На "Михаиле Сомове" мы идем по самому краю страны, с запада на восток, от Архангельска в сторону Певека. Заходим в Белое, затем в Баренцево, меняем его бирюзу на зелень Карского, через ворота забегаем в воды моря Лаптевых. Размениваем часовые пояса.
"Внимание членам экспедиции и экипажа, сегодня ночью переводим стрелки часов вперед". И так постоянно. В каком времени мы находимся? Иногда кажется, что в безвременье.
"Михаил Сомов" выполняет второй завозной рейс за лето. Почти три месяца оно будет высаживать и забирать людей на территориях, названия которых не звучат даже на уроках географии — Канин Нос, Ходовариха... С судна сгружают продукты, оборудование, топливо. То, без чего не выжить здесь — на крайних землях.
Рубеж
С Канинского Носа видно, как сходятся Белое и Баренцево моря. Как серая гладь одного переходит в синеву другого. Обрывистый берег и бесконечная тундра. Дом ненецкого народа.
На метеостанции работают четверо: Евгения, Иван, Максим и Алена. Двое только что закончили Новосибирское училище и на Канине провели два месяца.
"Выбрать эту профессию посоветовала мама. С ней сейчас общаемся по интернету, скучаю, конечно. То, что далеко от городов и мало людей, совершенно не смущает. Пока нам все нравится, на год точно останемся, потом в отпуск и вернемся", — Максим сидит на крыльце и гладит пса Дракона.
Начальник станции Евгения Костикова работает на ТДС (труднодоступная станция — прим. ТАСС) уже 12 лет. Канин Нос принял ее не сразу.
"Я закончила училище в 19 лет, и спустя две недели меня отправили на первую станцию, — вспоминает Женя. — Когда приехала, то была в ужасе. Все вокруг показалось серым. Я плакала. Осталась до начала декабря и с подвернувшимся санрейсом улетела. Хотела домой, но из принципа вернулась на станцию".
Сейчас Евгения говорит, что профессия нравится, и другой она не хочет.
"Жизнь здесь меняет человека. Ставит на место. Лишнее ушло, и смотришь на вещи по-другому. Чем дольше находишься на станции, тем сложнее возвращаться в город. Там постоянно какие-то проблемы, суета. А здесь размеренно, спокойно. Потом выезжаешь и боишься даже деревьев и машин".
Евгения считает, что такая работа не для каждого, а для людей, которые готовы к изоляции от мира. "Есть те, кто ищет такого одиночества. Наша Алена мечтала уехать на станцию, чтобы вокруг никого не было".
Трудности тоже есть. Иногда в гости заходят медведи, сложно выехать и вернуться, не хватает фруктов и овощей. Бывало, что дом заносило по крышу снегом. Выбирались через чердак и откапывались.
"Первое время друзья спрашивали, зачем мне такая жизнь. Сейчас ни у кого вопросов нет".
На доме, ближайшем к морю и обрывистому берегу, белой краской написано: "Край земли". Черта, рубеж, предел — дальше два слившихся воедино моря.
И человек на этом краю.
Мы — это маяки
"Этому дереву уже 150 лет, — это мы уже у маяка, о выбеленное временем тело которого опирается смотритель Илья Володин. — Вот настанет какой-нибудь апокалипсис, сгинут технологии, и снова вспомнят про нас".
"Мы" — это маяки, стоящие по всему северу.
"В пяти километрах отсюда когда-то работали родители моего друга. Спустя 30 лет он решил посетить эти места. Искал возможность вернуться, через полтора года нашел здесь работу и позвал с собой, — смотритель ведет нас наверх, к сердцу маяка — его люстре. — А почему бы нет? Поехали? Поехали!"
Прошлый год Илья провел на Канине с семьей. "Было веселее, конечно". Сейчас жена и сын вернулись в Ивановскую область, мальчику нужно в школу. "Иногда бывает одиноко, — говорит мужчина. — Когда погода плохая, на улицу не выйти: ветер за 20 метров в секунду или ливень. Бывает и все вместе".
Командировка смотрителя длится десять месяцев, оставшаяся часть года — отпуск.
"Каждый день на Большой земле думаю о маяке. Сидишь и перебираешь, какие дела остались, какую технику отремонтировать, вспоминаешь, что скоро ягоды пойдут".
Большая люстра закрыта чехлом, вместо нее используется вариант поменьше. Небольшая лампа стоит здесь же на табурете, светит, как и предыдущая, почти на 29 километров. Кроме этого, много лет маяк молчит — убран звуковой сигнал, который помогал судам ориентироваться в тумане.
Илья мечтает, чтобы все прежнее оборудование снова работало. Последний раз маяк ремонтировали около десяти лет назад, недавно заменили закладной брус, покрасили обшивку.
"Есть ли ощущение, что я делаю важную работу? — Илья удивлен вопросу, как и многие, кого мы спросим, следуя по Северному морскому пути. — Присутствует иногда".
Ближайший маяк в соседней Шойне полностью автоматический. "Человек на маяке нужен. Если бы это было неважно, то меня бы здесь не было. Техника не всегда может справиться с ситуацией", — считает Володин.
На протяжении последних семи лет в полярную ночь на маяке виден свет, который никто не включает. "Не я первый, не я последний, кто заметил. Кроме люстры, ничего не должно гореть, выходишь — а в окнах свет. Заходишь на маяк — его нет. Тишина, спокойствие, и только ветер свистит".
Илья просто рассказывает эту мистическую историю. И ему веришь. Значит, действительно, зажигается. Здесь, на отдаленных территориях, врать не принято. Ложь не приживается, из всех человеческих качеств остаются основные.
"Северу нужны нежадные, добрые и отзывчивые люди. Которые могут помочь в любой ситуации. Без этого здесь никак. Пропадешь".
Пришло время
Волны моря сменяются волнами пустыни, сколько ни оглядывайся — вокруг песок. Ходовариха. Живут здесь метеорологи и бывший техник маяка Василий Морев. Дома мы его не застали, был только один из троих сыновей — Алексей.
Деревянный маяк накренился — кто-то разобрал его опалубку на дрова. Теперь ветер заносит внутрь песок, снег и мелкий мусор.
Скрипят при подъеме лестницы, где-то нет ступеней. Но маяк держится. Как и его прежний хозяин. Василий Иванович родился и вырос в Ходоварихе.
С 1985 по 1996 год Морев был смотрителем маяка. Потом поставили автомат, а людей сократили. Василий уезжал, но не выдержал — Ходовариха звала назад, домой. Сейчас он единственный человек, прописанный в этом населенном пункте. Зимой выезжает, как только теплеет, возвращается и строит дом.
"Мне часто снится маяк. Как мы вместе падаем, — задрав голову и рассматривая давно не действующую люстру, говорит Алексей Морев".
Он жил на Ходоварихе до восьми лет, потом родители отправили его в Каргополь к бабушке, нужно было идти в школу. Летом возвращался домой, в родную пустыню.
"Детей на Ходоварихе было много. Жило пять семей, плюс ребята из военной части. Играли в войнушку и десять палочек. Пешком ходили до выброшенной на берег баржи по 13 километров в одну строну. Родители отпускали, медведей не боялись, потому что они раньше летом не приходили", — вспоминает Алексей.
В этом году на Ходовариху медведь пришел в августе впервые, раньше заглядывали только в мае — начале июня.
"Поехали мы с волонтером на море за дровами. До воды метров 150. Я смотрю, что-то там лежит. Метров 50 осталось — и это "что-то" оказалось медведем. Он увидел нас и в море рванул. Бо-о-ольшущий!"
Алексей рассказал, что отец тяжело переживает ситуацию с маяком. Хочет, чтобы его не роняли специально. Чтобы он упал сам, когда придет время.
"Восстанавливать его слишком дорого, и вряд ли кто-то будет этим заниматься. Если только пытаться своими силами, но нужен инженер и материалы, — размышляет Алексей. — Маяк бы восстановили. Все бы стало хорошо. А пока в Ходоварихе есть метеостанция — и есть жизнь".
Мы уже уйдем от Ходоварихи очень далеко, сменим несколько морей и узнаем, что стойкий маяк все-таки исчез. Сгорел. Причины неизвестны.
Сильные канинские ветра разметали по тундре пепел и память.
Это же Диксон!
"Дальше нас ничего нет. Это же Диксон! Если вдруг по какой-то причине задерживается информация, то сразу звонят из Архангельска. Значит, эти данные нужны", — Наталья Болдырева и Ирина Шматкова встречают нас в единственном жилом доме на островной части Диксона — метеостанции.
В 2010 году всех с острова переселили на материк, в поселок, расположенный на полуострове Таймыр. Теперь между двумя частями Диксона полуторакилометровый пролив, лодка ходит два раза в день: утром и вечером. Дома законсервировали, остались только аэропорт и метеостанция.
В самом северном населенном пункте России — пустые улицы, оставленные в квартирах вещи, в некоторых зданиях открытые двери. Ждешь, что вот-вот появятся и люди, но вместо этого тишина, ветер и следы животных.
"Родом я из Мариуполя. Закончила техникум и по распределению попала сюда в 1996 году. На Диксоне удивило все: и ландшафт, и погодные условия, — вспоминает Ирина. — Прилетели, а тут –30 °C и ветер, одежда сразу промерзла насквозь. Сложно было".
Наталья работает на Диксоне 12-й год. Приехала из Туапсе: "Первые два месяца было тяжело. Пурга. Сносит тебя, идешь — цепляешься за забор".
"Здесь люди более открытые и спокойные. Отношение к профессии и друг другу отличается от материка сильно. Мы здесь семья", — говорит Ирина.
В профессии Ирина оказалась случайно: в руки попался справочник учебных заведений, девушка увидела необычное название "гидрометеорологический техникум" и решила попробовать.
"Север такой — попал, влюбился, и больше тебя не отпускает. Это правда. Я когда ехала сюда, дядя мне сказал: "Год отработаешь, вернешься. Никаких проблем, — вспоминает Ирина. — Отработала год — и все!"
По словам метеорологов, присутствие человека в Арктике очень важно. Именно тут заменить человека роботом невозможно.
Условия жизни на Диксоне сложные. Самое тяжелое время — конец года, разгар полярной ночи. Только 1 февраля на горизонте появляется краешек солнца.
"Это всегда так радостно, — говорят метеорологи. — Три месяца ждешь, даже больше, чем Новый год. С 25 апреля начинается полярный день".
С 2008 года на Диксоне есть мобильная связь, до этого, чтобы поговорить с близкими, нужно было заказывать переговоры.
"Самое сложное? — Ирина задумывается. — По родным скучаем, хочется обнимать их крепко, целовать. А так — только разговоры по телефону".
И Ирина, и Наталья с Диксона выезжали, пробовали работать на материке, но вернулись. Арктика не отпустила.
"Романтика здесь есть, — говорит Наталья. — Зимой идешь на площадку — мороз, тишина, снег под ногами хрустит "хрум-хрум", Луна огромная и твоя тень. И ощущение, что ты — первый человек в арктическом космосе".
Вера Костамо