Прошло почти 30 лет, как его нет, а я каждый раз, когда думаю о нем, первым делом вспоминаю, каким щедрым человеком он был. У папы это проявлялось во всем: в отношении к людям, в игре, в заполненности холодильника… Папа всегда мало думал о себе и больше о нас с мамой. О нем действительно хочется сказать: "Широкой души человек". Поэтому сейчас, особенно с возрастом, с радостью замечаю, что я в этом все больше становлюсь похож на папу — у меня тоже все чаще появляется это элементарное желание поплотнее забить продуктами холодильник, чтобы никто не нуждался.
Конечно, в его случае, думаю, здесь какую-то роль сыграло тяжелое военное и послевоенное время. Он рассказывал разные истории. Например, как ему приходилось донашивать одежду за братом; как бабушка во время войны делала оладушки из картофельной кожуры. Так у него появилась внутренняя установка, чтобы все жили хорошо, чтобы на столе еда была и в кармане не пусто, тогда и он себя спокойно чувствовал. Потому что ответственность за нас нес. Это было крайне важно для него.
Очень многое связано с ним и его доброй энергией. И когда его не стало, то в первое время жизнь, можно сказать, изменилась катастрофически. А выправилась, потому что он оставил нам память и частичку своей мощной энергетики. Мы подпитывались ею еще долгое время с мамой, чтобы прийти в себя, найти силы идти вперед.
Ореол славы вне дома
Дома никогда не ощущался его ореол славы — всегда живые отношения: папа, мама и я. Но если мы шли куда-то, то не замечать его популярность было невозможно. Были ли мы в киргизском ауле, где бегущие нам на встречу детишки кричали: "Приехал доцент! Доцент приехал!" — или когда ходили в Лужники. Топаем от нашего дома на Фрунзенской, а все оборачиваются, смотрят на него. Как-то ехали по Крымскому мосту в Москве, а из соседней машины люди заметили папу, открыли окна, кричали нам что-то, приветствовали, пока не попали в аварию.
Мне не очень нравились такие выходы в общество, потому что папа сразу привлекал очень много внимания, а отголоски его славы попадали и на меня — придирчиво рассматривали, оценивали, сравнивали. Во всяком случае, мне тогда так казалось.
Но это издержки профессии: огромные охапки цветов после спектаклей и новые волны узнавания на улице после выхода очередного фильма: "Полосатый рейс", "Донская повесть", "Зигзаг удачи" — это как раз тот самый период, когда я начал лучше осознавать себя и то, что происходит вокруг.
Может, для других, конечно, он и был каким-то недосягаемым киногероем, актером, знаменитостью, но для меня он был живым человеком, папой со всеми бытовыми вопросами, с какими-то ссорами, разговорами по душам.
Терпение и любовь
Причем он оказался очень терпеливым по отношению ко мне и моему воспитанию. Он мог поругать, довести до первого этажа дома с чемоданом, говоря, что отведет меня в лес за мои проказы. Но все это было эмоциональное, и я, надо сказать, просто не мог его бояться. Это у него обычно проходило через 20 минут, и я знал, что так будет.
Когда же я поступал в институт, то очень стеснялся. Когда он делал мне замечания на сцене, то раздражался, гордость моя страдала, мне это не нравилось, мог в ответ шипеть на него что-то, мол, сам разберусь, — как все молодые люди. А сейчас, когда, как с ним тогда, поговорить по поводу театра и многих других вещей в жизни не с кем, его никто не заменит.
Нарушение границ моей самостоятельности он, конечно, всегда объяснял любовью и только ею. Я это сейчас понимаю как нельзя лучше — у самого дети, внуки появились. Родитель всегда переживает, любое событие в жизни ребенка отражается на сердцах любящих его отца и матери. Так, папа, вопреки моим уговорам, приехал ко мне в армию. Я не хотел афишировать, чей я сын, чтобы ко мне отношение ничем не отличалось от других солдат. Но папа в первые же пару месяцев зимой в гололед приехал меня проведать. Обычно он всегда ставил машину на зиму в гараж и не пользовался ею, а здесь приехал ко мне в Ковров (путь не далекий, но и не близкий, а тем более по зиме).
Мы, конечно, проводили время вместе, в том числе на сцене, но чтобы сесть и, например, заниматься марками или еще каким-то хобби, то нет — на это элементарно нужно было время, которого всегда не хватало ввиду работы. Если оно появлялось, мы ездили на отдых, а папу всегда можно было увидеть с книгой — он очень любил читать. В поездке редко, но удавалось вырваться на рыбалку, если кто-то из знакомых звал с ними. При этом, думаю, тогда нам хватало друг друга.
Наставления в наследство
Папа оставил очень значимое для меня наследство в плане наставлений в работе. Я всегда следую его методу — разбирать и чувствовать каждую фразу в роли. Для меня это очень важная от него помощь, даже несмотря на то, что его нет рядом уже почти 30 лет.
Он сыграл великолепные и комедийные, и драматические роли. А актер прекрасен именно тогда, когда он может и рассмешить, и заставить людей по-настоящему, искренне плакать, как он это делает в фильмах "Полосатый рейс", "Джентльмены удачи", "Белорусский вокзал", "Слезы капают", "Донская повесть". Его нельзя назвать однобоким и, например, чисто комедийным актером. Он очень разносторонний артист глубокого содержания. И это я говорю не только как его сын, но и как непосредственный представитель этой профессии.
Сейчас я играю в "Ленкоме", и так получилось, что в спектакле "Поминальная молитва" — в последнем спектакле моего папы. Пьесу знаю с первых ее выпусков на сцене, сам в них участвовал, но исполнял тогда небольшую роль. А сыграть Тевье — роль отца — это и некое испытание, и сладость.
Когда мне предложили эту роль, я все-таки поставил условие, что буду делать это по-своему. Не хотелось, чтобы сравнивали, или показывать некий пародийный стиль. Поэтому я не стал пересматривать игру папы, хоть и помню ее и сейчас, а стал заново разбирать роль, как он учил — по фразам и под себя. И я чувствую его поддержку сквозь года в разборе этой роли. Мне всегда помогает его школа.