3 июля 1941 года граждане СССР впервые услышали своего лидера говорящим о войне. Иосиф Сталин обратился к соотечественникам из Кремля, куда ради этого выступления протянули специальную линию связи. Звук речи вождя постоянно прерывало плескание воды — Сталин пил минеральную воду и, по впечатлению писателя Эренбурга, сильно нервничал. В памяти граждан Советского Союза осталось главное: вождь назвал их братьями и сестрами, друзьями, войну — отечественной, силы Красной армии неисчислимыми, врага зазнавшимся и победимым. Между началом войны и обращением Сталина пролегли 11 дней — историки спорят до сих пор, провел ли их вождь в смятении. О подавленности Сталина упоминают все источники от Микояна до Молотова, но степень ее оценивают по-разному.
Надежда на мир
Сообщения о планах Гитлера развязать войну стекались в Кремль на протяжении всей первой половины 1941 года, и к вечеру 21 июня напряжение на самой вершине советского политического олимпа достигло предела. За несколько часов сообщение о подготовке нападения успело поступить дважды. Оба раза его принесли немецкие солдаты-перебежчики, несогласные с нападением на СССР и сдавшиеся, чтобы предупредить о нем. В отличие от Рихарда Зорге и других разведчиков, предостерегавших о вторжении за несколько месяцев, перебежчики шли гораздо дальше: сообщали об опасности, грозившей уже в течение ближайших часов. Игнорировать такие сигналы было невозможно. Члены Политбюро и военное руководство СССР — глава генштаба Жуков и нарком обороны Тимошенко — собрались на совещание в Кремле.
Встреча продолжалась до трех часов ночи 22 июня. Как утверждал в своих мемуарах Жуков, он настаивал на приведении войск в боевую готовность, но Сталин был против. "А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт?" — возражал вождь. По его распоряжению в войска направили краткую директиву с предупреждением, что нападение может начаться с "провокационных действий немецких частей", и предписанием не поддаваться на них.
Когда в четыре утра ненадолго уснувшего Сталина разбудили, мысль о провокации еще не успела его покинуть. Жуков по телефону сообщил о начале войны, на что вождь, по словам маршала, попросил к трубке наркома обороны. Разговор продолжили в кремлевской квартире лидера СССР.
— Не провокация ли это немецких генералов? — вновь спросил Сталин.
— Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация... — отвечал, согласно мемуарам Жукова, Тимошенко.
— Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы бомбят и свои города, — заметил вождь и, подумав немного, продолжил, — Гитлер наверняка не знает об этом.
Колебания Сталина прервало известие от немецкого посла фон Шуленбурга: тот имел при себе срочное сообщение для советских руководителей. На встречу с посланником Гитлера отправили наркома иностранных дел Вячеслава Молотова. Остальные замерли в ожидании.
Германия объявляет войну
Разговор человека номер два в СССР и германского дипломата вылился в эмоциональное объяснение между ними. Молотов, выслушав, чем Гитлер мотивировал объявление войны, принялся изобличать его во лжи, что, как оказалось, не имело ни малейшего смысла: фон Шуленбург даже не возражал. Он оказался противником нападения и в присутствии Молотова сам назвал его безумием. Оба расстались, пожав друг другу руки. Немца выдворили из СССР в Турцию, откуда переправили в Германию, где он закончил жизнь в руках гестапо как участник антигитлеровского заговора 1944 года. Перед этим дипломат вынашивал идею самому перейти линию фронта, чтобы инициировать переговоры между антигитлеровскими заговорщиками Третьего рейха и СССР. Правда, дальнейшая судьба фон Шуленбурга волновала в тот момент советских руководителей меньше всего.
Когда Молотов передал Сталину, что война объявлена, тот распорядился отправить директиву в войска: всюду задерживать прорвавшегося противника, но нигде не переходить границу с Германией. Взаимонепонимание между вождем и военным руководством страны продолжилось. Жуков не мог взять в толк, на что рассчитывал Сталин, но решение вождя постановили выполнить.
Покончив с этим, члены Политбюро стали готовить обращение к народу. Не объясняя причин, Сталин поручил выступить с ним Молотову. Именно в этой речи впервые прозвучали знаменитые слова: "Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами". Впоследствии их повторил и Сталин, но произошло это только 3 июля 1941 года.
Вождь напуган?
В 1990-е годы часто утверждалось, что нападение гитлеровской Германии ввергло Сталина в смятение. В действительности кремлевский журнал посещений вождя свидетельствует, что в первые дни войны лидер СССР работал с обычной отдачей, хотя подавленность у него отмечали и Молотов (беседы с ним в 1960–1980-е годы записал поэт Чуев), и нарком внешней торговли Микоян в своих мемуарах "Так было", и Жуков. Кризис разразился 29 июня после посещения вождем народного комиссариата обороны, когда с запозданием (из-за диверсий на линиях связи) впервые сложилось полное понимание того, как быстро Германия наступает на всех фронтах войны. Продолжились размолвки Сталина с Жуковым, но вождь резко упрекал и других генералов. Здание ведомства он покинул со словами: " Ленин оставил нам великое наследие, мы — его наследники — всего это [лишились]" — после чего уехал на свою загородную дачу. Журнал посещений кремлевского кабинета не фиксирует никаких встреч у Сталина ни позднее 29-го, ни — что поразительно — и 30 июня 1941 года.
Молотов в разговорах с Чуевым говорил о самоустранении вождя, продлившемся два-три дня: в действительности оно отняло менее двух суток. Но и этого было достаточно, чтобы система власти испытала потрясение. Советскому Союзу требовался руководитель, при этом об отстранении Сталина от этих функций не могло быть и речи. Гораздо менее популярные, чем он, и неразрывно связанные с ним в своем восхождении соратники вождя Молотов, Берия, Микоян, Маленков не могли и помыслить о том, чтобы заменить его собой. На фоне войны подобный поворот мог бы дезориентировать войска. Объяснить, почему Сталин должен оставить свой пост, убедительно не смог бы никто.
Дальнейшее послужило сюжетом легенды, сложившейся после публикации мемуаров Анастаса Микояна "Так было". В этом источнике, прошедшем через руки сына Микояна Степана, реакция Сталина представлена так: "Приехали на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Увидев нас, он как бы вжался в кресло и вопросительно посмотрел на нас. <...> У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его арестовывать". Слова Микояна историки принимали на веру, пока скрупулезно не изучили рукопись наркома. Оказалось, что его наследник внес в нее правку, добавив слова о Сталине, ожидавшем "ареста" и "вжавшемся в кресло", своей собственной рукой. В результате картина заиграла новыми красками, но доверия этому позднему свидетельству у специалистов больше нет.
Но какой бы ни была степень отчаяния Сталина, ясно, что в тот день он согласился пойти на уступки, которые при других обстоятельствах, скорее всего, не сделал бы. Берия, Микоян, Маленков и Молотов принесли вождю проект создания Государственного комитета обороны, в котором заранее сами, что шло вразрез с неписаными правилами конца 1930-х, распределили роли между собой. Недавний выдвиженец Сталина Вознесенский не получил в комитете никакого места, а положение Молотова как человека номер два в СССР было закреплено официально, с чем Сталин до войны мог бы и не согласиться. В новых условиях вождь ничего не оспаривал. Зато он принял и главное предложение соратников — вернуться к верховной власти в СССР. Более того, вскоре сделалось ясно, что его возвращение происходит стремительно.
3 июля — первое официальное обращение Сталина к согражданам — стало вехой в его возвращении к управлению Советским Союзом. Таких узловых точек насчитывалось еще несколько. 10 июля вождь возглавил Ставку Верховного командования вместо Тимошенко, 19 июля принял на себя полномочия наркома обороны вместо него же, а 8 августа — и главнокомандующего войсками страны. Растерянность первых дней войны осталась в прошлом, а советские граждане не успели ее и заподозрить. В их памяти осталось другое: "Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои. Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, — продолжается. […] Все наши силы — на поддержку нашей героической Красной Армии, нашего славного Красного Флота! Все силы народа — на разгром врага! Вперед, за нашу победу!"
Игорь Гашков