Евгений Миронов: опасная тенденция — говорить, что у нас особый путь

3 марта Государственный театр наций под руководством народного артиста РФ Евгения Миронова запустил уникальную программу "Достоевский 200", посвященную юбилею великого русского писателя. О том, кому в первую очередь адресован проект, и о месте Федора Достоевского в своей личной судьбе рассказал в интервью ТАСС худрук Театра наций Евгений Миронов. Он оценил работу театра в период пандемии, помощь властей и благотворительных фондов, а также поделился мнением о том, когда сфера культуры сможет вернуться к нормальной творческой жизни. 　

— Евгений Витальевич, поясните, почему проект "Достоевский 200" родился именно в Театре наций?　

— Во-первых, потому что Достоевский — наш постоянный автор. К примеру, Максим Диденко сделал "Идиота" с Ингеборгой Дапкунайте, совсем недавно мы выпустили "Страсти по Фоме" Евгения Марчелли с Авангардом Леонтьевым в главной роли. Так или иначе, я считаю, что, если в репертуаре нет Достоевского, театр обеднен. Поэтому все наши мечты, во всяком случае, большую их часть, мы воплотим сейчас, в программе "Достоевский 200". Нам захотелось посмотреть на классику глазами молодого поколения. И с помощью новых форматов, свойственных ему. Поэтому получился такой разброс видов искусств и жанров — сторителлинг, опера, квиз, киноальманах. Это все язык молодого поколения, на котором ему очень органично говорить. Но говорить, безусловно, о Достоевском. 　

— Интересно, а сколько ролей по Достоевскому сыграли вы сами?　

— Мое первое соприкосновение с Достоевским было в дипломном спектакле "Преступление и наказание". Роли у меня не было никакой. Единственное, что я делал, — произносил религиозные тексты и ходил со свечой. Но так к этому серьезно отнесся, что знаменитый критик Инна Натановна Соловьева до сих пор говорит, что это моя лучшая роль. "Бессловесный" проход мой очень сильно на нее подействовал. 　

Следующий раз я соприкоснулся с Достоевским при интересных обстоятельствах. Дело было в Париже, я готовился к съемкам французского фильма Petit lala, где должен был играть главную роль — русского эмигранта. Занимался боксом, учил французский язык… И звонит мне Валерий Фокин с вопросом, свободен ли я. Я отвечаю, что нет, у меня начинаются съемки, длительные, два месяца. Он говорит: "Жалко". — "А что такое?" — "Я вот начинаю "Карамазовых" в "Современнике" репетировать, и роль Ивана мне хотелось бы предложить тебе". Я промучился ровно день и ночь, и на следующее утро, прервав контракт с французами, вылетел в Москву. Это стало этапным решением. Потому что я вышел из амплуа мальчиков-одуванчиков, которых до этого играл. Другой режиссер предложил бы мне Алешу Карамазова, но не Валера… Он увидел во мне потенциал. И разрушение своих собственных внутренних границ позволило мне стать другим артистом после этой роли. Я в этом уверен. Так меня "ломали" и Валера, и Достоевский, что вышел я из этого боя с потерями, но и с приобретениями. 　

После этого Фокин ставил "Бобок" Достоевского в Театре Табакова, где я тоже играл. 　

А потом пошли уже киноистории. Это, конечно же, Мышкин в "Идиоте" Бортко, потом сам Федор Михайлович в сериале Владимира Ивановича Хотиненко. И там уже были другие сложности. Но как-то так иду по жизни с Достоевским, если, конечно, он не против. 　

А недавно у меня было потрясение. Я зашел в библиотеку имени Ленина (РГБ — прим. ТАСС), потому что готовился озвучить документальный фильм от лица Федора Михайловича. И для меня достали из сейфа его рукописи. И, самое главное, Библию, с которой он был на каторге. Это единственная книга, которую он тогда мог иметь. Карандаша у него не было, и особо важные моменты Федор Михайлович отмечал ногтем. Он зачитал эту Библию до дыр. Вот эти отметки ногтем я, с дрожащими руками, рассматривал.　

— Какую роль хотели бы сыграть? В театре или в кино?　

— Я никогда о ролях не мечтаю. Бессмысленное дело. Но, если говорить про мою возрастную градацию, безусловно, уже двигаюсь к отцу братьев Карамазовых. Это такая блестящая партитура. Музыкальная, с миллионом нюансов, с юмором, с сарказмом, сатирой. Но, мне кажется, пока еще рановато. (Смеется.)　

А если серьезно, то только театр такое позволяет. В кино необходимо результат выдавать на-гора. А такую роль нужно делать лабораторным путем, достаточно длительно, и серьезно к ней отнестись. 　

— Бытует мнение, что для больших артистов театр важнее, а кино — способ заработать. Все так?　

— Считаю, что кино — это все-таки удел молодых. Хотя посмотрел недавно "Дорогие товарищи" Андрея Сергеевича Кончаловского и нахожусь под большим впечатлением. Это так мастерски сделано — любой молодой режиссер позавидует. Вкусу, стилю, энергии, да и тому, как это снято. Но все равно именно молодая энергия рождает новые смыслы. 　

Театр — исследовательская работа. Она вне времени. Она останавливает время для того, чтобы погрузиться серьезно в тот или иной вопрос. И исследовать его. И тогда, если что-то рождается, это становится открытием. И для самих участников, и для зрителей. Поэтому театр всегда мне интересен. Это даже не часть моей жизни, это вся моя жизнь. На некоторые вопросы, которые утром себе задаю, я вечером отвечаю на спектакле. Это просто мой способ существования. 　

Но в кино у меня, конечно, есть интересные планы. Тем более, сейчас модный формат — сериалы. Качественные сериалы. Безусловно, волна пошла с Netflix, от американцев, потому что им нужна была возможность не идти на поводу у зрителя. Я имею в виду жуткие рамки, когда необходимо, чтобы каждые десять секунд что-то взрывалось и летало, иначе зритель в кинотеатры не пойдет. В сериале есть возможность подробно существовать. И конечно, мне в этом формате очень интересно. 　

Что касается финансовой стороны, то, разумеется, в кино платят больше, чем в театре. Это не обсуждается. Но я никогда не гнался за деньгами. Анализируя свою молодость, вспоминаю, как мы с Володей Машковым отказывались постоянно от кинопроектов, потому что нам был интересен театр. Вопрос денег не стоял ни разу вообще. Нам это в голову не приходило. Почему — не знаю. Нам, видимо, хватало этой небольшой зарплаты для молодых, начинающих артистов. Или запросов не было. Запрос был только один — самореализоваться, высказаться. Организм просто вибрировал от желания что-то сделать новое. Поэтому Володя начинал как режиссер, я — как артист в его спектакле. Потом мне очень необходим был глоток свежего, неведомого мне до этого воздуха. Я ушел к Петеру Штайну в международный проект "Орестея". Потому что это другой масштаб, другая культура. И до сих пор у меня выбора такого не стоит — заработать или заниматься искусством. Его нет. Просто всегда все делаю по любви. 　

— В этом году будет 15 лет, как вы возглавили Театр наций. Что можете назвать главным достижением на этом посту?　

— На самом деле, все-таки не я должен об этом говорить, а зрители, критики, актеры, молодые режиссеры, которые здесь проходят становление, иностранные режиссеры, которые приезжают сюда ставить свои спектакли. А еще все те, кто участвуют в наших "Театр наций FEST", и фестивале театров малых городов, и так далее. 　

Для меня Театр наций — это больше, чем театр, потому что театр делает только спектакли. Мы же много чем занимаемся и стараемся делать это профессионально. У нас молодая команда, нам все очень интересно. И на самом деле я предвкушаю этот маленький юбилей. А может, уже немаленький, 15 лет — это срок. Я все время щиплю себя за руку: "Не слишком ли мы успокоились? Не слишком ли мы в порядке?" Потому что у нас стопроцентные продажи, у нас есть события, которые интересуют и прессу, и зрителей. Но куда идти дальше? Вот на этот вопрос я хочу в ближайшее время сформулировать ответ. Безусловно, вместе с нашей потрясающей командой. 　

— Как Театр наций пережил пандемию? Понес ли убытки?　

— Я думаю, что карантин мы пережили вполне удачно. Потому что ни одну работу, которую мы не смогли весной выпустить, мы не закрыли. Над всеми проектами продолжалась работа, и осенью мы их практически все показали. У нас за осень вышло шесть премьер. 　

Оценивая этот пандемический опыт, могу сказать, что, с одной стороны, он, конечно, печальный, а с другой стороны, там есть очень хорошие ресурсы, которые нужно использовать. Как раз репетиционный застольный период — он прекрасно может протекать в Zoom-режиме. Мы спектакль "Горбачев" Алвиса Херманиса готовили в Zoom. Дистанционно репетировали его два месяца. Потом, правда, на две недели я смог пробраться в Ригу и репетировал там. Но, когда мы выпускали его в Москве, режиссер на мониторе компьютера у себя видел репетицию и потом звонил нам с замечаниями. У нас не было прямой связи. В таком режиме мы и выпустили спектакль. Это было впервые в моей практике. Что удивительно, режиссер до сих пор не видел свой спектакль живьем. Но он уже имеет международный резонанс — о "Горбачеве" заговорили в Германии, Испании, Великобритании, Швейцарии, США, Канаде… И особенно приятно, что Михаил Сергеевич Горбачев, который буквально на днях отметил 90-летие, посмотрел нашу постановку.　

Конечно, как и все театры, за время пандемии мы понесли убытки. Мало того, у нас же артисты не на зарплате (в Театре наций нет постоянной труппы — прим. ТАСС). И многие актеры работают только в проектах Театра наций. Поэтому нам помогло Министерство культуры, за что я ему очень благодарен. Мы обращались с такой проблемой, и нам частично возместили ущерб. 　

— А как возвращаются зрители — с опаской или билетов не достать? Удалось ли уже выйти на окупаемость?　

— С заполняемостью зала у нас проблем как не было, так и нет. Сейчас разрешено заполнять зал только на 50%, и зрители раскупают билеты на месяц вперед. 　

Относительно окупаемости — вопрос очень непростой. Театр существует на разные средства: есть государственные субсидии, есть то, что мы сами зарабатываем, есть спонсорские деньги. Наши международные проекты весьма дорогие. И не только международные. У нас режиссер Максим Диденко ставит сейчас "Левшу" Лескова, где партию Блохи будет танцевать Диана Вишнёва. Сценографию делает Мария Трегубова. Это серьезный большой спектакль с достаточно внушительным бюджетом. Исключительно государственных субсидий не хватает. К тому же в этом сезоне мы выпускаем, по-моему, 11 премьер. Это колоссальная работа и большое напряжение для всего коллектива. Мы это с радостью делаем, но, конечно, не хватает того заработка, который театр получал от продажи даже 100% билетов. Однако мы пытаемся сводить концы с концами. 　

— Сценические профессии оказались наиболее уязвимыми в период пандемии. Этот вопрос рассматривался и на заседании Совета по культуре при президенте. Продолжается ли помощь учреждениям культуры? Достаточна ли она? Рассматриваете ли возможность какой-либо помощи представителям профессии по линии фонда "Артист"?　

— Знаете, я на самом деле не ожидал такой профессиональной и очень скорой помощи. В буквальном смысле. От государства, от Министерства культуры. На Совете по культуре поднимался вопрос о госзадании, и потом я задавал его уже в правительстве, потому что последние годы это госзадание просто гробило творчество. Необходимо было выполнять план, а план был уже зашкаливающий. И вот сейчас мы, федеральные театры, обратились с просьбой поменять это государственное задание. Потому что так дальше работать просто невозможно.　

На Совете по культуре также поднимался вопрос помощи частным театрам. У них есть свои проблемы, но у них есть и свои преимущества. Без частных театров театральная картина будет неполноценной. А они оказались в самом уязвимом положении, им неоткуда было ждать помощи. И я очень рад, что сейчас для них предусмотрен грант. В ближайшее время Совет по культуре соберется по поводу присуждения молодежных Государственных премий.　

Что касается фонда "Артист", где я являюсь соучредителем, то он существует уже больше десяти лет. Раньше мы помогали артистам и нашим коллегам в области культуры только в Москве, потом возник филиал в Санкт-Петербурге, а теперь это уже около 70 городов. Сначала это была помощь коллегам из театров малых городов, а теперь уже и городов-миллионников. География значительно расширилась. Поскольку этот фонд "на ногах", и там есть мои замечательные коллеги, которые рядом, — это Маша Миронова, Игорь Верник, Наташа Шагинян, Леонид Ярмольник — я частично переключился на другой фонд, где также являюсь соучредителем. Это фонд "Жизнь в движении", он помогает детям с протезированием рук и ног.

Так вот, каждый год в Театре наций проходит концерт "Жизнь в движении", который посвящен разным темам. Иногда в них участвуют сами подопечные фонда и известные артисты, в том числе певцы, музыканты. Сейчас мы наметили такой благотворительный концерт на сентябрь. 50% заполняемости зала невыгодно для таких мероприятий, сборы выходят совсем небольшие. Поэтому, если в сентябре будет 100%, я надеюсь, у нас пройдет благотворительный вечер в "Зарядье".　

— То есть вы считаете, что мы вернемся к нормальной жизни в сентябре?　

— Конечно. Я верю в это. Слушайте, во время Великой Отечественной войны и блокады в Ленинграде работала филармония. У меня есть ориентир. Ну что мы жалуемся? Мы не в тех условиях, далеко не в тех. Как-то глупо сидеть и горевать по этому поводу. Да, корректируются планы. Ну и что? Жизнь продолжается. Ничего страшного я в этом не вижу.　

— Недавно соцсети и околокультурное пространство "взорвал" манифест Константина Богомолова. Читали? Согласны с тем, что у нас, как всегда, свой путь?　

— Я не люблю манифесты. Со времен, когда я играл Владимира Ильича Ленина и изучил очень много всякой документальной литературы. Манифест — это все равно какие-то границы. Вот я люблю без границ существовать. Это дает свободу мне как художнику. Поэтому я ни за какие манифесты не голосую. Но Костя сформулировал свое мнение. С чем-то я согласен, с чем-то не согласен. Но я уважаю его точку зрения.　

— И последний вопрос. Какой вам видится дальнейшая судьба Кирилла Серебренникова, которому не продлили контракт в созданном им "Гоголь-центре"?　

— За Кирилла я спокоен, потому что он очень талантливый человек и идеи, которые он генерирует, обязательно найдут свое воплощение. Но, как мне кажется, к сожалению, не в нашей стране. Обидно, что большой режиссер, который очень много мог бы еще сделать полезного для российской культуры, скорее всего, будет работать за границей. А театр его прочно стоит. Он заварен на такой правильной энергии, что его так сразу не развалить. Там ведь уже не просто артисты, там — личности, они поведут этот паровоз. Вот только как долго это продлится, никому неизвестно. 　

Беседовала Ольга Свистунова