В октябре 1812 года у Наполеона созрел план мести России. Пять недель, проведенных завоевателем в Москве, истощили его терпение. Некогда 550-тысячная армия, приведенная из Европы (от нее оставалось 110 тыс. человек), теряла управляемость, а поступавшие новости пугали: во Франции едва не разгорелся мятеж. Вынужденный отступить, знаменитый полководец решил сделать так, чтобы его запомнили надолго: заложил мины под московский Кремль. Взрывы сотрясали Первопрестольную пять дней — с 19 по 23 октября, повредив стены крепости в пяти местах. Наполеон рассчитывал на гораздо большее, но ему помешала погода: разразившиеся ливни намочили фитили.
Наполеон ускоряет шаг
Лично взирать на агонию Москвы Наполеон посчитал излишним. Ночью с 18 на 19 октября его войска, отягощенные гигантским обозом, покинули город. Солдаты Великой армии — в основном французы, но с ними и поляки, немцы, австрийцы и даже испанцы — тянули с собой награбленное в России добро. Это была большая армия, но терявшая маневренность: из-за нехватки лошадей она двигалась медленнее, чем могла бы, и бросала пушки, которые становилось некому тащить.
Наполеон тратил усилия на то, чтобы поддерживать боевой дух своих войск. Солдатам он объявил, что Москва не потеряна, а останется частью французских владений с генерал-губернатором Мортье во главе. В качестве гарнизона ему оставили 8 тыс. солдат. Именно Мортье было поручено проследить за сносом Кремля, что подручный и сделал, отыскав местных работников, способных вырыть подкопы, завалив их взрывчаткой. Работа шла буквально из-под палки: тех русских, кто отказывался копать, жестоко били. Об успехе своего замысла Наполеон мог судить только на расстоянии. Пламя московского пожара освещало первые сутки отступления Великой армии в Европу.
Наполеон уходил — но в глазах его преданных сторонников завоевания не должны были останавливаться. Еще целую неделю император Франции поддерживал у своих солдат веру, что намеревается расширить плацдарм в России, присоединив к нему Калугу. В действительности же французы опасались отходить по тракту из Москвы в Смоленск, на котором не было складов с провиантом. План Наполеона сводился к маневру, чтобы обеспечить себя припасами в южных губерниях и только после этого не спеша тронуться на запад.
Точно ли Наполеон уходит?
В Санкт-Петербурге, не зная об этом, смотрели на происходившее под другим углом зрения. Столица Российской империи оставалась почти без защиты и опасалась за свою судьбу. Русские войска были поручены генерал-фельдмаршалу Михаилу Кутузову, давшему Наполеону генеральное сражение при Бородино. Не потерпев в нем поражения, военачальник приказал отступить и занять оборону на большом расстоянии от Москвы. Кутузов сделал ставку на то, что Наполеон пойдет к югу, и заранее расположил свои почти стотысячные войска близ калужской деревни Тарутино.
В столице император Александр I не находил себе места от гнева. "На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожения сей столице, в которой не могло остаться много войска <...>. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы", — писал он Кутузову. План наступать на Санкт-Петербург приходил в голову и самому Наполеону, но на совещании французских маршалов его отвергли. В глазах испытанных полководцев такое наступление выглядело авантюрой: войска Кутузова снялись бы с места и нанесли бы Великой армии удар в тыл.
Наполеон не оставлял надежды, что, развернувшись, еще сможет нанести Кутузову поражение лицом к лицу. 24 октября французские войска добрались до Малоярославца, преграждавшего путь к Калуге, но вынуждены были остановиться, застигнутые сопротивлением жителей города. Восемь раз подряд он переходил из рук в руки, пока не остался за французами. Кутузов снова отступил, но на этот раз обозначил границы отхода. Российская армия преградила дорогу на Калугу, показав, что готова принять второе генеральное сражение кампании 1812 года.
25 октября Бонапарт провел в размышлениях, давать его русским или нет. Ставкой были его собственные жизнь и свобода. О сомнениях императора свидетельствует яркий эпизод. Бонапарт вызвал к себе военного врача и попросил его принести ему капсулу с ядом, которую всегда можно было бы держать при себе. Получив желаемое, полководец еще раз обошел свои войска, но не нашел их готовыми для смертельного риска и, не стесняясь обвинений в трусости, отступил. На этот раз, правда, места для двусмысленности не оставалось: войска Наполеона из преследователей мгновенно превращались в преследуемых, признавали свое поражение во всей кампании и рассчитывали отныне только на то, чтобы живыми возвратиться домой.
Ведет нас жизнь дорогой длинной...
Как показали последовавшие недели, эта задача стала для Наполеона одной из самых тяжелых. Провал калужского наступления возвращал остатки Великой армии на уже пройденный ею путь, ведший через нынешнее Подмосковье в сторону Смоленска. Преследуемые русскими, французы спешно прошли через Верею, Можайск и Вязьму, всюду срывая свой гнев на местных жителях. Худший образец наполеоновской жестокости обнаружили солдаты Кутузова в Вязьме, где в подожженной отступавшими церкви еле живыми нашли 300 пленных, многих из них — ранеными.
Злость французов бесповоротно усиливал голод. Великая армия буквально таяла от недостатка припасов, теряя (в среднем за кампанию) 3 тыс. человек в сутки, но гораздо больше - в эти беспросветные для себя дни. Прежде уже разграбленные городки Наполеону пришлось подчищать повторно, после чего он обычно приказывал их сжечь. За нуждавшейся в самом необходимом армией, словно в насмешку, продолжал тянуться бесконечный обоз. Потребовать от солдат бросить награбленное значило рисковать бунтом. Не имея другого выбора, Наполеон пошел на это, но сильно затянул с решением: когда император приказал оставить добычу, его армия уже теряла боеспособность. Зато путь до границы сокращался, и на нем уже показался Смоленск.
В старом русском городе Бонапарта ожидало одно из худших разочарований кампании 1812 года. Тракт, соединявший Смоленск с Литвой, французы контролировали лучше всего. Там, по ожиданиям Наполеона, должны были оставаться запасы провианта, которые придали бы его армии сил. Но действительность обманула ожидания. Оказалось, что в сентябре через Смоленск уже прошли французские подкрепления, и тем досталась часть запасов. Продовольствие в городе отыскалось, но в меньших количествах, чем можно было рассчитывать, — справиться с хроническим недоеданием у своих солдат Наполеон не смог.
Возможно, в раздражении от этого полководец распорядился поступить с негостеприимным городом как с Москвой. Французы сделали подкопы, заложили взрывчатку, и стены местного кремля должны были взлететь на воздух, но восемь из девяти башен удалось спасти благодаря быстрому наступлению русских войск. На сегодня в Смоленске сохранились только остатки кремля, но винить в этом Наполеона не следует. Во второй четверти XIX века Смоленский кремль отреставрировали, а в 1930-е, в годы первых пятилеток, частично разобрали.
Падение треуголки
Отступление Наполеона далее на запад — самый катастрофический эпизод в его биографии. На протяжении уже двух веков эти события сопровождает дымка мрачных легенд. Сумевшие выжить и вернуться французы запечатлели в памяти сцены кошмара: несовместимые с жизнью морозы, снег и ледяную пустыню, но сам ход разворачивавшихся тогда событий заставляет смотреть на эти рассказы со скепсисом. Когда Наполеон встал перед необходимостью покинуть Смоленск, холодов еще не было. Возможно даже, французские командующие сочли климат в России неподходяще мягким.
В числе тех, кого подвело русское тепло, был близкий к Наполеону маршал Даву, вынужденный вести переправу своих войск через Днепр, не дожидаясь, пока река покроется прочным слоем льда. Результат для отступавших оказался катастрофическим: из 3 тыс. воинов Даву перебраться через холодные воды удалось только трети во главе с самим бравым полководцем. С отсутствием простой и удобной переправы в виде льда столкнулся и сам Наполеон, когда вблизи города Борисова (на территории современной Белоруссии) был вынужден переводить свое войско через еще не замерзшую реку Березину.
На этом участке российские войска готовились взять Бонапарта в плен, но из-за несогласованности между командующими сделать этого не смогли. Маневрируя, Наполеон ввел в заблуждение адмирала Чичагова, морского офицера, волею судеб оказавшегося командиром на суше. Впоследствии задетый упреками флотоначальник отказывался признавать свою вину, возлагая ее на уже скончавшегося Кутузова. Генерал-фельдмаршал действительно предпочитал осторожность во всем, что затрагивало Наполеона. Даже зажатый в угол, тот располагал приблизительно 35–50 тыс. боеспособных солдат и продолжал представлять опасность. Русская армия, также терявшая живую силу, не имела численного превосходства над ним.
Когда Наполеон, форсировав Березину, направился дальше на запад, произошло то, что и запомнили французы, — ударили холода. Изнуренные долгим переходом и ослабленные голодом солдаты Великой армии гибли тысячами при температуре около минус 25 градусов, почти успев добраться до Балтийского моря. Наполненные ужасом письма о морозе потоком пошли во Францию, но отправлялись не из Центральной России, а из нынешнего Вильнюса, и лишь по иронии и в силу политической географии эти холода остались в истории как "русские", а не "литовские".
Наполеону, впрочем, было не до этих тонкостей. Последних его боеспособных солдат, не щадя, добивал мороз, когда изнуренные чудовищными перегрузками и униженные неслыханным поражением войска все же добрались до границ Российской империи. Назад завоеватели не оборачивались. На монументе в честь Бородинской победы выгравирована лаконичная фраза о них: "вторгнулось в Россiю 554 000 человѣкъ, назад возвратилось 79 000".
Игорь Гашков