Мы в ледовом дворце "Крылатское" — это резервный госпиталь для больных с коронавирусом, филиал ГКБ №67. Госпиталь здесь был создан еще в мае 2020-го, но полноценно его запустили только осенью. С тех пор он не переставал работать ни на один день.
"Ковид делает свое"
"У меня дочка родилась, когда я был на смене, — рассказывает врач Олег Полозков. — Это было в октябре, к нам как раз стали поступать первые пациенты. В четыре утра я вышел в зеленую зону отдохнуть. Звонит жена, а я ей: "Да-да, все хорошо" — и засыпаю. Через пару часов звонок от папы — сказал, что отвез ее рожать. Я вернулся в красную, принимаю пациентов, а мне звонят знакомые врачи из роддома, поздравляют. А я вообще не в курсе — ни рост, ни вес не знаю!"
Олег — заведующий приемным отделением, через него проходят все, кто поступает в госпиталь. В середине июня приезжало по 200 человек в сутки, и свободных мест практически не было. Потом в Москве развернули дополнительные койки, и стало полегче — теперь "Крылатское" заполнено примерно наполовину. Но последний выходной у Олега был почти четыре недели назад.
Мы идем по ледовому дворцу. Высоко над нами висят флаги — Москвы и России. Видимо, остались от "мирных" времен. Мы на арене, вокруг — трибуны. Пустые — только где-то сидят люди в белых костюмах. Это дезинфекторы: они караулят тех, кто выходит из красной зоны, чтобы опрыскать их обеззараживающим раствором. "Когда я в первый раз сюда приехал, не ожидал, что тут все настолько хорошо и круто, — признается Олег Полозков. — Так что я понимаю людей, которым страшно, когда они едут к нам".
От госпиталя, работающего не в больнице, а в спортивном сооружении, действительно не очень ожидаешь, что в нем будет комфортно. Ведь здесь раньше даже системы вентиляции не было — ее создали с нуля. Зато в результате даже в рекордную июньскую жару температура внутри не поднималась выше 24,5 ˚C. Врачи говорят, что на работе им было комфортнее, чем на улице, — хотя вообще-то в защитных костюмах жарко всегда.
Здесь нет привычных стен и палат — только перегородки. Говорят, так гораздо лучше, чем в "классических" больницах — видно всех пациентов одновременно. "И им спокойнее, и нам удобнее", — говорит постовая медсестра Ирина Петросян. Пост — это большое пространство с 36 койками. Вместе с другим постом они как бы образуют огромную "комнату". Ирина еще и старшая по смене — присматривает за всеми постами, а их сейчас десять. Говорит, пациенты узнают ее по глазам — они голубые, яркие, их действительно замечаешь даже за очками.
У меня очечки с голубеньким ободочком, под цвет глаз. И еще защитный экран есть — с синеньким ободочком, — улыбается она. — Медики сейчас все модняшки! Соревнуемся, у кого очки круче. Иногда маркером на защитных костюмах рисуем — там сердечко, тут цветочек. Когда еще порисуем друг на друге?
Смена медсестры длится 24 часа с двумя перерывами, потом два или три выходных. Ирина работает на две ставки — получаются сутки через сутки. Она спит после работы три-четыре часа: "Мне много не надо". За смену иногда нахаживает больше 20 тыс. шагов. "Некоторые люди платят за фитнес, а у нас тут фитнес 24 часа, мышцы накачаны, — смеется она. — Я за это время даже похудела, хоть и не сильно".
Ирина из Оренбурга, она всю жизнь проработала детской медсестрой, но "ковид делает свое: взрослые с ним — такие же капризные, как дети". С коронавирусом она начала работать еще в марте 2020-го. В сентябре переболела сама: "В легкой форме, лежала дома, но казалось, что по мне трактор проехал". А в ноябре оставила дочку и уехала в Москву. Говорит, не волновалась: дочь в этом году окончила школу, она вполне самостоятельная. Зато девушка переживает за маму: "Соцсетей начитается… Кажется, она меня считает героем".
"Думал, что умру"
Пациент А. вчера смог пройти несколько метров до мусорной корзины — и обратно к кровати. "Победа! Очень тяжело было", — говорит он. Дойти до туалета ему пока не по силам. А. 48 лет, он здесь почти четыре недели, "и пятая впереди однозначно". "Меня привезли в воскресенье, а во вторник стало невозможно дышать без кислорода… Да и с кислородом тоже, если честно". Первые дни болезни он лежал дома, сбивал температуру, которая "летала между 37 и 41". В итоге приехал сюда на скорой с 25–50% поражения легких. Пять капельниц в день, антибиотики, уколы. А. "хотел, но не успел привиться, а теперь всеми руками и ногами за это". За первые недели болезни он похудел — не мог есть: "Отвращение ко всему было. Лишь бы только подышать бы. Все остальное неважно".
Пациент К. сегодня выписывается. Он пробыл здесь относительно недолго — пять дней. "Когда госпитализировался, думал, что умру, — говорит он. — Я дышал процентов на 20 от своего обычного дыхания". К. сложно спать в непривычных местах и среди людей, поэтому за все время в больнице он "суммарно проспал часов восемь". И "очень много лежал с кислородом". К. всего 29 лет, у него нет хронических болезней. Он не привит — как сам объясняет, "особо об этом не задумывался". "Когда дышать не можешь — это ужасно, — вспоминает он. — Остальное — терпимо".
Здесь все рассказывают примерно одно и то же. "Была сильная головная боль, тело ломало, полуобморочное состояние". "Слабость до сих пор — а как вы хотели, у меня до больницы температура под 39 держалась десять дней!" "Я ковида не боялся, маску всегда носил. Думал привиться, но не успел". "Сделать глубокий вдох очень сложно до сих пор — дышу короткими перебежками…"
Кислородные маски есть у каждой кровати, хотя кто-то может обходиться без них. Но при ковиде проблемы с дыханием — главная жалоба, так что в какой-то момент кислород может понадобиться любому. Пациент Д. вот говорит, что в маске ему "не нравится, и все". Предпочитает лежать на животе. Но перед большинством такого выбора просто не стоит.
Мы в мужском отделении, и многие пациенты на вид — крепкие, сильные ребята. Д. 50, он с юности занимается спортом. По кому-то просто сразу видно, что он проводит на фитнесе не меньше трех вечеров в неделю. Пожилые люди, конечно, по-прежнему есть. "Но невооруженным глазом видно, что стало больше молодежи, — говорит главный врач ГКБ №67 Андрей Шкода. — 30, 40, 50 лет. Я связываю это с тем, что молодые люди не вакцинировались и нарушали правила профилактики. Вот мы и получили то, что должны были получить. А старшее поколение более дисциплинированное и ответственное".
Медсестра Ирина что-то активно объясняет пациенту. Прислушиваюсь — говорит, что нужно стараться больше двигаться, это для легких важно. Помогает кому-то сесть на постели и перевернуться. Объясняет что-то про назначения врача.
Многие хотят выпить таблеточку и сразу стать здоровыми, — рассказывает она. — Спрашивают: "Почему мне не помогла ваша таблеточка?" Я отвечаю: "Это же не волшебная палочка! Дайте организму тоже маленько побороться!" Они говорят: "Да, понимаю… но почему не помогает, я же ее выпил!"
Работа медсестры — это "таблеточки", капельницы, катетеры, измерение температуры и сатурации. Но еще — постоянные разговоры с пациентами. Многим из них тяжело не только физически, но и эмоционально. Вообще-то для таких случаев в госпитале есть психолог (кстати, к нему может прийти не только пациент, но и врач). Но к психологу пойдет не каждый, а медсестра рядом 24 часа в сутки. "У меня было три пациента, которые мне читали стихи, пока я им ставила капельницы, — улыбается Ира. — Один — даже собственного сочинения… Это хорошо — когда человек разговаривает, легкие работают". А еще человека надо слушать, чтобы он "не зацикливался на заболевании".
Люди рассказывают медсестрам о себе. Вспоминают, что внучка, которая катается на коньках, скоро будет выступать и надо прийти ее поддержать. Или что внук пойдет в первый класс. Или что впереди дача. "Ковид не должен стоять на первом месте, — говорит медсестра. — Надо отвлекаться".
…Однажды у Ирины была компания: мужчины 35–45 лет стали "устраивать затеи". "Сначала рассказывали анекдоты. Потом им принесли карты и шашки, стали играть… Я их спрашиваю как-то: "Вы точно болеете?" Они веселили не только друг друга, но и весь пост — их слушали пациенты с соседних коек.
А в другой раз в госпиталь попала пара — обоим было за 70, они прожили вместе больше полувека. Жену привезли первой, мужа — через пару дней, ночью. Он успел предупредить супругу, и она не стала есть свой ужин — оставила для него. "Я говорю: "Ну зачем же, мы его накормим! У нас голодными не остаются!" А она: "А я переживала..." Мужчины и женщины здесь лежат отдельно, даже семейные пары. Она приходила утром проведать его, а он — ее. Она сама заправляла ему одеяло в пододеяльник, хотя вообще-то здесь этим занимаются сотрудники. Просто хотела ухаживать за мужем. Оба выздоровели, даже лежали недолго. Сейчас, наверное, уже занимаются рассадой — были у них такие планы.
"Пациенты часто говорят: "Как жаль, что мы видим только ваши глаза. Встретим в метро или на улице — не заметим, не узнаем", — рассказывает Ирина. И все время пытаются что-то подарить — то яблочко, то шоколадку из своих передач. Но брать из красной зоны ничего нельзя.
"Я был в реанимации! Я вернулся!"
Самое страшное место любого ковидного госпиталя — реанимация. Здесь постоянно звучат какие-то аппараты. Но главное — здесь тяжело и громко дышат. Буквально борются за каждый вздох. На кроватях — таблички с именами, диагнозами и возрастом. 70 лет, 54 года, 51 год, 46 лет, 44 года. Подхожу к пациентке в сознании, здороваюсь — она измученно качает головой. Говорить здесь не может никто.
"В декабре, когда был подъем, у нас в реанимации находилось максимум 38 пациентов одновременно. Сейчас — 57, 58, 59… В среднем за сутки поступают пять-десять человек", — рассказывает Николай Резепов, заведующий отделением анестезиологии и реанимации №12. Как он говорит, в "мирное время", чтобы в реанимации обычной больницы разом оказалось столько людей, должна произойти или катастрофа, или пожар.
Николай Резепов тоже работает с ковидом с февраля-марта прошлого года — начиная с аэропорта, где еще до закрытия границ брали анализы и анкетировали прилетающих из Италии и Китая. Тогда ему впервые довелось работать в защитном костюме — это "стало тренировочным моментом" и немного подготовило к красной зоне. В те дни ковид для большинства наших людей был "ОРВИ не страшнее гриппа", и иногда они реагировали агрессивно: "Один человек, по паспорту — явно наш соотечественник, демонстрировал, что он не понимает русский язык, переходил на английский, а потом попытался пройти в "некарантинную" зону без мазка. Пришлось привлекать полицию". Все эти месяцы — с небольшим перерывом на "спад" прошлого лета — врач работает по 12 часов шесть дней в неделю, "часов пять-шесть в сутки удается поспать".
Когда ведущая жалоба — "я задыхаюсь, мне не хватает воздуха", это сопровождается чувством страха… И этого врагу не пожелаешь. Если бы люди видели, как, несмотря на все наши усилия, не в каждой ситуации удается победить…
Совсем недавно потеряли пациента, которому было всего 24 года. "Без выраженных сопутствующих патологий, может, только с лишним весом — но таким, который можно быстро сбросить при определенной физической активности… И к шестому дню заболевания — более 80% поражения легких с двух сторон". Но иногда человек с таким же состоянием лежит в реанимации больше месяца — и выкарабкивается. "Что чувствуем? Профессиональную реализацию, — говорит Николай Резепов. — Жизнь сохранена".
После реанимации людей возвращают в обычное отделение — долечиваться. У медсестры Ирины так недавно вернулся пациент. "В глазах — счастье! Всем рассказывает: "Я был в реанимации!" Ему уже говорят: "Да мы знаем, что ты оттуда!" — "Ну я же вернулся! Так что ничего не надо бояться, мужики, держимся!"
Ирина говорит, что пациенты боятся даже самого этого слова.
"Чего-то будет не хватать"
В день нашего приезда в госпитале было больше 600 пациентов. Из них привитых от ковида — единицы. И ни одного привитого — в реанимации. "Если вы не вакцинированы, шансов заболеть у вас сейчас — практически 100%, — говорит главврач ГКБ №67 Андрей Шкода. — И процесс развивается быстрее. Год назад на переход от КТ-1 до КТ-3-4 (степени поражения легких — прим. ТАСС) уходило приблизительно пять-шесть дней. Сегодня это может произойти за два дня". А привитые пациенты, по его словам, часто говорят: "Что-то меня сюда привезли, но вообще я себя чувствую нормально".
Многие медики госпиталя уже успели не только привиться, но и ревакцинироваться. И стараются убеждать других. Николай Резепов недавно делал это прямо в сауне после спортзала. Встретил там компанию из восьми молодых мужчин, один из которых объяснял, что прививаться не надо, потому что "сексуальная активность резко снизится" (на самом деле таких наблюдений нет). "Я долго сдерживался, но потом встрял в разговор. Сказал: "Ребят, я заведующий реанимацией в крупном госпитале. Я с прошлого марта вижу только плохое". Шесть человек как минимум засомневались. А один признался, что уже привит, но стеснялся сказать".
Главврач Андрей Шкода не называет то, что происходит сейчас, третьей волной. "Я не люблю эти штампы — третья, вторая, первая… Мы говорим о росте заболеваемости. Когда привьется большая часть граждан, наступит перелом, — уверен он. — Но даже тогда надо будет соблюдать масочный режим. Вирус нельзя недооценивать, это серьезный противник. Когда убьем и похороним — тогда и снимем маски".
А медсестра Ирина Петросян вдруг признается: "Не представляю, как мы будем работать без всего этого, когда все закончится. Чего-то будет не хватать. Но при этом всякий раз, когда я захожу в красную зону, мне кажется, что это происходит не со мной".
…Когда я снимаю защитный костюм, у меня на лбу остается след от шапочки. Он продержится до вечера. Медсестры проводят в этом костюме сутки — с двумя перерывами. Я провела в нем всего пару часов.
Бэлла Волкова
Автор материала выдвигает медсестру Ирину Петросян на соискание Международной премии Фонда Андрея Первозванного "Вера и Верность"