Фильм "Призрачная нить", шесть раз номинированный на "Оскар", должен был выйти в прокат только 15 февраля, но в лучших кинотеатрах страны появился уже сейчас, в том числе и на английском языке с русскими субтитрами. Алексей Филиппов — о том, как в тихом и незаметном фильме режиссер Пол Томас Андерсон смог констатировать смерть высокого искусства.
Замысловатое планирование российского проката подарило зрителям одну занятную рифму: с разницей в неделю на экранах страны появилось сразу два фильма про 50-е. Первый — самовлюбленно-самоироничное "Колесо чудес" Вуди Аллена, ностальгически стилизованное под телеспектакли середины столетия. Второй — скромная, по меркам автора, "Призрачная нить" Пола Томаса Андерсона ("Нефть", "Магнолия"), история кутюрье-затворника, вьющего узор высокой моды и высокого искусства в послевоенном Лондоне.
Помимо эпохи их объединяет некая исповедальная интонация: многие угадали в посредственном драматурге с загаром и щечками Джастина Тимберлейка, игривого двойника Аллена; в статном, сосредоточенном и явно гениальном дизайнере Рейнольдсе Вудкоке (последняя роль оскаровского рекордсмена Дэниэла Дэй-Льюиса) элементарно разглядеть самого режиссера Андерсона, также человека больших амбиций.
На этом фильме ему, правда, пришлось эти амбиции прибрать. В США финансирования для двухчасового квазибайопика не нашлось, и режиссер согласился на фунты и Лондон, в котором трагедия высокого искусства смотрится даже еще эффектнее, чем в менее щепетильном к этому вопросу Новом Свете.
Главный герой "Призрачной нити" — разумеется, гений и затворник. Он редко покидает двухэтажный особняк, который одновременно обустроен и под ателье (это он придумал за полвека до современных фрилансеров с их ноутбуками и кочующим рабочим местом). Так, впрочем, делали многие, не только кутюрье и его сестра Сирил (британская классическая актриса Лесли Мэнвилл), выполняющая при брате функции менеджера и немного няньки.
Мимо ее испытующего взгляда прошло не только множество платьев для королевских особ и прочей знати, но и череда аккуратных женщин, занимающих вакансию любовного интереса гения. Долго потакать его упрямству и педантизму мало у кого хватает терпения. Впрочем, красавицы надоедают Рейнольдсу быстрее, чем они понимают, что заслуживают более человечного обращения.
Все меняется одним днем, когда в бельгийском пляжном кафетерии Вудкок встречает Альму (Вики Крипс), нескладную и мгновенно покрывающуюся стыдливым румянцем женщину, неприметную даже по его меркам. Она становится не только его самой мощной музой, но и первой дамой, которая даст художнику нечто по-настоящему важное.
Может смутить, что Пол Томас Андерсон не стесняется колотить зрителя аналогиями отнюдь не изящными. Вудкок выглядит стереотипным гением, неким условным мегамодельером, а по факту — взбалмошным и капризным художником. Но чтобы разглядеть режиссерскую фигу в кармане, необходимо дождаться фазы активных действий. Первые полтора часа выглядят максимально выстроенным, но необязательным зрелищем с пышными нарядами, четкими линиями, навязчиво торжественной музыкой Джонни Гринвуда (между прочим, гитариста Radiohead) и сценками из быта высшего света. Когда же Андерсон включает язвительную ухмылку и начинает показывать, как Рейнольдс и Альма по обоюдному согласию друг друга третируют с пользой для душевного здоровья, все встает на свои места.
Может, Пол Томас Андерсон действительно возомнил о себе невесть что и снял очень нескромную (хоть и самоироничную) экранизацию мема про д’Артаньяна и окружающих его чуть менее достойных господ. Но не так много в современном американском (да и мировом) кино режиссеров, способных скроить историю как мужской костюм, чтобы в каждом кармашке и под каждым лацканом была пришита убедительная версия о том, что же хотел сказать автор. Кроме того, нужно быть чрезвычайно смелым постановщиком, чтобы придумать и снять выверенное кино о том, как и почему высокое искусство, к которому этот фильм и сам по факту принадлежит, окончательно умерло.
Режиссеров подобного калибра (проще говоря, великих) от всех остальных и отделяет тонкая призрачная нить.