса.

"Борьба с космополитизмом" 

После войны Евгений Халдей был признан одним из лучших фотографов страны. Он получил девять медалей и ордена Красной Звезды и Отечественной войны II степени. "Вел свою работу, пренебрегая опасностью, с большой оперативностью в сложных боевых условиях, отлично выполняя свой долг советского журналиста", — написал о нем в характеристике начальник. Но очень скоро отзывы стали меняться, и профессионализм фотографа был здесь ни при чем. Просто в стране, победившей фашизм, начиналась "борьба с космополитизмом" — попросту говоря, гонения на евреев.

В ноябре 1946 года Халдея хотели уволить из ТАСС за то, что он отказался сдать на склад остатки фотоматериалов, купленных для работы на Парижской мирной конференции. Халдей признал, что нарушил дисциплину, и увольнение заменили строгим выговором, который позже сняли.

В 1947 году он прошел аттестационную комиссию, которая дала ему разгромный отзыв. Его назвали "посредственным репортером, едва справляющимся с нормой выработки", и добавили, что от похвал, услышанных за годы войны, "у него вскружилась голова и он изрядно зазнался". Припомнили фотографу и то, что он к тому времени уже восемь лет был кандидатом в члены партии, но так в нее и не вступил.

В январе 1948 года погиб Соломон Михоэлс — актер и режиссер, которого Халдей не раз фотографировал. О том, что это был не несчастный случай, а убийство, совершенное по личному указанию Сталина, станет известно нескоро. Но фотограф понял, что сделанные им снимки могут причинить ему вред уже сейчас. Халдей всегда хранил все негативы. Негативы снимков Михоэлса — стеклянные пластины довоенных времен — он уничтожил сам, разбив молотком. Позже, когда Сталин разругается с главой югославских коммунистов Иосипом Тито, Халдей уничтожит негативы и его снимков, выварив их в ведре для кипячения белья.

Никакие предосторожности не помогли фотографу остаться в ТАСС. В октябре 1948 года его уволили с формулировкой "в связи с уменьшением объема работы московской редакции". Можно сказать, что ему повезло: по крайней мере, это было не увольнение по статье. Но устроиться на работу после такого было невозможно: газеты и журналы отказывались от его снимков. Халдей написал члену политбюро Михаилу Суслову, но это не помогло. 11 лет один из лучших фотографов СССР перебивался случайными заработками и служил в кружках художественной самодеятельности. И только в 1959 году, спустя шесть лет после смерти Сталина, он устроился в "Правду", где проработал 14 лет. Затем еще три года он был фотокорреспондентом "Советской культуры", а в 1976-м ушел на пенсию.       

Фотографировать сердцем

…Иногда его спрашивали: как он, человек, окончивший семилетку и учившийся в своей жизни только на слесаря, мог делать такие кадры? Он отвечал: сердцем и душой. Он говорил, что стремился снимать так, чтобы людям было интересно смотреть на фото сегодня, завтра и послезавтра. И спустя десятилетия кадры, сделанные его "лейкой", хочется разглядывать. "Лейку" он так никогда и не оставил — даже когда уже в 90-х в США ему показали цифровую технику, он только сказал: "Да ну вас!" — и поцеловал свою старую камеру.

"У него с работой была взаимная любовь", — говорит дочь фотографа Анна Ефимовна. Халдей никогда не был богат: человек, обожаемый за рубежом, удостоенный во Франции ордена Искусств и литературы, на родине получал пенсию 120 рублей. При жизни в СССР он был забыт. Сейчас Евгений Халдей — один из немногих советских фотографов, имя которого могут назвать даже молодые люди. Фотограф, снимавший сердцем самую страшную войну столетия. И так и не сумевший ответить лишь на один вопрос — для чего была эта война.