Глава Polymetal: просьбы о налоговых льготах вызывают раздражение

О том, почему Polymetal не опасается падения цен на золото, как чужие санкции оказывают влияние на работу компании и почему не надо просить о налоговых льготах в интервью ТАСС рассказал главный исполнительный директор Polymetal Виталий Несис.

— Начну с общего вопроса. Как сегодня меняется рынок драгоценных металлов? Какие основные вызовы для золотопромышленникам вы видите?

— Рынок проходит через очередной период ограниченной нестабильности цен. Однако, с учетом того, что в этом году их падение совпало с ослаблением рубля, внешняя экономическая конъюнктура в нашей отрасли благоприятная. Думаю, что почти все крупные игроки по итогам года покажут хорошие финансовые результаты.

Основные вызовы для отрасли давно не меняются. Это, прежде всего, восполнение запасов, потому что компании продолжают проедать результаты советской геологоразведки. Во-вторых, адаптация к глобальным макроэкономическим тенденциям, в числе которых, в первую очередь, ужесточение экологического регулирования в КНР. Многие недропользователи в России уже стали выгодоприобретателями от этого тренда — прежде всего, угольные компании, которые выиграли от резкого роста экспорта в Китай. И третий очень важный вызов — развитие, воспитание нового поколения отраслевых профессионалов. Мы наблюдаем массовый уход на пенсию последнего активного поколения советских инженеров, и уже ощущается потерянная декада, 90-е годы, когда выпускники школ массово не пошли в инженерные вузы. И для нас, и, полагаю, для других компаний, это очень большая проблема.

— Увеличение пенсионного возраста как-то повлияет на ситуацию?

— Продление пенсионного возраста существенно не скажется на доступности рабочей силы в золотодобыче. Сравнительно высокооплачиваемые, квалифицированные профессионалы, а таких у нас большинство, редко выходят на пенсию по возрасту. Они работают, пока позволяет здоровье.

— Многие аналитики говорят, что если в США грянет финансовый кризис, то и России его не миновать. Вы готовы к такому сценарию?

— Как у любой зрелой компании, у нас, конечно, есть общий план на случай радикального ухудшения внешней конъюнктуры. Если цена на золото завтра упадет на 20%, мы знаем, что делать, чтобы остаться на плаву, сохранить рабочие места и продолжить платить дивиденды. Но пока предпосылок к этому я не вижу.

— Что входит в такой "сценарий спасения"?

— Один раз мы уже использовали "пожарный" метод работы с ситуацией — в 2013 году, когда резко упали цены на золото. Это прекращение работы на наименее прибыльных источниках руды, сокращение всех некритичных капитальных затрат и общий режим экономии в части необязательных вещей.

— Несколько лет назад вы говорили, что видите очень перспективным рынок платиноидов. По-прежнему так считаете?

— Пока все развивается строго в соответствии с прогнозами, которые мы сформулировали еще три года назад. Когда мы только начали рассказывать про Викшу, палладий стоил около 600 долларов за унцию, а сейчас уже больше 1000. И будет только лучше: начались массовые закрытия производственных мощностей в Южной Африке, а новой волны производства как не было, так и нет. Но и это еще не все, потому что ключом к реальной динамике в этой отрасли является КНР. Сейчас подавляющее большинство транспорта там имеет очень низкий уровень очистки выхлопных газов (платина используется в качестве катализатора для очистки выхлопных газов автомобилей от вредных веществ — прим. ТАСС).

Но через пять или десять лет Китай обязательно доберется хотя бы до Евро-4. И даже хорошо, что мы не завтра начнем производить, а через пять лет — как раз попадем в период устойчивого подъема цен на платиноиды. Да, есть некоторая угроза со стороны электромобилей, но в ближайшие 20 лет она неактуальна в масштабах всего мира.

Падение спроса на платиноиды из Европы возможно, но по сравнению с ростом спроса в Китае — нематериально. А ведь есть еще Индия, Индонезия, Нигерия. Поэтому Викша, которая будет работать 30−40 лет, — однозначно ключевой, стратегический актив, и мы надеемся, он не будет единственным в нашем портфеле.

— Вы говорили, что планируете к 2027−2030 году иметь 15−20% платиноидов от общего производства компании. Подтверждаете прогноз?

— Подтверждаю.

— И это ведь не за счет одной только Викши?

— Нет, с одной только Викшей это недостижимо.

— То есть сейчас ищете еще что-то?

— Продолжаем инвестировать в геологоразведку в Карелии. У нас несколько лицензий, около 2 млн долларов в год тратим на поиски подобного типа минерализации.

— Для совместной работы планируете кого-нибудь привлекать?

— На стадии геологоразведки — нет. А вот на стадии подготовки к освоению — посмотрим. Проект достаточно капиталоемкий, большое значение будет иметь стабильная вертикальная интеграция. Пока решения нет.

— Когда будет следующий проект, пока непонятно?

— Все зависит от геологической удачи.

— Хочу поговорить по поводу Кызыла, это ваш долгожданный актив. Почему он оказался таким коммерчески выгодным, что даже капитальные затраты ниже ожидаемых?

— Капзатратам, конечно, помогли валютные курсы. С экономической же точки зрения доходность на инвестиции будет очень хорошей, прежде всего, потому, что это очень крупное месторождение с богатой рудой и в хорошо освоенном районе. Рядом железная дорога, линия электропередач приходит прямо на промплощадку.

— Подтверждаете по нему прогнозы, сроки выхода на проектную мощность?

— Кызыл уже вышел на проектную мощность. Я лично участвовал во многих запусках, и хочу сказать, что этот был самым спокойным и беспроблемным в моей профессиональной биографии.

— Еще одна актуальная тема — так называемый "список Белоусова". Вы в него не попали, однако приняли участие в обсуждении вопроса, а потом вошли в состав рабочей группы. Почему решили проявить инициативу?

— Потому что мы не только бизнесмены, недропользователи, инженеры, мы — граждане России. И считаем, что инициативы подобного масштаба обязательно требуют широкого содержательного обсуждения. Необходимо доносить свою точку зрения, доказывать позицию.

— Вид, который инициатива имеет сейчас, вас устраивает?

— Пока у нее нет завершенного вида.

— Завершенного вида да. Но сейчас уже понятно, что это будут национальные проекты…

— И в госрегулировании, и в экономической политике очень важны детали. Пока нет ни четкого определения национального проекта, ни порядка инвестирования. Впереди огромная работа. Российскую государственную власть нередко критикуют, но фундаментально она глубоко бюрократична в хорошем смысле этого слова: все должно быть положено на бумагу. И пока нет текста — нечего обсуждать. Но, конечно, хотелось бы реализовывать проекты, которые имеют непосредственное отношение к бизнесу компании.

— Вам хотелось бы получить какие-то меры господдержки в связи с этим?

— Самая эффективная мера господдержки — это устранение барьеров на пути нормального осуществления добросовестной деловой деятельности. Постоянные выпрашивания налоговых льгот лично меня сильно раздражают. Есть масса вопросов госрегулирования, которые можно исправить без ущерба для бюджета. Давайте просить решить их.

— К вопросу о госрегулировании. Не так давно губернатор Чукотки сказал, что необходимо расширять заявительный механизм. Вы с ним солидарны?

— Солидарен. Когда руководителем Роснедр был Валерий Пак, он внедрил заявительный принцип, за что в отрасли ему очень благодарны. Это самая положительная новация в госрегулировании недропользования за последние 15 лет. Ее эффект очевиден, так почему бы не расширить? Не нужно никаких налоговых послаблений, просто дайте заниматься геологоразведкой.

— Чукотка остается интересным регионом? Там есть еще, что разведывать?

— Конечно, есть. Весь Дальний Восток еще сильно недоразведан.

— Вас там интересуют еще какие-то уже разведанные активы? Планируете развивать новые месторождения?

— Если на площади есть пресловутые ресурсы P1и P2 (прогнозные ресурсы полезных ископаемых по российской классификации- прим. ТАСС), от вашего желания получить лицензию до собственно получения, если совсем повезет, пройдет года три. Поэтому большинство мелких и средних компаний этим просто не занимаются. При этом в Канаде на это ушло бы три месяца, может, меньше. И ладно бы в Канаде… В Буркина-Фасо — в интернете открываешь карту, увеличиваешь масштаб, видишь все территории, занятые существующими лицензиями, выделяешь нужные блоки курсором, карточкой оплачиваешь — через 15 рабочих дней по почте приходит документ на право недропользования.

Это, конечно, пока недостижимая сказка. Давайте стремиться к тому, что достижимо — убрать аукционы по P1 и P2. Вообще крамольную мысль озвучу: необходимо все отдать под заявительный принцип (возможность получения лицензии на геологическое изучение участка недр на основании заявки — прим. ТАСС), но с переходом на аукцион, если на участке есть С1 (подтвержденные запасы — прим. ТАСС) и С2 (предполагаемые запасы — прим. ТАСС) и вторая заявка (от другого участника — прим. ТАСС). Государство потеряет доходы по аукционам на P1 и P2 на уровне первых миллиардов рублей в год в масштабах всей страны. Но объем инвестиций, которые будут привлечены в результате расширения заявительного принципа, это десятки миллиардов рублей по самой консервативной оценке, плюс мультипликативный эффект. Несопоставимые вещи.

— Вопрос по экологии, так как это тоже часть вашей повестки. Планируются ли какие-то крупные проекты этой направленности?

— В этом году мы запустили две первые корпоративные электростанции на возобновляемых источниках энергии: солнечную и ветровую, обе в Хабаровском крае. Планируем по итогам пробной эксплуатации эту практику расширять. Кроме того, хотим и дальше сокращать потребление воды, будущее видим в переходе на сухое складирование хвостов (хвосты в горном деле — отходы производства — прим. ТАСС). Приняли решение, что на нашем предприятии в Магаданской области, Омолоне, переходим на сухие хвосты. На Нежданинском в Якутии тоже.

— Снижение расхода воды выгодно?

— Ощутимой экономической выгоды нет, речь идет о сокращении экологических рисков. А это очень сильно влияет на инвестиционную привлекательность, на способность привлекать инвестиции в основной капитал, несмотря на санкции. Западные инвесторы такие шаги отслеживают и очень ценят.

— А как вы относитесь к таким инновациям, как интернет вещей, машинное обучение? Внедряете их в производство?

— Интернет вещей не внедряем, машинное обучение — да. Технология очень интересная, и у нее есть потенциал создания стоимости. Но, сразу оговорюсь, никаких радикальных подвижек в структуре нашей отрасли не будет, это не прорывная технология, а работа над первыми процентами повышения эффективности. Сейчас у нас три проекта машинного обучения, искусственного интеллекта. Два связаны с системами обработки больших данных на фабриках: сбор, поиск алгоритмов, формирование обратных связей, управление процессами. Цели поставили скромные: в одном случае — повышение технической готовности оборудования на 2%, в другом — рост коэффициента извлечения на 1%. Тем не менее, это миллионы долларов потенциальной выгоды, поэтому нужно заниматься. Третий проект более интересный, но и сложный: решили с нуля создать систему управления парком горной техники на открытых горных работах с использованием машинного обучения. Хотим, чтобы указания водителю давал не диспетчер, а машинный алгоритм.

— Это же должно быть интересно молодым людям, эти инновации!

— Конечно. Это очень перспективно, и у проектной команды глаза горят, мне самому интересно. Но это вопрос, скорее, постоянного улучшения, совершенствования, но не тема, как многие говорят на Западе, да и у нас начали, которая полностью изменит отрасль. Не изменит.

— Вы зарегистрированы на Джерси. Планировали перерегистрацию на Кипр. Почему отказались от идеи?

— Где-то полтора года назад были приняты поправки к закону об иностранных инвестициях в стратегические отрасли, которые блокировали наши вложения в участки недр федерального значения, так как Джерси входит в перечень офшоров. Но потом были приняты дополнительные поправки, и они предоставили исключение для публичных компаний, которые полностью раскрывают финансовую отчетность и состав бенефициаров. Мы под это исключение попали и вернулись к старому порядку, когда необходимо получать разрешение правительственной комиссии (на владение участкам недр федерального значения — прим. ТАСС). Поэтому на Кипр не поехали.

— В российские офшоры нет планов перерегистриваться?

— Нет.

— Даже несмотря на призыв президента?

— Призыв президента касается репатриации капиталов. У нас весь капитал и активы в России и Казахстане. Для Polymetal юрисдикция головной компании — это не более чем инструмент привлечения капитала на мировых финансовых рынках. Но работает этот капитал дома.

— Влияние санкций ощущаете?

— На работу компании — нет. Но на то, как мировые рынки капитала относятся к компании, — конечно, да. Сложившаяся геополитическая ситуация привела к эрозии нашей инвестиционной привлекательности для широкого круга западных институциональных инвесторов, цена акций снизилась.

— На ваш взгляд, в перспективе ситуация будет улучшаться?

— Если не произойдет дальнейшего существенного ужесточения санкций, со временем их отрицательное воздействие на инвестпривлекательность качественных российских корпораций уменьшится. Все успокоятся и потихоньку вернутся на рынок.

— В связи с девальвацией рубля пересматриваете экономические показатели?

— Горнодобывающая отрасль инерционна, и принимать инвестиционные решения, с которыми будешь потом жить 10−20 лет, на основании полугодовой динамики валютного курса неразумно.

— Вы регулярно заявляете, что не планируете инвестировать в активы за пределами СНГ. Почему такая категоричная позиция?

— Все, что делает компания и на каких рынках работает, должно основываться на конкурентных преимуществах. Никаких конкурентных преимуществ у Polymetal за пределами Евразийского Экономического Союза нет.

— В пределах СНГ рассматриваете какие-то новые активы?

— Смотрим на Узбекистан. Геология перспективная, но тревожно с точки зрения госрегулирования. Хорошо помню, чем закончилась там предыдущая волна частных зарубежных инвестиций в горнодобывающую отрасль — массовой национализацией. Я консервативный человек и считаю, нужно изучать историю и не думать, что она обуславливается каким-то стечением обстоятельств. Чаще всего это традиции, тенденции. Есть, например, Казахстан, где после распада СССР в твердых полезных ископаемых работают иностранные инвесторы. Случались и сложные ситуации, но в целом система функционирует без масштабных сбоев и проблем. Поэтому Казахстан для нас очень комфортен.

Если абстрагироваться от концепции конкурентного преимущества и посмотреть только на геологическую перспективность, сложно, конечно, побить Западную Африку. Но что мы там умеем? У нас в компании четыре человека с рабочим знанием французского языка. Не очень понимаю, как можно с директором предприятия общаться через переводчика. Есть объективные цели — компания должна расти, потому что отсутствие движения приводит к деградации. Но на территории России и Казахстана однозначно существует большое количество вариантов развития и нужно еще подумать, что из них выбрать.

Беседовала Варвара Моссаковская