Творчество Валентина Распутина, юбилей которого отмечается сейчас на его родине в Приангарье, пронизано болью за исчезающие сибирские деревни. Но одна из них, в верховье реки Лена, не только возродилась, но и растет, несмотря на полное отсутствие дорог и электроснабжения. ТАСС попытался понять природу этого уникального места, ставшего для сибирского прозаика лучшим на свете, и познакомился с Владимиром Трапезниковым, чья энергия помогла вдохнуть в Чанчур новую жизнь.
Сибирский пассионарий
Нам повезло: договариваясь о поездке в Качугский район, мы застали Владимира Петровича в Иркутске — редкий случай. В свои 76 он все чаще бывает "на работе", в Чанчуре, лишь изредка наведываясь в город к своей жене. У Нины Николаевны работы хватает и в Иркутске: переговоры с чиновниками, предпринимателями, журналистами, путешественниками со всего мира. Поначалу удивляешься, к чему такое "министерство" пенсионеру из таежной деревушки. Но это только поначалу. В трубке телефона слышно, как Нина Николаевна объясняет мужу, что звонит незнакомый ему корреспондент ТАСС.
— Алло, графиня, это вы? Вас слушает бич Трапезников.
Такого ответа меньше всего ожидаешь от человека, отмеченного госнаградами и ставшего другом выдающемуся писателю. В дороге спрашиваю его про странный "титул". Его обладатель ссылается на изначальный смысл слова: так называли списанных на берег моряков, пляжных бродяг.
— Бич — по-английски "берег". Молодой человек, который на берегу сидит, хочет за море удрать, морду там кому-то набить, короче, подвиг совершить. А знаешь, что означает "удалой"? Ууу-далой! Парень — у-у-у, как далеко! — поедет, там подвиг совершит, морду кому-то набьет. Ты понимаешь, о чем я? Про пассионарность русского народа.
В усадьбе Трапезникова чаевничал когда-то друг семьи Валентин Распутин — по воспоминаниям хозяев, человек невероятной скромности. Зачем-то уходил ночевать в баню — то ли чтобы ему не мешали думать, то ли чтобы он никому не мешал. В его книге "Сибирь, Сибирь…" Чанчур остался "райским уголком", "некорыстной деревушкой у самого неба". Болевший в последние годы писатель мечтал увидеть, как разросся Чанчур, и все спрашивал, цела ли та самая банька.
В приусадебной библиотеке, собранной Трапезниковым посреди тайги, встречаешь собрание сочинений русского историка Льва Гумилева, и сразу становится понятно, почему хозяину так близок термин "пассионарность". Ведь в Чанчуре ни электричества, ни круглогодичной связи с Большой землей: летом в самый верхний на Лене населенный пункт можно добраться только по воде, зимой — по зимнику. Наличие здесь книг, так радовавших гостившего в Чанчуре Валентина Распутина, кроме как пассионарностью, ничем и не объяснишь.
Знаток фольклора, носитель тайн
Все 350 км от Иркутска и даже последние, самые трудные версты по заснеженной тайге пролетают незаметно — за рассказами легенд местных жителей об этих таинственных местах. Непокорная дочь Ангара убежала от своего сурового отца Байкала к одному жениху, а Лена — к другому. Своевольная красавица река Рита и вовсе таинственная личность: в ее долину раньше приходили тибетские ламы набраться энергии, а женщинам появляться в этом месте силы категорически запрещено — Трапезников, провожая группы интуристов-экстремалов, убеждался в этом не раз. Проходя распадок в районе байкальского мыса Рытый, где река "уходит к своему отцу в подземный мир", обессиленные туристки все время падают, лишаются сознания, кто-то даже испытывал временное расстройство психики.
Традиции этих мест связаны с шаманизмом, под образным взглядом которого оживает все вокруг, а быль сплетается с легендой. Трапезников, прослуживший в этих местах больше 30 лет, знает их не хуже эвенков, чьи предки жили здесь столетиями
Традиции этих мест связаны с шаманизмом, под образным взглядом которого оживает все вокруг, а быль сплетается с легендой. Трапезников, прослуживший в этих местах больше 30 лет, — вначале старшим охотником, а после создания Байкало-Ленского заповедника в 1986 году егерем и старшим госинспектором — знает их не хуже эвенков, чьи предки жили здесь столетиями. Их культура размывается вместе с самой малочисленной народностью, многие легенды и поверья забываются носителями, но не эксцентричным егерем. Правда, сам Трапезников заверяет, что он эти рассказы не хранит в памяти, а придумывает, "считывает" с природы этих мест, что, впрочем, совсем не мешает коренным жителям принимать их за свои.
— Легенду про то, как нерпа с помощью чаек попала в Байкал, напечатали в "Ленской правде" (газета в Качугском районе. — Прим. ТАСС). Звонит мне ученый один важный из Иркутска. Говорит: "Ты чего, Петрович, пишешь? Я этой проблемой много лет занимаюсь, нерпа в Байкал не так попала". Я ему: "Ты, охрёма, "занимаешься", а мне чайка рассказала!"
"Какое барство? В тайге, как в бане, все равны". Трапезников, ушедший год назад с должности старшего госинспектора Верхнеленского лесничества, остается не только неформальным лидером деревни, но и по-прежнему "государевым человеком"
"Охрёма" — еще один "титул". Им Трапезников может наделить человека бестолкового и неудачливого. Хуже только "сей-вей-повевай" — это безответственные флюгеры: тип людей, с которыми "вообще нельзя дело иметь". К нему, считает Петрович, относится большинство чиновников, бороться с которыми он привык пачками памфлетов.
Энтузиаста, без конца генерирующего природоохранные идеи, жалуют не в каждом ведомстве. Выйдет из кабинета, попросит секретаря "отпечатать кое-что для начальника", 5 минут — и вирши уже в кабинете на его столе, а просителя и след простыл.
Славить героев
Чанчур на эвенкийском означает "чистое место". Оно находится на слиянии трех рек (священный, по местным поверьям, знак): Чанчуры, Лены, в которую на окраине деревни впадает еще один приток — Конкудей. В руки уволившегося с радиозавода главного механика это место попало во всех смыслах чистым — сохранной оставалась одна только изба бабы Люси, которую и купил новый штатный охотник. А теперь в Чанчуре только за последний год выросло около 20 новых домов. Межевыми столбиками размечена территория еще под несколько усадеб. Большинство их владельцев — предприниматели, взявшие в аренду охотничьи угодья. В Чанчур они приезжают в основном на отдых, но постоянно живут те, кто нанялся на работу.
Никакого "барства" Петрович в Чанчуре не допускает. "Какое барство? В тайге, как в бане, все равны". Трапезников, ушедший год назад с должности старшего госинспектора Верхнеленского лесничества, остается не только неформальным лидером деревни, но и по-прежнему "государевым человеком" — теперь в должности смотрителя филиала Иркутского краеведческого музея.
Про Байкал мы говорим, что это наше все. Но даже не помним того человека, который это "все" сделал нашим
Музей Героя Советского Союза Александра Тюрюмина — любимое детище Владимира Петровича. Узнать о том, что выдающийся летчик-испытатель родился в той самой купленной у бабы Люси избе, егерю помог комический случай: Тюрюмин, решивший побывать на своей малой родине, полез через забор к новому хозяину. Так и познакомились. Наверное, тогда Трапезников понял, что славить героев — его предназначение. Летный костюм, подаренный испытателем к открытию музея, стал центральным экспонатом наряду с многочисленными документами и макетами испытанных Тюрюминым самолетов.
Однажды Трапезникову на глаза случайно попался обрывок календаря с датой празднования 200-летия со дня рождения Святителя Иннокентия. Поразило, что мероприятия организовывает ЮНЕСКО, а на родине великого миссионера и ученого об этом ни сном ни духом. Егерь решил исправить эту досадную ошибку и приурочил к знаменательной дате строительство часовни Святителя Иннокентия на истоке Лены. Для ее освящения умудрился завезти к истоку пятерых священников, добиравшихся до места ни много ни мало четыре дня: 150 км на моторной лодке и еще 100 — пешком по скалам и бурелому.
Пройти таким маршрутом способен не каждый, но имя святителя теперь на слуху среди охотников, многие из которых в Сибири относятся к властям предержащим. Прошло 20 лет, в этом году 220-летие апостола Сибири и Америки отмечается с государственным размахом сразу в нескольких регионах, а на родине святителя в селе Анга того же Качугского района, где еще недавно не помнили об именитом земляке, создают целый паломнический центр. Выходит, егерь, любивший вести с Распутиным задушевные беседы о судьбах родины, стал идеологом межрегионального культурного проекта.
Вспоминают благодаря Трапезникову в Прибайкалье также и имя первопроходца Курбата Иванова, скончавшегося после 1677 года, которому Россия обязана присоединением Байкала.
— Про Байкал мы говорим, что это наше все. Но даже не помним того человека, который это "все" сделал нашим, — недоумевает Трапезников.
Памятник казаку Курбату, поставленный в 2009 году Трапезниковым в одиночку прямо на территории своей усадьбы в Чанчуре, — единственный в стране. Говорит, был полон решимости прославить имя Курбата, даже если никто не поддержит. Поддержали некоторые из новочанчурцев, арендующих охотничьи угодья, — доставили камень с Восточных Саян. Устанавливал его на постамент Трапезников уже сам ("Помощь нужна только инвалидам или пенсионерам", — смеется таежный "идеолог"). Сам же разрабатывал проект монумента, умудрившись совместить в нем невероятное количество смыслов: от древнеславянских в фундаменте до православных в звенящих наверху колоколах.
Сейчас Трапезников вынашивает идею новой достопримечательности Чанчура. Показывает нам найденную у дороги гладкошлифованную каменную глыбу с руническими надписями. Предполагает, что их авторы — представители древней культуры курыкан. Хочет привлечь к исследованию археологов, а камень положить в основу галереи исторических эпох, эскиз которой уже успел нарисовать.
— Ты что, охрёма, камень не привез? В понедельник ж договаривались, а сегодня пятница уже! — ругает Петрович своего преемника, молодого егеря Толю.
Толя кротко оправдывается: местные мужики отказались трогать таинственный камень — сельский учитель сказал, что это надгробье, "могут начать мстить духи — пусть Петрович сам тащит свой камень".
Возмущению Петровича нет предела. Ведь он проделал целую идеологическую работу перед новым проектом: опубликовал в "Ленской правде" программный документ — статью "Дары", всем местным дал наказ читать.
— Ты что, "Дары" не читал? Я ж там пишу, как Распутин про эти места говорил! Забыл что ли?
— Читал. Но мужики говорят, духи мстить будут, — опускает глаза Толя.
Памятник казаку Курбату — присоединителю Байкала, поставленный в 2009 году Трапезниковым в одиночку прямо на территории своей усадьбы в Чанчуре, — единственный в стране. Говорит, был полон решимости прославить имя Курбата, даже если никто не поддержит
— Нет, русский человек все-таки хоть и пассионарен, но ленив, — искренне расстраивается Петрович, давно решивший для себя, что в помощники в этой глуши лучше брать иностранных волонтеров. С ними Трапезников смог в свое время построить экотропу до Байкала, поврежденную несколько лет назад обширными лесными пожарами.
За столом в усадьбе Трапезникова, насчитывающей уже пять одних только жилых домов, где мы пьем чай, точно так же сидели многие западные политики и бизнесмены, прилетавшие в верховья Лены в качестве волонтеров. Память об этих визитах сохранили многочисленные фотоальбомы, собранные Ниной Николаевной. Кто-то из статусных европейских гостей уже приобрел землю в Чанчуре и скоро начнет строиться — кто именно, Трапезников тактично умалчивает. Хранит он и память о Валентине Распутине.
— И все-таки — чем эта деревня заслужила такую высокую оценку из уст современного классика? — пытаюсь добиться ответа у "отца" Чанчура.
— Ну кто же его спросит-то теперь, твоего классика? — отнекивается Трапезников.
— Но вы-то с ним общались…
— Общался. А ты как-нибудь сама догадайся, графиня, — подмигивает он.
Добрости — совместная рубрика с "Жить", общероссийским социальным проектом, призванным поддержать людей, оказавшихся в сложной жизненной ситуации.
Екатерина Слабковская