За эти полтора-два месяца ушли из жизни Иосиф Кобзон, Станислав Говорухин, Эдуард Успенский. Вчера ушел человек мира Шарль Азнавур. А сегодня — Роман Карцев. В последний раз мы вспоминали об этих людях лишь после их смерти. Это и жалко, и странно. Странно чувствовать себя частью некой погребальной команды.
И цинизму, преподносимому жизнью, можно противостоять разве что самой жизнью. "Все почести при жизни", — говорил Иосиф Давыдович. И был прав. Роман Карцев после смерти, увы, не услышит, как мы его любили.
Судьбу Романа Карцева определил его талант. Рома с Витей Ильченко играли в одесском студенческом театре самодеятельности, когда в Одессу приехал Аркадий Райкин, заметил его в роли вора в трамвае, по-моему, и пригласил в Ленинград в Театр миниатюр. Потом к Аркадию Исааковичу пришли Виктор Ильченко и Михаил Жванецкий.
Театр начинается с хорошего автора для Карцева. И он был прав. У него не найдешь ни одной халтуры.
В его репертуаре не только тексты его современника и друга Михаила Жванецкого, которого мало кто умел читать. Карцев читал еще Чехова, Зощенко, Хармса. Он тем самым показывал возможности юмора, безграничного, свободного, тонкого, умного, емкого. Держал планку. Он ставил перед собой сатирическую задачу — высмеять тщетность и абсурдность советского быта
Многие его миниатюры не состарятся и не исчезнут. "Авас", "Раки", "Везучий-невезучий", "Склад", "Воскресный день", монолог "Дедушка", "Собрание на ликеро-водочном заводе" вошли в классику.
При этом он оставался самим собой, простым, не создавал вокруг себя напускного пафоса, обходился как-то без ореола звездности.
Он был гениальным не только в работе и творческом поиске, он оставался таким и в общении, и в дружбе. Добрый, открытый, жизнерадостный — таким он запомнился и коллегам, и друзьям, и зрителям.
И Одесса гордится Романом Карцевым. И пожалуй, он заслужил того, чтобы одна из одесских улиц носила его имя.
Роман Карцев — это, конечно, не только артист эстрады. И сатирическими миниатюрами его гений не исчерпывался.
За маской комика, которая порой ему мешала, скрывался другой Роман Карцев. И другой наверняка смог бы сыграть какую-то классическую роль в театре. И возможно, Гамлета. Да, Гамлета. Потому что он точно знал, быть или не быть
Роман Карцев снимался в кино: "Волшебный голос Джельсомино", "Собачье сердце", после которого, кстати, его стали замечать и приглашать в свои фильмы кинорежиссеры. "Биндюжник и король", "Небеса обетованные", "Предсказание", "Мастер и Маргарита". Пожалуй, из всех сыгранных в кино ролей важной для Карцева можно назвать роль Швондера в "Собачьем сердце".
Он был особенным и неподражаемым. И любые сравнения, даже с самыми великими, кажутся неуместными. В Романе Карцеве есть что-то общее с Чарли Чаплином.
В нем также одновременно жило и грустное, и смешное, и мелкое, и величественное. Он мог соединить, казалось бы, не уживающиеся друг у друга под боком чувства и состояния. Но Карцев умел то, что было не под силу даже Чаплину
Быть эксцентриком мирового уровня, киношным клоуном — это одно, но уметь читать, говорить так, как мог только Роман Карцев, — это совсем другое искусство.